Цикл драбблов

— Я хочу, чтобы это прекратилось. Акира не знает, зачем говорит это вслух. Он не уверен даже, что на самом деле разомкнул губы, а не подумал об этом. Он не уверен, пока Шики, по обыкновению занятый своей катаной в последние предрассветные часы, не поворачивается к нему. Смотрит сверху вниз, оценивающе приподнимает бровь и, помедлив, возвращается к осмотру лезвия. Акира даже не морщится в ответ на такое открытое пренебрежение. На него посмотрели, как же. — Отстегни меня или убей. Он очень устал от этой игры. Устал от наручника на запястье и длинной, явно для него лично и отлаженной цепи. Акира устал и больше не может выносить это. Не может кричать, когда требуется. Не может отбиваться и осыпать чужую голову проклятиями. В лучшем случае ему теперь просто всё равно. В худшем — он, не заметив, сломался. В худшем он согласен на всё, что происходит в этой тёмной комнате. Только без стального браслета бы на запястье. Не на полу. И он уже согласен. Акира смотрит на Иль Рэ без былого страха и понимает, что, в общем-то, по иронии этот демон — последний, кто у него остался. Ни семьи, ни друзей, ни даже знакомых. Только этот. В плаще. В неизменном чёрном плаще, который он даже не стащил с плеч сегодня. Акира знает, что это значит: Шики не до него. Шики не до того, чтобы забавляться и ставить его на четвереньки на дощатом облезлом полу. Он думает, вертя в затянутых в перчатки пальцах своё оружие. Не об Акире, разумеется. Его он только снисходительно кормит да изредка отпускает пару насмешек. Трахает чаще, чем дразнит. Но всё больше механически. Всё больше со сжатыми зубами и непроницаемым лицом. Будто так надо. Будто его самого всё это уже тяготит. Будто не тащит. Не хочет подчиняться правилам им самим же затеянной игры. Но не заканчивает её. Всё продолжает. Зачем-то продолжает... Акира упрямо глядит на него исподлобья. Ждёт, пока Шики, отложивший катану в кресло на этот раз, сделает пару шагов в его сторону. Замрёт посреди комнаты так, что пробивающаяся с улицы полоса лунного света рассекает его лицо. На две тёмные части. Будто в нём только и есть что чёрное и чёрное. Никаких светлых пятен. Только чёрная и какая-то усталость. Затаившаяся под складками плаща и его же отворотами. Может быть, накопившаяся даже на кончиках пальцев, которые всегда скрыты чёрной кожей. Акира ловит себя на мысли, что ему хотелось бы без перчаток. Хотелось бы, чтобы этот садист разделся хотя бы раз. И возможно, лицом к лицу, а не унизительно на четвереньках или коленях. Акира ловит себя на том, что если и сошёл с ума, то его это больше не беспокоит. Слишком. Сильно. Устал. Единственное зло в его жизни сейчас — браслет, царапающий запястье. Ему бы избавиться от него так или иначе, и, может быть, выдохнет. Может, нет. Не знает наверняка. Не решал начинать с малого. Просто борется с тем, с чем может. И борется ли вообще?.. Наверное, нет. И тут же, своим мыслям в противовес, с силой дёргает пристёгнутым к старому холодному радиатору запястьем. Больно обдирает кожу, потому что сидит на длинной, достаточной для того, чтобы размять ноги и добраться даже до кухни, цепи. Взгляд Шики становится чуть более заинтересованным. Акира отвечает ему равнодушным своим. Упорно тянет сжавшийся кулак выше. До невольной дрожи в напрягшихся мышцах. — Сними. Повисшая пауза не разбивается даже вспышкой молнии за спиной. Пауза тяжелая, и будто из-за неё вдруг начинает отдавать металлом на языке. Акира ни за что не отведёт взгляд первым. Не отвернётся, несмотря на то что закусил щеку изнутри и ощущает, как каменеет позвоночник. Шики делает шаг и останавливается, нависнув. Нарочно так. Нарочно медленно и надвигаясь как циклон. Акира запрокидывает голову ещё сильнее и игнорирует ломоту в шейных позвонках. Акира сейчас всё игнорирует, кроме нависшей на него, обрётшей тело тьмы. Тьмы, у которой и глаза будто слабо светятся во мраке. Мерцают алым. Мерцают даже ярче, когда Шики щурится и, резко выбросив руку вперёд, хватается за подставленную кисть. Дёргает за неё, ставя зашипевшего от боли Акиру на ноги, и тащит к себе. Тащит так, что Акира едва не врезается в него, успев затормозить только потому, что вовремя выставил свободную левую перед собой. Упёрся ею в чужую грудь и замер. Шики тёплый под своей чёрной «броней». У него даже бьётся сердце. Акира не припомнит, чтобы раньше слышал этот звук. Не обращал внимания.. Комкает в сжавшемся кулаке чужую водолазку, упрямо смотрит в алое марево, окружающее чужие зрачки. — Отпусти, — повторяет много тише, одними губами, и не отводит взгляда. Не отводит своих «дерзких» глаз. — Или убей уже. Акира не помнит, сколько он здесь. Сутки давно слились в один бесконечный день. Акира знает только то, что он уже сходит с ума. Тонет в сухой безликой апатии, и ему плевать, чем всё