Кровавые шрамы

*И вышли из Черного Города Всадники на конях, что пылали огнем и тьмой. Четверо было их; Четверо бед, сотворенных Создателем, Ибо новый мир решил он возвести на обломках старого.* В ее тонкие, будто просвечивающие, руки с серой кожей, напоминающей камни и пыль, впаяны алые кристаллы, пульсирующие в такт биению сердца. Тонкие пальцы давно сломаны, хрупкое тело иссечено шрамами – сияющими, подобно солнцу – и укрыто неуязвимой броней. В ее руках когда-то был тонкий посох, служивший оружием и опорой, но теперь в ее пальцах иное лезвие – сотканное из воплей призраков, из молитв отчаявшихся и последних слов обреченных на голод людей; оно переливается в ее руках белым маревом, стремящимся к сердцу еще живых. Их осталось немного, оттого она вспоминает самых первых – растерянных, изумленных, опустивших оружие в тот миг, когда она оставила бездонные зеркала за своей спиной и улыбнулась им; она помнит свое веселье: о да, зеркала могут многое. В том числе – отражать. *Первым был Мор, Что осушил мир подобно пустынному вихрю. В руках он держал лук, Но стрел не было за его спиной.* Она летит по бесплодным, сухим землям, выжженным пламенем оскверненного дракона, застланного стрелами Первого – ядовитыми стрелами, несущими боль и страх. Орда темных тварей поднимает на нее незрячие, покрытые мутной белой пленкой глаза, но не двигается с места. Она смотрит на туманные следы копыт белого коня и лишь выше поднимает косу, отторгающую черную кровь. Ей было обещано очищение. Она очищает мир от тех, кто не принадлежит Народу; когда-то давно она безмятежно улыбалась глупой девочке, оставшейся по ту сторону отражений, запертой в переплетении древних зеркал – смотри, милая, как их кровь становится моей силой, как величие Народа грядет через жертву. Смотри же и внимай, ибо это будет твоим миром. *Вторым был Воин С клинком пылающим ярче солнца. Пламя его взвилось до небес И более не угасало.* Город почти мертв: старые замки и широкие улицы искажены, перепутаны, залиты давно пролитой кровью. В воздухе разливается запах гнили и костной пыли. Ее бледный конь – отражение цветов Тени – легко переступает через останки давней войны, сорвавшей с жителей этих мест те маски, которыми они любили укрываться ото всего. Ныне равны все, смеется она – богатые и бедные, добродетельные и погрязшие в пороках. Крысы обглодали кости, вороны выклевали глаза и пожрали мертвую плоть; жизнь угасла по милости самих людей, не оставив работы ей. Копыта стучат по выщербленной мостовой; она вскидывается, ощущая чужое – живое – присутствие, и бросается в погоню, пока маленькая девочка смотрит на нее из кривых стекол печальными глазами. *Третьим был тот, Кто не мог утолить свой голод. Пожирал он тела павших, И взгляд его блуждал, ища новую пищу.* Древняя крепость их Создателя покинута и обездолена; она слушает ветер, завывающий в каменных стенах и кричащий сотней голосов. Сила парит в воздухе, неуловимая и неосязаемая, как дым или ветер – могущество боли и отчаяния, ненависти и жажды: сколько же было похоронено здесь без надежды на жизнь? Сколько из них поедали друг друга, давясь кровью и жилами соратников и друзей? Бледный конь, сверкая зеленоватой гривой, напоминающей морские волны, легко перелетает через полуразрушенные стены, а она запрокидывает голову и беззвучно шепчет, повторяя отголоски слов, принесенные ветром. Алые кристаллы впиваются в ее тело, словно клыки, и она пригибается к шее коня – надо успеть. Ее Создатель ждет ее. *Четвертой была та, Что пришла с косой подобно жнецу. По красному на обнаженном теле узнали ее. Ибо кровь ей была предназначена.*