"Сцены из хогвартской жизни глазами привидений, или Три пророчества для сэра Николаса"

— Я не понимаю, о чем думает попечительский совет. На похоронах они твердили, что Школе срочно нужен директор со всеми полномочиями, что ни о каких переменах сейчас думать нельзя, обещали прислать необходимые документы в течение нескольких дней — а прошли уже недели! — Будем надеяться, Скримджер решил наступить на чужие грабли и навязать кого-то из своих. — Будем надеяться?! — Да, потому что другой вариант еще хуже. Джентльмены, мне нужны совет и помощь. — Мы все к вашим услугам, миледи. — Я беспокоюсь о Черити. Она должна была прислать мне письмо — на имя мистрис Пинс, разумеется — уже несколько дней назад. После той статьи в «Пророке» можно ожидать чего угодно. — Будем надеяться… Но чем мы можем помочь? — Черити проводила исследование исключительной важности — исследование, которое в свое время начали мы с матерью, но так и не закончили из-за нашей нелепой ссоры и моего… и моего преступления. Записи моей матери пропали. Записи Черити существуют в двух экземплярах — один она взяла с собой, уезжая в отпуск, другой хранится в ее комнате. Она попросила меня — при малейшем подозрении, что с ней что-то случилось — позаботиться о нем. Спрятать его как можно надежнее, ибо уверяю вас, и Риддл, и его присные дорого дадут за возможность уничтожить плоды ее трудов. Так вот, джентльмены, первый вопрос: кто может вынести рукопись из тайника? Черити не хотела вмешивать в это дело никого из преподавателей. — Пивз, — решительно сказал Барон. — Вы думаете, он надежен? — Во-первых, я позабочусь, чтобы он был надежен. Во-вторых, его вряд ли кто-нибудь будет о чем-то спрашивать. В-третьих, если вы попросите профессора Флитвика наложить на него Обливиэйт, не объясняя причин, он ведь вам не откажет? — Превосходно, милорд. — Давно Барон не был так счастлив, как теперь, услышав эти два слова. — Теперь второй вопрос: где мы спрячем рукопись? Наша комната не годится: ею пользуются слишком многие и для самых различных целей — Миледи, мой магглский собрат поставил бы вопрос так: где умный человек прячет рукопись? * — Брат Фрэнсис, он был поистине мудр! Разумеется, в рукописном отделе библиотеки. И мистрис Пинс ничего знать не будет: мне открыт туда доступ в ее отсутствие. — А теперь, миледи, — сказал брат Фрэнсис после того, как рукопись была надежно спрятана, а Пивз благополучно забыл о происшедшем, — можем мы спросить о предмете этого исследования? — Да, я хочу, чтобы вы знали. Оно о сквибах и магглорожденных. — Но какая между ними связь? — Прямая, милорд. Так называемые магглорожденные волшебники — потомки сквибов. От браков с магглами, разумеется. Вы замечали, что сквибы рождаются исключительно в чистокровных семьях? — Увы, благородные семейства не застрахованы от подобных несчастий. Лет сто, кажется, назад, у Малфоев… Она сбежала из дому, и больше о ней никто не слышал. — Моя мать умела находить правильные слова, удивительно точные метафоры, я ее искусством не владею. Случается, у какого-то потомка волшебников, по неведомым причинам, отказывается бить ключ магической силы — но он не иссякает, а уходит под землю, чтобы вернуться десятилетия или века спустя. Это какой-то загадочный, непознанный способ сохранения магии. — Но сквибов гораздо меньше, чем магглорожденных. — Конечно. От одного сквиба — в разное время, от разных ветвей — может произойти несколько десятков волшебников. — Но, леди Хелена! Если магглорожденные происходят от волшебников, это совсем другое дело. Почему, почему вы с леди Ровеной молчали о своем открытии, оно же все меняет? — Вы думаете, милорд? Для вас — может быть, но знаю я таких, для которых оно ничего не изменит, — Барон пробормотал что-то невразумительное про бесноватых. — Мы с матерью предприняли наше исследование не ради магглорожденых, не для того, чтобы людей, наделенных магическим даром, чуть меньше презирали ревнители чистоты крови. Мы предприняли его ради сквибов. Ради того, чтобы их перестали воспринимать как семейный позор, для того, чтобы они смелее уходили в мир магглов. Ибо сквиб, вопреки общему мнению, — это не засохшая ветвь, это обещание множества цветущих ветвей. — Куст засохший… ключ заглохший… — как во сне произнес Николас. — Так вот оно что! Простите, милорд, миледи, это личное. — Отец Фрэнсис! — Ни слова, Николас! Я знаю, что вы хотите сказать. Да, Гермиона Грейнджер может быть вашим потомком — как и любая магглорожденная волшебница. Но это не значит, что вы должны верить Мойре Трелони: вспомните про сломанную палочку. Кто, по-вашему, тот герой, который вверяет мисс Грейнджер свою жизнь? — Ох… Послушайте, а то, что говорил Барон про сквиба в семье Малфоев… — Не