Смерть как любовь,но менее красочна.

Рано утром мы вылетели на самолёте по рейсу «Санкт-Петербург—Париж». Машка точно так же, как и я, была на седьмом небе от счастья. Магазинчики, кафе, люди — аэропорт производил впечатление яркого калейдоскопа, глаза разбегались от такого обилия красок и впечатлений. Пилот сказал, что лететь нам часа три. Моим решением было просто подремать, поскольку всё, что могло развлечь или занять меня сейчас находилось в чемодане. Я погрузилась в сон. Вокруг было что-то, больше напоминавшее средневековье, чем современность. Я сама тоже изменилась, стала еще больше похожа на цыганку, чем обычно. Моя внешность — нетипично смуглая для петербурженки кожа, грива черных, как смоль, волос, заслужила мне прозвище «зингара». Это «цыганка», по-французски. Я смотрела на происходящее со стороны, как будто через мутное стекло. Честно сказать, то, что я видела, мне нравилось куда больше, чем реальность. На голове как всегда была короткая и чуть взлохмаченная, кудрявая грива неукротимых черных волос, спадающих водопадом на плечи. Ярко-ярко голубые глаза, отливающие изумрудом, напоминали то ли самоцветы, то ли весеннее безоблачное небо. Острое личико, пухлые губы, блестящие, как накрашенные помадой, стройное красивое тело без каких-либо изъянов… Боже! Я кажется скоро заражусь нарциссизмом! Я, то есть, та я, за которой сейчас наблюдаю, буду пока что звать её «Жечка-сон», танцевала перед толпой разодетого во всякую мишуру и забавную цветастую одежду народа. Видимо, был какой-то праздник, ибо вокруг было множество акробатов, шутов и всяких других людей, что веселили публику. Чуть поодаль от «Жечки-сон» стоял какой-то человек в маске, видимо, тоже цыган, потому что из-под костюма была видна его смуглая кожа и чёрные волосы. Правее того человека было ещё двое — музыканты. А прямо перед сценой, в шатре, среди других «разукрашенных», восседал по виду грозный человек. Он был одет в сутану, на голове красовался чёрно-фиолетовый шаперон с красной недлинной лентой. Хмм, кажется я где-то видела этот костюм. Но где же именно? Я не могла увидеть лица этого мужчины. Пусть я смотрела на все это со зрительской позиции, я прекрасно слышала голоса людей, их аплодисменты… Взглянув по левую сторону от «сцены», я увидела громоздкое, готическое здание… Точно! Собор Парижской Богоматери! Значит, я в Париже. Сейчас позднее средневековье. Жаль, но сейчас я ничего припомнить совсем не могу, поскольку нахожусь так глубоко в своём сознании, что пока меня из него не выдернут, я не выберусь. Пока что, к своему же сожалению, я не могла проснуться,"Жечка-сон» продолжала танцевать, грациозно, изящно выгибаясь, словно струна под руками какого-нибудь гитариста. Я запыхалась вместо той, что выплясывала это всё у меня в сознании. Девушка, все так же продолжая танцевать, резко двинулась к «высокой» особе, и, зацепив шёлковым платком со звёздами его шею, быстро поцеловала его в нос. На лице у «Жечки» появился азарт и улыбка, цыганка одним быстрым движением натянула шаперон хозяину на глаза и вернулась на деревянный помост, заменяющий сцену, дабы дотанцевать. Внезапно меня тряхнуло — Жень, просыпайся! Иначе весь отпуск так проспишь! — послышался по-детски недовольный голос. Я удивилась тому, сколько проспала: это было для меня весьма странно. Но радоваться приезду было рано, поскольку сейчас надо протрястись в машине Машиного отца семь с лишним часов, чтобы доехать до её «семейного гнезда», и там переночевать, а по утру забрать с собой некоторые вещи. После совсем «недолгой» поездки на машине, мы прибыли к «одувану» домой, нас встретили нежные и по настоящему материнские объятия Маргариты Эдем"р, Доброй и довольно пышной женщины в возрасте, которая до сих пор работала булочницей. Эта особа ещё будучи девушкой, молодой семнадцатилеткой, (как сказала мне Маша), влюбилась во француза, которому уже тогда было немного за тридцать. Его звали довольно просто для француза, распространённое и слегка устарелое имя — Пьер, фамилия, я думаю уже понятно, какая: Эдем"р. Честно сказать, в этом плане я немного завидовала подруге, потому что, как-никак, настоящая, любящая семья… Пусть и весьма странная, ведь француз и русская… Это довольно странная пара, но зато какая крепкая! У меня практически никогда не было семьи, жила я с отцом, который постоянно пропадал на работе, а за мной оставлял присматривать бабку-соседку. Ну, коротко говоря, эта бабка была