Цикл драбблов

По арту: https://pp.userapi.com/c841033/v841033847/456d6/MXOsjfaOeyo.jpg Они напарники или вроде того. Прикрывают друг другу спины. Они напарники, несмотря на то, что Акира пришел в департамент много позже и, что бы там ни болтали, без всякого блата. Они напарники, но это совершенно точно не мешает Акире его ненавидеть. Его - это почти сто девяносто сантиметров ехидства, бледной кожи и футуристически алых, вечно в прищуре суженых глаз. Пристрастие к коже и стали. Говорит мало, а когда и говорит, то лучше бы не раскрывал рта вовсе. Поговаривают даже, что они с Акирой во многом схожи, на что молодой детектив только криво хмыкает и отмахивается. Акира ненавидит лишь Шики - своего напарника и почти босса. Шики же ненавидит вообще всех. И разница лишь в оттенках этой самой ненависти. Холодное презрение или же «убью, только подойди». Акиру швыряет от одного берега к другому по триста раз на дню. Акире иногда кажется, что его напарник только и ждет, когда в очередной перестрелке какой-нибудь отмороженный продырявит упрямую светлую башку, когда та не вовремя высунется в черт-те какой раз. Акире иногда кажется… Столько всего. Но точно одно: стоит только отвернуться - и взгляд, обжигающий вовсе не в томительно-приятном смысле, прожжет в нем еще одну дыру. Еще одну из бесконечной вереницы. И нет, он не боится. Ни бешеного взгляда, ни редких скупых угроз. Не раз и не два едва не пропоровшего его шею нихонто тоже. Детективу полиции при исполнении не положено иметь при себе катану, но в тренировочном зале кто им запретит?.. Шики играючи царапает его раз за разом, то и дело отвешивая унизительные подзатыльники. Акира, сцепив зубы, учится ставить блоки и отвечать на удары. Шики его совершенно точно ненавидит, но даже вне работы они куда чаще вместе, чем порознь. Акира и вовсе, кажется, болен. Болен им. Таким неправильным, злым и по-своему тоже больным. Только совершенно другим. И человеком, и чувством. Сам Шики молчит, но сколько же вокруг этого всего слухов ходит. Акира не верит ни одному из них. Ждет, пока Иль Рэ, получивший свою кличку в одном из боев во время третьей мировой, сам расскажет. Если, конечно, Акира не сдохнет от старости раньше, чем заслужит такое доверие. Акира, что сейчас, кажется, ослепнет от градом катящегося по лбу едкого пота, выедающего голубые глаза. Акира, что, кажется, готов отказаться и от значка, и от незаконных уличных боев, в которых тайно участвует с малолетства, и даже от единственного оставшегося с приютских времен друга, только бы неотложка пробилась к ним побыстрее через пробки. Только бы пальцы, зажимающие зияющую в белой, почти что с синевой коже дыру, перестали так дрожать. Кровь очень горячая и отчего-то не просто льется, а словно прорывается наружу упругими толчками. Акира чувствует себя идиотом, потому что не додумался стащить куртку или оторвать рукав от рубашки, а теперь, кажется, сдохнет на месте, если придется отнять ладони. Он видел и хуже. Видел изуродованные тела. Видел тех, кого когда-то знал, с размозженными черепами и отрезанными пальцами. Акире никогда не хотелось выблевать свой желудок и помолиться. Но ему очень хочется сейчас. Да только не знает ни одной подходящей молитвы. Не знает, к кому обращаться и о чем именно просить. Акире все еще ближе к двадцати, а по ощущениям - все шестьдесят. Акира никогда бы не подумал, что помимо верного Кейске, который работает инструктором в школе для детишек, найдется придурок, который подставится вместо него. Не подумал бы, что убьет кого-то и даже не запомнит. Ни звука выстрела, ни тяжести пистолета в пальцах, ни чужого лица. Это кажется настолько неважным сейчас за грязной, покрытой жиром стойкой выдачи еды в третьесортной забегаловке, что он даже не косится в сторону виднеющихся подошв чужих ботинок. Не думает о том, что будет писать в рапорте. Он просто зажимает гребаную рану. На чужой груди. Чуть ниже выпирающей ключицы. Рану, что разорвала широкий плотный шрам на две части. - Паршиво выглядишь. - Голос Шики спокоен и совершенно ничего не выдает. Можно подумать, что ему и не больно вовсе, но Акира давно не маленький, чтобы не понимать. Акира далеко не маленький, но сейчас верит в чудеса куда больше, чем в пять лет. Только бы чертового алого, уже пропитавшего пояс чужих черных джинсов, не становилось больше. - Может, поедешь назад на автобусе? Заблюешь еще мою машину… - Заткнись. - У Акиры зубы стучат на каждом слове, и колотит от напряжения. - Тебе нельзя говорить. - Почему? - Тонкая бровь вопросительно приподнимается, а уголок обескровленной меловой губы дергается вверх. - Думаешь, так я умру быстрее? - Ты. Вообще. Не. Умрешь, - чеканит, сдерживая