значит ничего. В любой из четырнадцати семей, которые вы основали, да с учетом разветвлений, могло быть сколько угодно сквибов. Просто вы случайно услышали об одном. — Да, вы правы. Мне не хотелось бы… Обычным июльским утром немногочисленные совы доставляют за завтраком почту немногочисленным преподавателям, находящимся в Школе. Призрачная четверка держится поблизости: письма сейчас означают новости. — Опять ничего от Черити, да что же это?.. Ну вот, хоть одна приятная новость. У тебя тоже, Помона? Коллеги, Ремус Люпин женится, то есть женился вчера. Добилась-таки своего, молодец. — Почему, собственно, именно ей нужно было этого добиваться? — спрашивает Помона Спраут с некоторым раздражением. — Потому что все преимущества на ее стороне. — Надеюсь, что именно поэтому, а не потому, что он не способен быть счастливым… и не потому, что он любит ее меньше, чем она его. Нимфадора, девочка! Да что же ты взяла на себя! Ведь ты-то создана для счастья. Любовь может быть для хаффлпаффки благословением или проклятием — это зависит от ее любимого. Несколько дней спустя привидения видят из окна, как Хагрид покидает Школу на своем мотоцикле. Профессор Макгонагалл провожает его до ворот и целует на прощанье в щеку. — Сэр Николас, вы не знаете, где ваш друг? А, вы здесь, брат Фрэнсис. Прошу вас, помолитесь о душе хорошего человека. Он погиб, выполняя свой долг. Руфус Скримджер тоже погиб, выполняя свой долг, хотя и не столь безупречно. Он был очень маленьким человеком по сравнению с Альбусом Дамблдором, но его смерть принесла магической Британии куда большую беду. Хогвартс не знал столь кошмарного первого сентября. Главы Домов стояли в Большом зале с каменными лицами: все они с момента получения — ранним утром — официального письма из Министерства успели, не сговариваясь, написать прошения об отставке и, также не сговариваясь, порвать их. «Директор Снейп нашел полностью удовлетворяющие Министерство кандидатуры на оба вакантных поста: преподавателя маггловедения» — о Мерлин, Черити! — «и преподавателя защиты от Темных Искусств. Никаких других кадровых изменений не планируется, но в случае появления каких-либо новых вакансий Министерство готово оказать директору Снейпу помощь в их заполнении». У них не осталось выбора, они могли только стоять здесь, в Зале, который был им так дорог, готовясь принять убийцу Дамблдора как своего начальника и стараясь не думать о том, кого он приведет с собой. Привидения были на своих постах, каждое за спиной главы своего Дома. — Держитесь увереннее, не забывайте о чести Слизерина. — Будьте мужественны, помните: разум должен победить. — Умоляю вас, успокойтесь, подумайте о наших детях. — Вы — Минерва Макгонагалл, вы опора для нас всех. Он входит со своей обычной стремительностью, двое его спутников едва поспевают за ним. Николас слышит судорожный вдох мистрис Минервы и, одновременно, подавленный стон Монаха; он видит, что Хелена с трудом сохраняет самообладание, а лицо Барона становится еще мрачнее, чем раньше. — Профессор Макгонагалл, профессор Спраут, профессор Флитвик, профессор Слагхорн — я утвердил ваше назначение на пост главы Слизерина, — позвольте представить наших новых коллег… И тут в Зал стремительно влетает Биннс. — Директор Снейп! Это недопустимо! Неожиданность столь велика, что Снейп не успевает отреагировать. — Я прочел доклад Отдела Тайн, на котором основаны новые правила приема в Хогвартс, это полный вздор! Это… это антинаучная… халтура! Замешательство Снейпа длится не более нескольких секунд. — Профессор Биннс, с этим вы можете обратиться к нашему новому преподавателю маггловедения. Кстати, теперь этот предмет обязателен для всех. Профессор Алекто Кэрроу. Профессор Амикус Кэрроу будет преподавать защиту от Темных Искусств. Минерва, я надеюсь, что в Школе все готово к началу учебного года. — С этими словами Снейп стремительно выходит из Зала. — Послушайте, профессор! — по привычке не замечать реакцию аудитории Биннс не обращает внимание на пренебрежительную усмешку Алекто. — Половина ссылок в этом… так называемом труде — на «Протоколы стоунхенджских мудрецов», это гнуснейшая фальшивка… — Если вы не согласны с политикой Министерства, профессор, вас тут никто не держит. — Мой контракт с Хогвартсом вечен, мадам. Я ученый. А вы кто? — И, поклонившись главам Домов, Биннс вылетает сквозь ближайшую стену. Николасу кажется, или четверо преподавателей держат головы чуть прямее, чем несколько минут назад? Во всяком случае, голос мистрис Минервы абсолютно тверд и ровен, когда она учтиво обращается к маячащему у входа Филчу: — Мистер Филч, будьте так любезны проводить новых сотрудников в их комнаты. Помона, Филиус, Гораций, у нас еще есть дела.

