Цикл драбблов

Шики находит его спящим. Разметавшимся по узкой кровати в завернувшейся, обнажившей живот футболке и с неестественно изогнутой, к жестяной спинке наручником пристегнутой рукой. С горячим, покрытым испариной лбом и раздраженными солью щеками. Шики находит его спящим и совершенно беззащитным. В кое-как натянутых, не застегнутых джинсах и босиком. Неподвижного, с изредка подрагивающими ресницами лишь. Шики какое-то время даже не двигается, просто стоит, привалившись к дверному косяку, и смотрит. Смотрит на своего маленького пленника и не может решить, чего же больше хочется: заставить его испуганно подскочить, со всей силы саданув дверью о стену, или же… не будить? Коснуться попробовать, провести, стащив перчатки, по оголенным предплечьям, животу, добраться до груди… Как скоро проснется? Будет отбиваться, шипеть или не сразу разберет, что к чему? Шики хочет узнать наверняка. Шики хочет сделать это прямо сейчас, и он оставляет оружие в разломанном кресле. Туда же, на спинку, перчатки и плащ. Подходит ближе, игнорируя надсадный скрип просевших половиц. Подходит ближе и останавливается, склонившись над спящим и ладонью опершись на ненадежную спинку. Разглядывает… И, забывшись на мгновение, пальцами к исказившемуся в страдальческой гримасе лицу тянется. Веки зажмурены, закушенная губа… Почти касается складки между бровями. Отдергивает пальцы, уже собираясь отойти. - Кеске… Оборачивается на звук чужого имени. Полустон-полувсхлип. Шики остается на месте, заинтересованно склонив голову набок. Кажется, он уже слышал это имя. В ночь, когда: «Можешь убить меня, мне все равно». В ночь, когда притащил этого забавного кусачего зверька сюда. Без всякого интереса вспоминает очертания тела, оставшегося лежать у сточной решетки под проливным дождем. Это и был «Кеске»? Кем же он был тебе, мышка? Другом, братом или… любовником? Последнее отчего-то заставляет угольную бровь дернуться, чуть приподняться вверх. Если бы Шики чуть покопался в себе, вспомнил, как это называется, то определил бы это даже не как полноценное чувство, а, скорее, намек на собственничество. Намек… Уж ему-то нет дела, по кому плачет его маленький забавный пленник. Абсолютно точно нет. Еще один негромкий всхлип, и Иль-Ре решает, что простой короткий эксперимент не повредит. Иль-Ре решает, что, что бы он ни делал, ничего не изменится. Присаживается на край кровати, ладонью к чужому лицу тянется. Касается скул. Поглаживает их выступающими костяшками пальцев, спускается к подбородку, мимолетно коснувшись покусанных губ. Раздраженных и красных. Хмыкает и спускается ниже, очерчивая линии выгнувшейся шеи и поступившего кадыка. Ныряет за растянутый ворот футболки… до солнечного сплетения по прямой вниз. И ни на мгновение взгляда с лица не сводит. Жадно ловит даже движения затрепетавших век. Мышка кусает губы снова. Безжалостно стискивает их зубами, негромко стонет. Шики ловко в одно движение оказывается на кровати и вклинивает свое колено меж чужими ногами. Нависает, ощущая, как прогибается скрипучий каркас, но весь вес на ладони переносит - не хочет будить раньше времени. Продолжая наблюдать, опирается на правую, левой же оранжевую футболку еще больше задирает. Широкими мазками ладони оглаживает впалый твердый живот и чуть щекочет кончиками пальцев ребра. Касается маленьких, сжавшихся от холода сосков и пораженно замирает, нарвавшись на короткий ответный стон. Его пленник тяжело дышит, ерзает по сбитой простыне. Не открывая глаз, вслепую, тянется ладонью вперед и, нащупав гладкую ткань, вцепляется в водолазку. Сжав в кулаке, на себя тянет, и Шики откровенно теряется на мгновение. Всего на одно, но… Покорно нависает пониже, перенеся свой вес с ладони на локоть, и едва не выдает себя, когда единственная свободная рука юноши оплетает шею. Тащит еще ниже. Иль-Ре проходится губами по доверчиво подставленной шее, отслеживает кончиком языка выступающую ключицу, подхватывает чужую ногу под коленкой и затаскивает на себя, оставляя за поясом. Мышка дышит все чаще, тяжелее. Несмело трется об него, поскуливает и словно никак не решается позвать по имени. Распахивает рот, вроде бы вот-вот произнесет первый слог, но… Негромкими стонами лишь. Невнятными и жалобно умоляющими. Его пленник дрожит, весь покрывшийся мурашками и испариной. С высокой температурой, должно быть, и все еще опутанный беспокойным сном. Его пленник такой доверчивый и совершенно очаровательно отзывчивый. Шики вдруг хочет услышать. Хочет услышать, как будет звучать его имя, сорвавшееся с этих воспаленных губ. Шепотом, во весь голос ли… не важно. Мышка должна позвать его. Должна попросить. Он так сильно хочет этого, что, не выдержав, стискивает зубами солоноватую горячую кожу и тут же получает в ответ обиженный, болезненный стон. Улыбается прямо сквозь него и, прикусив еще раз, тянется выше уже, чтобы поймать эти красные, ободранные, растрескавшиеся губы. Мышонок слабо протестует, кусается в ответ, но Шики едва ли обращает на это внимание, углубляя этот ненормальный, во всех смыслах больной поцелуй. Наталкивается языком на зубы, наконец вдавливает подрагивающее тело в кровать всем своим весом и находит пальцами обхваченную наручником кисть. Стискивает поверх браслета, ощущает, как в обратную сторону выгибаются тонкие пальцы. Своим большим проходится по чужой раскрытой ладони. Слабое «пусти» скорее по движению губ улавливает, чем слышит. Сминает его, своим языком проталкивая в горячий рот, и не позволяет говорить больше. Медленно истязает. Оглаживает, пальцы не отпускает, грудью тяжело давит на пытающуюся было его отпихнуть в сторону ладонь. «Пожалуйста» следом за «пусти». «Не надо» и совсем уже ломкое «не хочу». Шики отступает только, когда слышит свое имя. Негромко, ломано, словно продираясь через хрипотцу и боль. Негромко, и потому только на двадцать сантиметров назад, снова опираясь на локоть. Стальные глаза напротив сверкают даже в темноте. Не то подкравшаяся болезнь в них горит, не то протест. Упрямый, как и сжатые в линию, алеющие губы. Шики мог бы взять его сейчас, и плевать даже, если сопротивляющегося. Но Шики отчего-то не хочет этого. Шики выдерживает еще один долгий взгляд и после этого поднимается с кровати. Уходит в соседнюю, больше смахивающую на чулан комнатушку и находит в ней одеяло. Заглянув назад, к Акире, швыряет в того шерстяным комом. Успевает заметить исказившее хорошенькое личико пленника удивление прежде, чем отворачивается. Уходит в соседнюю, больше смахивающую на чулан комнатушку снова, чтобы порыскать на полках. Где-то здесь валялась аптечка, он помнит. Уходит в соседнюю, больше смахивающую на чулан комнатушку и долгое время просто стоит в темноте, плотно сжав веки. Просто стоит, пытаясь примириться с мыслью о том, что единственное верное имя, что должен шептать маленький пленник, - его, Шики, собственное.