это закончится. Он хочет только, чтобы браслета не было. И всё. Пока для него это всё. Ему только эту победу бы... Шики глядит на него долго — чудится, будто бы даже не моргая, — и отпихивает к батарее. Усаживает на задницу и, не позволяя вскочить снова, придерживает за плечо, сжав его через накинутую куртку. Футболка тоже на Акире драная вся, застиранная руками в холодной воде. Акира ощущает себя таким же вышарканным, как и потускневшая оранжевая ткань. Всё ещё смотрит вверх. — Отпусти! — выкрикивает в итоге, не сдержавшись, и уголок чужих обескровленных губ дёргается вверх. — Мне больше нравится «убей». Акира сглатывает его спокойный ответ вместе со слюной. Противной и вязкой. Жажда тоже давит. Но её он может игнорировать куда лучше, чем Шики. От жажды только глотку сушит, а от чужого голоса... наизнанку всё. От единственного голоса, который он теперь может услышать. Больше. Никого. Нет. Только он сам и тьма, что держит его в заложниках. Нехотя и будто всё больше сомневаясь в них с каждым днём. Будто не зная, что же теперь после того, как наигралась? Есть у них что-то ещё или лучше избавиться?.. Акира ждёт решения. В любом случае лучше сейчас, чем через пару месяцев ожидания. Пусть Шики решит сейчас, что с ним делать. Отстегнуть или... Шики отступает назад и берётся за рукоять отложенной катаны. Акира внутренне сжимается, но не шевелится. Не втягивает шею, не жмётся к пустой батарее. Акира замирает в той же позе, в которой его оставили. На коленях. Упрямо впившись взглядом в чужую спину. Сомневается, последует ли удар. Сомневается, что Шики, вместо того чтобы просто расстегнуть наручник, не отсечёт ему руку. Сначала руку, а после, может, и голову. Ждёт, потому что иного не остаётся. Ждёт, пока Иль Рэ, помедлив, наконец вернётся к нему уже с клинком наперевес. Акира больше не просит его и не пытается надавить сквозь сомкнутые зубы. Он только моргает, надеясь не пропустить момент. Не оказаться в темноте, когда катана очертит полукруг в воздухе и опустится вниз. Ему хочется наблюдать. Не может он больше прятаться. Даже прикрыть лицо руками не может. «Отстегни или убей». Акира смотрит на него снизу вверх, упираясь пальцами босых ног в пол, и понимает, что больше не держится за свою жизнь. Она ему словно стала без надобности. Убьёт так убьёт. Всё лучше, чем торчать около батареи и греметь цепью, нарезая круги по пустой квартире. Всё что угодно лучше этого. Шики почему-то медлит. Пару раз даже переводит взгляд на грязное стекло, полоса которого виднеется из-за пыльной, висящей вместо шторы старой тряпки, и в итоге шагает ещё ближе. Акира всё-таки пропускает момент. Пропускает секунду, когда катана меняет своё положение, а её остриё упирается под его подбородок. Запрокинуть голову ещё сильнее уже невозможно. Акире чудится, что его прижигает холодной сталью. Сталью, но не чужими глазами. Они-то как раз холодные, несмотря на то что горят подобно углям. Ожидание не затягивается. Шики смотрит на него в ответ, замирает, будто размышляя, как же поступить, и, едва заметно поморщившись, резко отводит свою верную железку. Оцарапал перед тем, как, крутанув кистью, перерубить удерживающую Акиру цепь. Отпустил и отступил. Снова дистанция. Только теперь Акира может больше не оставаться на коленях. Качнувшись вправо, не очень ловко выпрямляется, поправляет рукав соскользнувшей на локоть куртки и молча вытягивает вперёд освобождённую кисть. Обрывок его привязи негромко звякает, цепляясь за браслет. — Это тоже сними. Сцепляются взглядами на какой-то миг, и Шики, коротко хмыкнув, дёргает головой. Это его молчаливое «нет». Это его «слишком много хочешь». Акира остаётся стоять около подоконника, Иль Рэ отступает и возвращается в кресло. Спустя пару мгновений он уже изучает лезвие. Осматривает по новой и тянется к подлокотнику кресла, внутри которого, под крышкой, хранит мягкую тряпку для полировки и ещё бог весть что. Акиры для него будто бы нет. Акиры, который понимает, что сейчас, если подастся к двери, если пройдёт или побежит к ней, его никто не остановит. Никто не схватит и не затормозит. Не вернёт больше к проржавевшей батарее. Он опускает запястье вниз. Ощущает, как мазнула по бедру качнувшаяся цепь. Сглатывает и действительно огибает чужое кресло. Как есть, босиком, по холодному полу, в узкий коридор. Шики даже не поворачивает головы. Акира замирает в темноте, размышляет безумно долго — кажется, что не меньше нескольких минут, — и, скрипнув зубами, возвращается в комнату. Не к креслу. Огибает его со стороны спинки и, замерев ещё на секунду, уцепившись за дверной косяк, толкается от него и идёт в душ. Вода только холодная, но это уже давно не важно. Акира всё равно выкручивает оба крана. «Отпусти или убей». Ему некуда идти, но это ни черта не главное. Он никуда не собирался.