накатившую вместе с новой волной паники злость где-то под глоткой, и вместе с тем старается в ней же не захлебнуться. Добавляет уже спокойнее, до этого, правда, едва не откусив себе язык, но это же мелочи, да? - Такие, как ты, не умирают. - Вот как. Почему же? Акира только сейчас понимает, что для того, чтобы рвануть замок на чужой куртке и распахнуть рубашку, ему пришлось рухнуть прямо на чужие колени. И это одновременно ничего не значит и значит просто дохрена. Но он потом об этом подумает. Если сможет. - Потому что такие, как ты, здесь исключительно для того, чтобы мучить таких, как я. Тебя не могут отозвать в ад раньше срока. «Пока ты не притащишь им мою душу». Шики смеется, и кровь начинает течь быстрее вдвое. Акира шипит на него и требует успокоиться. Перестать дергаться. Дышать через раз и моргать втрое реже. Акира требует от него дождаться приезда парамедиков и сдохнуть уже в реанимации, сняв с него всю ответственность. Потому что ему не хотелось бы писать десятистраничный отчет. Только не это, серьезно. «Не будь так жесток со мной, Шики». «Смилуйся». «Пожалуйста». «Не поступай так со мной». Акира считает секунды. На двухсотой сбивается и начинает бормотать вслух. Звуки сирен ему либо чудятся, либо действительно доносятся с противоположного конца улицы. Но он все еще не может заставить себя выдохнуть и расслабиться. - Как думаешь, кого тебе назначат? Тот рыжий вроде неплох и тоже без напарника. Акира заставляет себя закрыть глаза и глубоко вдохнуть носом. Он убеждает себя в том, что попросту не может ударить сейчас. Его руки заняты, заняты, заняты… «Если ты и сдохнешь, ублюдок, то подавившись своим «тоже», а не истекая кровью». - Мне назначат… - Заставляет себя смотреть прямо в алые, горящие поистине адским пламенем глаза напротив. - Твоего младшего брата. - Он еще даже не поступил в академию. - Мне назначат его после того, как ты дослужишься до пенсии и свалишь куда подальше. Купишь домик в глуши, будешь пугать суеверных местных своей демонической рожей, выстроишь забор из трехметровых кольев. Едва понимает, что несет, но это тоже привлекательно по-своему. Это та самая болтовня, что мешает ему удариться в полноценную истерию. - И тогда тоже не назначат. - Почему это? - Потому что я заберу тебя с собой. И в глушь, и в ад после тоже. Акира тяжело сглатывает, головокружение настолько сильное, что ему едва удается усидеть прямо, а не завалиться назад, напоровшись головой на один из криво вбитых, выпирающих шляпками гвоздей. И лишь это, но никак не спрятать расширившиеся зрачки или затолкать назад рвущийся из глотки жалкий писк. Это скорее угроза, нежели признание. Акира, вот-вот забывшись, попросит повторить, чтобы убедиться, что не ослышался. Акиру, с детства привыкшего к боли, как чужой, так и своей, в сознании держит только приближающийся резкий звук сирены. - Ты можешь издеваться надо мной, - начинает полушепотом и едва ли сам понимает, зачем говорит все это. Для чего. И для кого из них. - Можешь проливать кофе на мой стол. Выбивать из меня дерьмо во время тренировок. Можешь считать меня идиотом и шипеть о том, что я ни на что не годен. Сколько тебе угодно. Но не надо, не шути со мной так. Пожалуйста. Вот теперь он был бы рад той пуле. От куска металла ему бы и вполовину не было так больно. Акира прекрасно все знает. Знает, почему терпит издевки, таскается следом и жадно ловит все критичные замечания. Почему упорно сжимает зубы и стремится стать лучше. Не равным, этого ему никогда не достичь, но лучше. Ближе. Пускай лишь на ступень. Акира давно все понял. Акира бы с радостью лишился руки, лишь бы избавиться от этого, от этой…. ненависти. У Акиры ни черта не выходит. Ни весь последний год, ни уж точно сейчас, когда алое напитало рукава его белой рубашки. Акира не знает, куда девать взгляд. Чужой же жжет не хуже раскаленной иглы. Пересекутся сейчас, сталь и кровавое месиво, - и все, считай, пропал. Шики ненавидит всех… Но Акиру, что так глупо сдал себя с потрохами, теперь будет особенно. Сгнобит сам или потребует нового напарника. Но это и хорошо, наверное: больше не подставится так глупо, не получит новых шрамов, не перепачкается в брызгах до самых бровей… Акира решается посмотреть на него, только когда слышит визг тормозов за хлипкой, с дырой вместо выбитого замка дверью. Акира не натыкается на полный злобы взгляд. Акира довольствуется волшебным ничем, потому что Шики все-таки отключился, сомкнув веки. *** - Да нечего рассказывать. Он в больнице, а я разбираю бумажки в участке. После случившегося нам вроде как положена психотерапия. Жду не дождусь, когда Шики об этом узнает. «Жду не дождусь, когда