кошатницей, из-за чего от неё постоянно пахло, и хотелось чихать. Все пропахло кошками? Можно сразу сказать, отца опять не будет дней семь или в лучшем случае дня четыре. Искать пропитание надо было самой, и будучи в не очень сознательном возрасте это делать удавалось не очень. Подолгу пытаться разбудить «няню», которая приходя садилась в кресло качалку и засыпала, громко храпя — на всё помещение, а иногда, будто загипнотизированная, смотрела в пустоту и дымила каким-то непонятным куревом из трубки… Жужжание телевизора всю ночь, просто невыносимое ещё и оттого, что у бабки было плохо со слухом, и старушка включала «мозговыносилку» на практически полную громкость… Слава Богу, что люди имеют свойство расти, и одновременно с моим первым днем в первом классе, у меня появилась первая подруга. Рыжая, «златоглазая», и чуть бешенная, для меня просто огромная девчушка из шестого класса. Я так и не поняла, что во мне могло заинтересовать эту «старшеклассницу». Она приходила ко мне домой, и когда не было отца вместо соседки следила, помогала в школе, соображала из тех продуктов, которые были у меня в доме, невообразимо вкусную и здоровую пищу, втянула меня в танцы. Сказать правду, я изначально просто ненавидела эти «танцульки». Это был мой второй класс, упражнения делать было больно… Но я росла, росло и тело, привыкшее к атлетическому залу сначала ирландских танцев, а потом и восточных. Для меня это стало как нечто само себе разумеющееся. Позже, Мария (как я её тогда называла), научила меня кое-как рисовать, от чего у меня появился интерес к художествам, и для четвёртого класса мои «творения» практически считались пиком искусства. В общем, из-за Машки моё детство было не то, что нормальным, оно было замечательным. Она мне будто бы старшей сестрой была, если не заменой матери, которую я совершенно не помню. Когда мне было восемнадцать, отец умер. Так у меня не стало последнего родного по крови человека, который, пусть и был мне почти чужим, все равно оставил свой след в монй душе. Дальше я жила уже сама, продала четырёхкомнатную квартиру, которая несмотря на свой возраст была в отличнейшем, почти новом, состоянии. И купила однокомнатную, отложив остальные деньги «на всякий случай» и на поступление в университет. Дальше, всё шло довольно гладко, ко мне стали приглядываться «кобели», и одному даже удалось получить мое внимание. Я уже говорила об этом петушке, так что задерживаться не буду, и из воспоминаний о прошлом вернусь в настоящее. После нашей встречи с Маргаритой Эдем"р, мы отужинали, и побеседовав о том о сём на французском, легли в спать. Нельзя сказать, что ночь для меня была ночью. Я никак не могла заснуть. Каждый раз, как я пыталась, у меня начинало адски болеть плечо, и попытка провалиться в дрему перерастала в длинную и эмоциональную матерную тираду, завершающуюся пожеланиями всему сущему провалиться к черту в пекло. Так что рисковать я больше не стала, и просто пролежала, с открытыми глазами примерно семь часов. Благо, у меня был телефон, и я просто читала какую-то книгу от нечего делать. Встав с постели, я к своему удивлению не почувствовала какой-либо усталости, только глаза жутко болели. Мы собрали самые важные вещи, и, сев на электричку, добрались до Парижа. О! Этот город всегда был красивым в книгах и фильмах, но я даже представить себе не могла, как он прекрасен в жизни. Мы увидели вдали верхушку Эйфелевой башни и направились в сторону Марсова Поля. Было раннее утро и все люди спешили на работу. Люди казались какими-то другими. Спокойные и добродушные выражения лиц, приветливость, да и эта чрезмерная открытость… С каждым знакомым или другом, эти люди либо пожимают руки, либо несколько раз целуют друг друга в щёку, скорее это можно назвать прикосновением щеки об щёку, но всё же. Это выглядит так странно и непривычно, но с другой стороны, очень даже мило. В восемь часов утра по здешнему времени, по улицам и кварталам зазвучал пронзительный звон колоколов огромного собора. Сделав фото возле трёхсотметровой башни, мы сели на автобус, чтобы доехать до того объекта, ради которого мы, собственно, и не пошли сразу в отель. Выйдя на улицу, я почувствовала себя довольно странно. На мгновение перед глазами появились старые, маленькие домики, чуть ли не прилипающие друг к другу, узкие улочки и люди в непонятных одеждах. И точно так же на долю секунды мне в нос ударил то ли рыночный, то ли ещё какой-то запах