***

Кажется, мне предстоит долго проклинать свое желание, чтобы маггловедение было обязательным предметом, думал брат Фрэнсис сразу после встречи нового директора. Впрочем, не эта мысль владела им неотвязно. За последние два года Монах в немалой степени усовершенствовал свой дар и теперь, взглянув в лицо Снейпу, точно знал, что это не лицо убийцы. Ему было предельно ясно, что этим знанием он не вправе поделиться ни с кем, что оно sub sigillo confessionis.** Их служение состояло теперь в том, чтобы помочь Хогвартсу выстоять и выжить. Предупредить об опасности, позвать на помощь, поддержать словом, подать совет… — Миледи, Николас, предупредите своих: при передаче запрещенных публикаций ни в коем случае нельзя говорить, от кого они получены, даже ближайшим друзьям. Это азбука, которую я усвоил при жизни. — Сэр Николас, брат Фрэнсис, я знаю заклинание, которое превращает написанные буквы в идеальные печатные. Своих я уже научила, послушайте… — Леди Хелена, у меня дурные вести. Малфой бредил во сне, его так называемые друзья болтали об этом во всеуслышание — ох, нехорошо у нас в Доме! Так вот, Черити Бебидж убита. Хорошо, что вы спасли ее наследие. Семестр тянулся мучительно, бесконечно долго. Впервые за всю историю Хогвартса ни один студент не остался в Школе на рождественские каникулы: даже самые рьяные сторонники нового режима рады были сменить обстановку.