он вернется и потребует заменить меня на кого-то вменяемого. Нормального. На того, кого он сможет выносить без желания вымыться даже с изнанки». Кейске, забежавший поздним вечером в опустевший участок, складывает руки на груди и сочувствующе кивает. В здании, кажется, остались только дежурные, да и те на первом этаже. До обязательного обхода еще целых полчаса, так что Акира может говорить, не опасаясь, что их кто-то услышит. Может, но определенно не хочет. Больше недели прошло, страх поутих, ночные кошмары даже и не думали начаться, и Акира вполне может убедить себя в том, что в полном порядке. - Это будет честно, по крайней мере. Не все ему валяться, пока ты вкалываешь. Пускай тоже страдает. - Точно. - Акира хмыкает и абсолютно безрадостно пялится на кучу макулатуры, которая, кажется, так и не стала меньше. Колдовство, не иначе. - Подождешь еще минут двадцать? С последним закончу и… - не договаривает и, закатив глаза, лезет за сотовым телефоном в карман. Если это снова Мотоми с предложением прибухнуть где на пару, то… Не Мотоми. Хозяин этого номера ни разу не писал Акире сообщения. Звонил лишь с десяток раз и всегда по делу. Хозяин этого номера записан у него как «Сатана во плоти» еще с самой первой их встречи, и Акира все два года думает, на что же переправить это. Акира, у которого потеют ладони, но он старательно не подает виду. Уж Кейске-то точно ни к чему все это. «Моя машина?..» Послание очень в духе Иль Рэ. Ни единого церемониала не соблюдает. Дежурная вежливость - и близко не о нем. Акира, признаться, ожидал другого. Отгоняет прочь всю ту дрянь, что в голову лезет, и быстро набирает ответ, умудрившись опечататься в четырех словах. Три раза. «На стоянке перед участком». Сообщение уходит. Высвечивается, что прочитано. И ничего больше. Акира ждет, бездумно пялится на экран, пока тот не погаснет, и быстро прячет сотовый. Кейске деликатно молчит, ничего не спрашивая. У них вроде как табу на обсуждение личной жизни. Той, что по иронии и стечению обстоятельств нет ни у одного, ни у второго. Но это тоже неплохо, если разобраться. Отпадает целый ворох мелких и не очень проблем. Шелуха, отвлекающая от работы, глупые эмоции, импульсивность… Акира встает со стула и потягивается, разминаясь. Цепляет свою куртку со спинки, чистую, почти что стерильную, мать ее, после химчистки, и замечает какое-то движение в темном коридоре у лестницы. Но, прежде чем успевает присмотреться, отвлекается на оживший телефон. - Ты иди, я сейчас выключу тут… - Неопределенно машет руками, одновременно показывая и «тут», и «что». - И догоню. - Кивает Кейске на дверь, а сам в карман лезет. Абонент-отправитель тот же. Акира обманывается во второй раз. Ни «ок», ни «пойдет». Сообщение куда длиннее привычных рубленных реплик, что ему доставались. «Я хочу, чтобы ты пообещал мне. Пообещал не закрывать свое лицо, когда ты будешь лежать подо мной. Пообещал, что позволишь мне увидеть, каким оно будет, когда я трахну тебя в первый раз». И второе следом, высвечивается чуть ниже: «Ты будешь таким же красным, как сейчас, Акира?» Акира, Акира, Акира… Ты будешь таким же красным, как сейчас, медленно поднимая взгляд? Ты будешь таким же красным, глазами сталкиваясь с высокой фигурой в черном, что опирается плечом на дверной косяк. Ты будешь?.. - Тебя уже выписали? Идиотский вопрос. Идиотская неловкая поза. Идиотские руки, никак не желающие прятаться в карманы. Идиотская жизнь. Идиотское все. - Я сам себя выписал. У тебя есть права? - Шики спрашивает его словно ни в чем не бывало. Как и всегда насмешливо приподнимая бровь. У Акиры, кажется, в грудной клетке только что с криком что-то оборвалось и умерло. У Акиры, которому нечем дышать вовсе не фигурально. Свободный ворот футболки словно удавкой обвился и сжимает. - Спроси еще, - сглотнуть выходит на грани боли и с противным выдающим хрипом, - есть ли у меня имя. Еще одна ухмылка. Шагает вперед, вытягивает пальцы из кармана самого обыкновенного, без всяких украшений и лишних деталей, плаща и легонько, так, чтобы не тревожить висящую на перевязи руку, резкие движения которой наверняка могут спровоцировать новое кровотечение, без замаха совсем перекидывает Акире звякнувшие в полете ключи. Тот ловит их двумя ладонями и обмирает, ощущая, насколько они нагрелись в чужих пальцах. Старается не думать о том, сколько Шики теребил их, сжимая в кулаке. Старается не думать вообще. Куртка - на плечи, короткое сообщение для друга. Чтобы не ждал. Завтра утром, наверное, тоже. Сбегая по ступеням, сворачивает в сторону служебной стоянки. А на улице начинается дождь. Холодный, совсем не такой, как гоняющая кровь по венам ненависть.