Кровавые шрамы

Когда Карвер Хоук — добрый, сильный, но слегка ворчливый и оттого похожий на гнома больше, чем Варрик — спрашивает ее о Ферелдене, готовый искать родство и схожести, Мерриль сложно найти подходящие слова, чтобы ответить и объяснить: она не считает себя — да и весь клан Сабре — принадлежащими одному из шемленских королей и владык. Долийцы свободны и не подчиняются никому, оставаясь вольными скитальцами — такова клятва до той поры, пока эльфы не обретут новый дом. Обратной стороной произнесенных слов — долгие, почти бесконечные скитания по чужим землям, где им нет ни места, ни надежды. Мерриль думает, что, пожалуй, единственная страна, в которой она и вправду хотела бы жить и которой хотела бы принадлежать — Долы. Если бы эльфы вернули их себе, если бы шемлены дали им просто жить, следовать заветам Творцов, не преследуя и не убивая, как бешеных зверей, если бы… Но надежды на это почти нет. Мерриль знает, о чем обычно говорят Хранители на Арлатвенах, она была на них — и каждый раз остается все меньше и меньше эльфов, все чаще Хранители и их Первые попадают в Круги. Галлы умирают, плодородные земли истощаются и не могут кормить их так, как это было раньше. Шемлены побеждают их, даже не прикасаясь к оружию, а значит, у долийцев нет права размениваться на опасное и неопасное; Мерриль знает: речь идет о выживании Народа. Она сидит перед холодным, пустым элувианом долгими ночами, ловля в магическом стекле странные отблески и верит, что видит неясное отражение Арлатана таким, каким он был раньше — прекрасным до слез, величественным и могущественным. Мерриль вновь и вновь окропляет запястья кровью, шепчет заклинания, рисуя себе образ безмятежного и мирного края, сотканного из сияющей невесомой, как дуновение ветра, магии; в ее мечтах стеклянные аравели впиваются в небо мачтами и преломлением света в стеклянных парусах, галлы вновь несут на своих спинах эльфийских воинов, а статуи Творцов несут на себе печать их благодати. Это одна из самых трепетно хранимых ее фантазий, ненастоящее воспоминание, придающее ей сил в самые темные ночи, когда все принесенные жертвы кажутся напрасными, а пустота — неотвратимой. Мерриль баюкает свою мечту, греет ее у сердца и мечтает — как замерзающий в горах мечтает о лете. Но за скобками остается последний, решающий вопрос, который грозит отделить ее от Народа: будет ли друзьям Мерриль, шемленам и дарген’лену, место там?