***

Брату Фрэнсису пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить своих коллег (а заодно и самого себя) в том, что действительно наступает Рождество, что в небе восходит звезда, возвестившая величайшую радость человечеству, и что люди помнили этот день под властью страшнейших диктатур. Преподаватели Хогвартса — за двумя исключениями — предпочитали праздника не замечать. К обеду вышли в будничных мантиях, еду клали себе только такую, какая бывает на столе ежедневно, к вину не притронулся даже Хагрид. Разговаривали с ближайшими соседями, о работе. Снейп, который и прежде терпеть не мог хогвартских праздников, положил себе на тарелку то, что было ближе, чокнулся с обоими Кэрроу (по их энергичному настоянию), быстро покончил с едой и удалился. С его уходом преподаватели стали выходить из-за стола по одному, и вскоре в Зале остались только Алекто и Амикус, от души воздававшие честь как хогвартской кухне, так и хогвартским погребам. Покидая Зал, призрачная четверка пыталась решить, в пьяном или в трезвом виде эти двое противнее, но так и не пришла к определенному мнению. Все четверо помнили, что в прошлом году (а ведь счастливые были времена!) после обеда в Сочельник кто-то из преподавателей предложил зайти к Фиренце (нельзя же чело… коллеге встречать праздник одному), и чудесная получилась вечеринка. Нетрудно было догадаться, что профессора соберутся там и сегодня, тем более, что Кэрроу туда наверняка не сунутся. Да, они все были там. И все — за исключением, разумеется, хозяина комнаты — расположены были пить огневиски. — Ну что, коллеги, с Рождеством? С первым Рождеством без Дамблдора. То-то радуется он, глядя на нас. — Минерва Макгонагалл залпом выпила содержимое своего стакана, ни с кем не чокаясь. — С Рождеством… — Единственное, что меня во всем этом утешает, — прошептала Хелена полчаса спустя, — это то, что настоящие леди и джентльмены остаются таковыми после любого количества огневиски. — Да уж… А куда делся Барон? — Полагаю, — ответил брат Фрэнсис, — он с тем, кому в Хогвартсе сейчас хуже всех. Брат Фрэнсис был прав. Кровавый Барон, хоть и не умел видеть человеческие души, достаточно разбирался в питомцах Слизерина, чтобы кое-что понять в настроении Снейпа, и решил, что сегодня тот самый случай, когда можно явиться в директорский кабинет без приглашения. Барон, пожалуй, не удивился, застав Снейпа с бутылкой огневиски, на изрядную часть пустой. — Милости прошу, Барон! — На его дикции огневиски не отразилось. — Сожалею, что не могу предложить вам выпить. Очень мило с вашей стороны навестить меня, надеюсь, что вашему примеру не последуют Кэрроу, впрочем, их, вероятно, будут левитировать в постели эльфы, — а прочие мои коллеги скорее согласятся встречать Рождество с царем Иродом, чем со мной. И я их прекрасно понимаю, мне самому мое общество не нравится. Ваше здоровье! В любое другое время Барон отреагировал бы на подобную бестактность самым резким образом, но сейчас он предпочел пропустить ее мимо ушей. — Как слизеринец слизеринцу, профессор: вы многое скрываете от своих коллег? И от Кэрроу тоже? — Я всю жизнь что-то от кого-то скрываю, Барон. Мне больше никто не доверяет, я больше никому не доверяю, вам тоже, Барон. — Послушайте… вы не хотите довериться нашему Монаху? — спросил Барон неожиданно для самого себя. — Он умеет уте… укреплять и поддерживать. И вы можете положиться на его молчание. Тайна исповеди. — Вы вот это видели, Барон? — Снейп рывком поднял левый рукав, и собеседник его отпрянул, впервые увидев страшную метку, о которой ему так много приходилось слышать. — Есть вещи, которых вашему Монаху не понять… Мы с вами хоть в одном понимаем друг друга. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…».*** Впрочем, вам еще повезло… Спасибо за визит и за совет, Барон. Внизу, у лестницы, ведущей в директорские комнаты, ожидал брат Фрэнсис. — Как вы думаете, мне пойти? — Не надо. Я предлагал. Он идет по своей дороге один. Но вы помолитесь за него, отец Фрэнсис.

***

— Мистер Малфой, вы знаете что-нибудь о судьбе Луны Лавгуд? — Почему… почему я должен что-то о ней знать? Не смотрите на меня так, вы думаете, что можете меня напугать? После… — Так знаете или нет? Обещаю вам, что не скажу ни слова ни одному живому существу. — Она жива. — Она жива, леди Хелена. Только не говорите рыцарю: он не сможет скрыть этого от мисс Уизли, а я обещал Малфою. — Если вы обещали, я буду молчать. Мисс Уизли жаль, она в такой тревоге… — Она в тревоге из-за такого множества людей, что, право, одним больше, одним меньше… — А ведь я начала помышлять о том, чтобы пересмотреть свое отношение к вам, милорд!.. Вся семья Уизли в розыске… Малфой вернулся с пасхальных каникул с явными следами пыток и с чужой волшебной палочкой… Студенты исчезают один за другим… Когда-нибудь это безумие должно кончиться?

