Кровавые шрамы

Я молчала, и слова мои невозженные превращались в холодный пепел. Невозженно и тело мое — его хорони под деревом, там, где все началось, где мы не знали еще друг друга. Ты ведь помнишь, с корня на корень переступая, он защищает нас от безумия серых стен, искалеченных тем, что зовется Наружностью или «нормальным миром». Передай Пиратке мой нож, Арбалету дай сигареты — ты помнишь, где я их прячу, таскаешь сам — себе забирай браслет, но, правда, можешь и не носить, я заберу его у тебя буквально через неделю. Прошу, хорони мое тело, не отдавай никому, в конце концов, можешь закинуть в Лес или зарыть в подвале, я лишь не хочу остаться мешком с костями на белых столах Могильника. Ты можешь понять это так, как никто другой. Я падаю с круга на круг, и все мои сотни глаз закрыты, под веками рдеет черная тишина. Умирать, если честно, не так уж больно, и совсем не так страшно — но я не могу терпеть этот темный ад; тут нет чертей, нет и котлов с огнем, но, честно, я предпочла бы пожариться там немного, чем вспоминать, как очередной взрыв, сотворенный Духом, разрушает Дом, похоронив под обломками Хмурого, Певчего и меня. Помяни нас всех, Ястреб, помяни нас всех, но поторопись: вороны уже смотрят на меня, безгласую и белоснежную, хоть пока и остерегаются бросаться и рвать когтями. Потому помяни, а потом позабудь и ищи меня рядом с дубом, который, переступая с корня на корень, хранит нас от ужасов серых стен. Я буду молчать, и ты улыбнешься снова, и мы запустим дряхлое время на Перекрестке, нарисуем цветы и грифонов на расколотой штукатурке, а потом помолчим, и слова мои невозженные вновь останутся серым пеплом.