Цикл драбблов

По арту : https://pp.vk.me/c626929/v626929449/b7bd/XcIKFGeK8zc.jpg Закатным солнцем сквозь почти прозрачный тюль, окрашивая стены. Багровым. Пятнами. Слишком чёткие, чтобы смахивать на подсохшие брызги. Слишком яркие, чтобы не замечать. Но Шики не замечает. Равнодушен. Абсолютно и совсем полностью. Равнодушен и последние полгода. Шики, кажется, где-то глубоко внутри сам принял это решение и… смирился. Но Акира – нет. Акира не послушная псина, не уличная шавка, прирученная жестоким хозяином, не… Морщится и разминает затёкшую шею. Пальцы, пожалуй, слишком уж быстро привыкшие сжимать ранее неудобную рукоять тяжёлой катаны, сейчас по перилам ведут. Акира оборачивается и смотрит на Шики, оставшегося в комнате. Акире чудовищно жарко торчать вот так, на маленьком балконе, освещённом вечерним солнцем, но в комнате намного хуже. Тишина давит, и не разобраться, что хуже: эта изощрённая медленная пытка временем или отсутствующий пустой взгляд. Всегда вниз. Всегда чуть подрагивают ресницы. Ни капли насмешки, ни капли разума… Акире больно, как если бы саданули о стену. Как если бы распяли, костылями ладони пригвоздив. Больно, как если бы он сам погиб, не выбрался из Тошимы. Впрочем, последнее он воспринимает скорее как благо. Конечную точку. Титры после затянувшегося фильма ужасов. Акира не боится монстров. Не боится тьмы. Боится равнодушия и не почувствовать слабое биение пульса, когда в очередной раз, проснувшись посреди ночи, подкатится поближе, чтобы сжать чужое запястье. Акира выдыхает. С крыши напротив вдруг пёстрой стайкой срываются голуби. Напрягается на мгновение, опасаясь слежки, но, убедившись, что ни одной живой души в радиусе обзора нет, возвращается в комнату. Всё же задёргивает плотные, не в пример тюлю шторы, и комната погружается в липкий полумрак. Серый и рыхлый. Акира с тоской думает, что хотел бы улететь тоже. И плевать, что полёт продлится секунды лишь, и выйдет у него только камнем грохнуться. Последние годы только и делает, что падает. Приводы за "Бластер", арест, Тошима – только набирал скорость. Столкнулся лицом к лицу с демоном Тошимы – и вовсе во тьму, головой вниз. Просвета не видит. Берётся за ручки коляски, откатывает её поближе к центру комнаты, не сдержавшись вдруг, настигнутый порывом, огибает её и, склонившись, осторожно касается пальцами острых, словно бумагой обтянутых скул. Приподнимает безвольно опущенную голову, указательным пальцем неловко отводит прядку, упавшую на нос, назад и… ничего. Ничего не видит. Ни в подрагивающих тёмных ресницах, ни в расслабленной линии рта. Акира уже и не верит. Не зовёт, не просит очнуться. Но и от ужаса, от вида исказившихся в предсмертной агонии лиц больше не блюёт. Не узнаёт себя порой. Иногда думает, что на этот раз уж точно проснулся в чужом теле и в мутном, заляпанном разводами зеркале в ванной комнате увидит не свои черты. Не своё… – Эй… Вырывается само собой, и он вздрагивает от того, как непривычно низко звучит голос. Продолжительное молчание сделало его сухим и хриплым. Сделало чужим. Акира весь чужой. Себе давно не принадлежит. Продолжает вглядываться в лицо напротив, и вдруг на мгновение ему кажется, что дрогнул уголок сухих губ. Недоверчиво хмыкает, кривовато улыбается и опускается на колени рядом с коляской, ладонями сжимая чужие холодные пальцы, равнодушно лежащие на коленях. – Шики? Будучи произнесённым, имя тут же теряется в стенах их временного пристанища, и Акира понимает, что даже не помнит, позвал мысленно или вслух. – Шики… Словно это отняло у него все силы, горбится, опускает голову, и вдруг его ладонь дёргается, будучи конвульсивно сжата чужой рукой. Акира боится даже дышать. Акира таращится во все глаза и не моргает, какое там шевелиться. – Шики?.. Кажется, проклятое имя на его нёбе вот-вот ожогом проступит, останется клеймом, если выдохнуть и позвать вновь. Зовёт. Ничего. Только пальцы, худые, леденющие, продолжают стискивать ладонь. Почти больно. Почти на грани того, чтобы психануть и начать злиться. Потому что, вопреки движению, ни единой эмоции на лице. Ни толики осмысленности во взгляде. Минута, и тиски, казалось, вознамерившиеся переломать его кости, разжимаются. Показалось? Неужто не было?.. Сглатывает. Жаль только, что вязкую слюну, но не обиду и едкую горечь. – Шики? Сквозь зубы на этот раз, шипяще, непривычно, озлобленно. Сквозь зубы, потому что слишком сильно нуждается в жёстких, заканчивающихся неизменной болью в каждой клетке и сексом спаррингах. Нуждается в ехидных ухмылках и коротких презрительных замечаниях. Нуждается в твёрдом плече под затылком и широкой спине, прикрывающей его спину. Нуждается в Шики. Никакого отклика, и тогда Акира вскакивает на ноги, подрывается как ужаленный и, вцепившись в обтянутые простым свитером плечи, начинает трясти. – Шики? Шики! Только голова безвольно вперёд-назад. Только Акира, вдруг получивший призрачный шанс, злится ещё больше. – Давай же! Ну?! Шики!!! Бесполезно. Тогда, не выдержав, отступает и, замахнувшись, вместо ладони бьёт кулаком. Ярость застилает глаза, перекрывает белым. Словно через толстый слой ваты, слышит грохот опрокинувшегося набок инвалидного кресла. Зажимает рот ладонью и, чтобы не закричать от раздирающего лёгкие ужаса, впивается зубами в беззащитную плоть. Боль не отрезвляет, делает только хуже. Часто моргает, прогоняя навернувшиеся слёзы. Сглатывает вместе с бессилием мерзкий ком, перекрывший горло, и, делая вид, что и нет вовсе предательской дрожи во всём теле, поднимает коляску. Сделав над собой усилие, усаживает так и оставшегося равнодушным Шики. Склоняется ещё раз, отирает кровь с разбитой губы большим пальцем и испытывает такое чувство вины, что, не задумываясь, вспорол бы себе брюхо и выложил тёпленькие дымящиеся кишки на чащу весов, чтобы перевесило все обуревающие чувства разом. – Шики?.. На этот раз тихо совсем, лишившись голоса. Прикасается своим лбом к его и, прикрыв глаза, прижимается к разбитым губам своими. Привкус металла на языке. Безумно знаком. Акира пробует его ещё раз. Акира думает, что скорее небо обрушится, чем он попросит прощения. Скорее небо обрушится… Разве что только взамен ему вернут Шики.