еды и мыла — видимо, кто-то стирал. И тут же я вновь поймала запах знакомых духов, который, к моему счастью, вернул меня в реальность. Я, улыбнувшись оторопелой с моего поведения Машке, пошла в сторону Нотр-Дам, колокольный звон которого пока что не прекращался, тем самым завораживая и как бы гипнотизируя. Было бы интересно посмотреть, что там и как. После продолжительного осмотра этого величественного творения человека снаружи, мы тихо, будто мышки, вошли туда. Высокие своды потолков, каменные водопады колоннады, окрашенные светом, прошедшим через витражи собора, в разные цвета радуги — все это погружало в необыкновенное состояние. Мы шли по чередующимся черным и белым плитам пола, как по огромной шахматной доске, и слышали завораживающие и пробирающие до дрожи песни церковного хора, дарившие умиротворение забредшим туда душам. Плюс ко всему этому, тут пахло ладаном, от запаха которого нельзя было бы не одурманиться и с головой уйти в какое-то странное чувство, чувство дежавю… Я будто тут уже была, не в детстве, тогда у меня не было времени, да и мы особо не выходили за грани Машиного городишки куда меня иногда увозила её мама, зная, что летом или в любые каникулы за мной точно, отец смотреть не будет. Это странное чувство…оно сильно с чем-то связано… Вот только с чем, мне не известно… В общем, мы тут изрядно походили, изучая чуть ли не каждую стену, нам разрешили снять на видеокамеру кое-какой материал, и поверив в то что я действительно журналист нас даже пустили туда, куда не пускали никого — в кельи, колокольню и «внутренности» собора. Забравшись туда, где «живут колокола и горгульи», мы удивились поразительной красоте этого незамысловатого места, и поговорив со звонарём о этих железных певцах, узнав некоторую часть их истории двинулись в следующие залы. Тут можно было только взять книгу Гюго и начать сверять с реальностью… Мы зашли в ту келью, где по идее автор того «грустного и мрачноватого " произведения нашёл надпись «РОК». Честно сказать, обследовав ту стену несколько раз мы что-то подобное нашли, вот только буквы и вправду было очень трудно увидеть, тут был просто огромный новый слой штукатурки и какой-то ереси, которая её сглаживала… Эх, я бы всё отдала чтобы посмотреть этот собор в конце XV или начале XVI века, ведь мы столько потеряли из-за этих перестроек… Мы облазили почти весь собор насколько это было возможно и отблагодарив монахов и архидьякона ушли в отель, который как раз был прямо напротив этого здания. Но в этом громадном плюсе, был ещё и совсем незначительный минус это значило что каждый раз мы будем вставать в восемь утра, а ложиться с диким звоном возле ушей. Будем считать это Божьей благодатью… Прийдя мы решили посмотреть мультфильм вдохновителем которого был роман и сам собор: «Горбун из Нотр-Дама». Точно! Вот тут-то я и подметила ту самую чёрно-фиолетовую сутану и смешной шаперон, этого самого судью зовут… -Клод Фролло! — случайно для себя вскричала я увидев его в первые минуты появления -Ты чего кричишь то? Влюбилась что ли? -с усмешкой спросила подруга легко приобняв меня. Я же закатив глаза взглянула на «цыплёнка» -Нет, не в моём это стиле влюбляться в мультяшки… Просто забыла как он выглядит, а тут недавно про этот мультфильм сны стали сниться… как бы это абсурдно не звучало, вот… Хотя признаюсь, этот мужчина довольно симпатичный тип… Будь бы я на месте Эсмеральды, наверняка бы прониклась к нему хотя бы дружескими чувствами…– Тихо сказала я, немного рассмешив Машку. Дальше мы уже мы с интересом продолжили смотреть сие Диснеевское, творение упиваясь практически каждым моментом, не считая моментов с горгульями. -Интересно, зачем создатели впихнули сюда этих глупых персонажей?..Хотя…это же для аудитории, которая чуть помладше чем мы с тобой… Ну, ладно… — тихо прозвучало «солнечное» высказывание. После, настала ночь. Эдем"р от усталости буквально заснула без задних ног, и её мысли были уже затянуты сладкими снами, а я… А я опять не смогла погрузиться в мир Морфея. Сегодняшние мысли и действия крутились у меня в голове волчком, не давая покоя. Да и этот Судья Фролло опять въелся в память… Чем больше я пытаюсь выкинуть его песню, да и его самого из головы, тем больше он ко мне прилипает. Опять вернулась эта назойливая боль в плече при каждой попытке уснуть… Утром надо будет рассказать про те сны, которые я вижу, может Машкович и поможет… И снова я не спала всю ночь… Печально.