***

— Хогвартс сражается. Насмерть. — Мы с вами и с Хогвартсом, мадам, — первым отзывается Барон. Остальные спешат подтвердить его слова, а брат Фрэнсис прибавляет: — Где Минерва, там победа. Барон, бывший некогда полководцем, берет на себя роль командующего призрачными силами. — Наша задача — создавать врагу препятствия, приносить своим сведения, давать советы, ободрять. Сэр Николас, зовите подмогу. Кое-кто из ваших друзей умеет наводить страх. Леди Хелена, нам понадобится вся сила вашего разума. Отец Фрэнсис, ваше оружие всегда с вами. — За Хогвартс! И за честь нашего Дома! — Хогвартс и Гриффиндор! За Свет! — Хогвартс и Равенкло! За разум! — Хогвартс и Хаффлпафф! Святой Георгий за старую Англию! Десятилетия, столетия спустя, вспоминая события следующих часов, рассказывая о них детям, внукам, далеким потомкам их участников или свидетелей, Николас и Барон находили в происходящем некую страшную, грозную, но красоту (Хелена и Монах ее существование отрицали). Но в сами эти часы был только ужас войны, сознание, что отступать некуда, и горе от потерь. Перемирие они помнили лучше, чем саму битву. Впервые за время посмертного существования Николас видел одного из своих потомков мертвым. Он уже забыл, каково это. Приблизиться к телу Фреда он не решался, ибо слишком хорошо понимал, что его горе — истинное горе — ничто перед тем, которое испытывают родители, братья, сестра. Нимфадора… Не напрасны были предчувствия… Какого счастья она заслуживала, какой прекрасной жизни… Что ж, она любила, и смерть не разлучила ее с любимым. Монах перевел взгляд на лицо Люпина: оно было совершенно спокойно, звериная природа, с которой он так мужественно боролся, погибла вместе с телом. Совершенно некстати пришли на ум слова: «Все кончено. К союзу двух сердец был горек путь. Тем сладостней конец».**** Или… кстати? Призрачная четверка находилась в стенах Школы, когда враг объявил о гибели Поттера. Единственные среди защитников Хогвартса, привидения знали, что эта весть ложна, но не успели никого успокоить, ибо в считанные минуты битва возобновилась с новой силой и пришла в Большой зал. Наконец, о Мерлин! Наконец Дом Салазара Слизерина может поднять голову. Где бы ты ни был сейчас, мой Лорд, возрадуйся, глядя, как один из твоих преемников сражается против твоего лже-Наследника, — рядом с достойнейшей из гриффиндорок и… — Сэр Николас, этот аврор из ваших? — Нет, к сожалению. — Из наших, — отозвался брат Фрэнсис, на долю секунды повернувшись к сражающимся с Волдемортом и поспешно отвернувшись снова. — Шляпа было подумала о Гриффиндоре, но потом решила, что когда-нибудь ему больше всего понадобится любовь к справедливости. — Да посмотрите же сюда! — Не могу. Смотреть на… этого, на… это невыносимо. — Мерлин, я и забыл. Страшно подумать, что вы видите. Внимание Монаха было приковано к другому поединку. Он видел уже не четырех сражающихся, он видел три светлых пламени, игравших многообразными оттенками чудесных красок — против одного пламени, черного. Годрик, Ровена, посмотрите же на ваших дочерей, молите Господа не допустить… А… теперь один на один. Созидательница против разрушительницы. А теперь… Первый луч рассвета принес победу Хогвартсу. — Профессор, Нарцисса Блэк, то есть миссис Малфой, просит допустить ее к телу сестры. Она опасается, что с ним обойдутся недостойно. — Она принимает нас за подельников своего супруга? Тело Лестранж в соседней комнате, рядом с телом ее господина. Кстати, там Толстый Монах. Кингсли, распорядитесь проводить туда Нарциссу Малфой — с сыном и мужем, если она пожелает. Николас, услышавший эти слова, поспешно устремился в соседнюю комнату, где застал Монаха, читающего молитвы над телом Беллатрикс. — Брат Фрэнсис! Что вы здесь делаете? Вы же еще не успели помолиться за всех тех, кто там, в Зале. Вы еще до нашего Колина не дошли. — Голос рыцаря дрогнул. Монах повернул к нему измученное лицо. — Они подождут, положившие души за други своя. Ваш Колин, — голос у брата Фрэнсиса дрогнул так же, как ранее у Николаса, — найдет дорогу к Создателю без молитв такого грешника, как я. Но эта несчастная… Страшно подумать, каков будет ее ответ, когда перед Судьей предстанут все те, кого она послала к Нему до времени, и назовут имена ее жертв, мертвых при жизни. — За него, — Николас откинул голову в сторону Волдеморта, — тоже будете молиться? — За того, кто направлял убийственное заклинание на годовалого младенца? Нет. Святая Дева не велит. Вечером следующего дня Николас подлетел к своим коллегам с необычной стремительностью и в состоянии крайнего волнения. — Брат Фрэнсис! Милорд, миледи! Слушайте, что я сейчас узнал! Кто-то за ужином спрашивал Гарри, почему у него была чужая палочка, он ответил, что его была сломана, и как-то смутился… — И что? — спросил Монах с живейшим интересом, в то время как Барон и Хелена находились в недоумении. — Гермиона! Гермиона призналась, что нечаянно сломала его палочку заклинанием, от которого зависело их спасение в тот момент! Все сходится! — Может быть вы объясните нам, в чем дело? — осведомилась Хелена. — И лучше вы, брат, у вас это получится более связно. Брат Фрэнсис объяснил, припомнив дословно пророчества Мойры и Кассандры. — Хм, какого-то звена не хватает. Сэр Николас, что было в первом из пророчеств? Я не могу вспомнить Норну Трелони. — Кажется, она не училась в Хогвартсе. В их горной деревне познания просто переходили от отца к сыну, от матери к дочери. Но она нашла здесь убежище на некоторое время, спасаясь от гонений Иакова Первого. Знаете, она была похожа не на волшебницу, обученную в школе, а на ведьму из любимой пьесы брата Фрэнсиса, про убийство шотландского короля. Вот ее пророчество: Крысы в спячку, низзлы вскачь, Феникс в небо, змеи в плач. Куст засохший расцветет, Ключ заглохший вновь забьет. Волк вослед за псом уйдет, Олененок верх возьмет, А тебе вернет покой Мудрость ведьмы молодой. — Николас, — торжественно произнес брат Фрэнсис, — я беру назад все свои сомнения в истинности этих пророчеств. — Нет сомнения, — подхватила Хелена, — Гермиона Грейнджер — ваша пра-пра-пра и так далее внучка, и именно ей предстоит избавить вас от проклятия.

***

— Сэр Николас, вы не могли бы прекратить это мельтешение перед моими глазами? Мне нужно решить, кто, когда и какие будет сдавать экзамены, и ваши полеты туда-сюда меня сильно отвлекают. Николас смущенно извинился и принялся летать туда-сюда за спиной профессора Макгонагалл, избегая отчасти заинтересованных, отчасти насмешливых взглядов покойных директоров. Сам виноват, что явился за час до назначенного времени! Наконец раздался стук в дверь, и вошла Гермиона. — Сэр Николас, я нашла нужное заклинание. — Дитя мое, неужели? Впрочем, как я мог в вас сомневаться… — Однако, для того, чтобы пустить его в ход, я должна знать, чего именно вы хотите. — Но… я не понимаю. — Хотите ли вы — прошу прощения, сэр, — чтобы ваша голова была полностью отделена от тела, или чтобы она твердо сидела у вас на плечах? — Признаюсь… признаюсь, я никогда не задумывался над этим вопросом. — Гриффиндорцы, — заметил портрет Финеаса, — никогда не знают, чего они хотят. Не смотрите на меня так, Минерва, я имел в виду только мужчин. Гриффиндорки, как я слышал, обычно знают, чего они хотят, правда, обычно они хотят не того, что нужно. Две находившиеся в кабинете гриффиндорки довольно дружно хмыкнули. — Простите, дитя мое, может быть, вы дадите мне неделю-другую на размышление? — Простите, сэр, но завтра я буду на похоронах… и послезавтра… и… А потом я отправляюсь в Австралию, за моими родителями. — Короче, сэр Николас, — решительно вмешалась профессор Макгонагалл, — если вы не могли задуматься над этим вопросом в течение пятисот пяти с лишним лет, то лишние две недели вам не помогут. Будьте добры решить его сейчас, у мисс Грейнджер есть более серьезные проблемы, чем положение вашей головы. — Гриффиндорцы таких вещей понимать не умеют. Им кажется, что мир вращается вокруг них. — Решить сейчас?.. А может быть, вы мне что-нибудь посоветуете? — Гермиона, это ваш родственник. Посоветуйте ему. — Я думаю, сэр… я думаю о тех поколениях гриффиндорцев, которые знали и любили — простите меня — Почти-Безголового-Ника. Я думаю… я думаю о нынешних, то есть, о ныне живущих гриффиндорцах, которые рассказывают или будут рассказывать своим детям, своим племянникам, крестникам, про Почти-Безголового-Ника. И я думаю, что вы один-единственный. — То есть, вы думаете, что мне надо остаться как есть?! — Да, сэр. — Но это… но это… но вы правы, дитя мое! Тысячу раз правы! Да! Как жаль, что я не могу поцеловать вас! — И Николас ринулся вниз. — Гриффиндорцы! — фыркнул портрет Финеаса. — Я Почти-Безголовый-Ник! — крикнул рыцарь трем своим коллегам, поджидавшим его внизу. — Я единственный в своем роде и таким я останусь! — Браво, друг мой! Наконец! — воскликнул Монах. — Мерлин, так эти три пророчества были сущим вздором? — осведомился Барон. — Ну что вы, милорд, — возразила Хелена. — Неужели вам непонятно, что Гермиона Грейнджер поистине избавила сэра Николаса от проклятия?