* * *
Ватикан. Брат Джованни, кастелян папского двора, никак не мог понять, куда со вчерашнего дня пропадает елей из ватиканских запасов. С самыми дорогими и очищенными ингредиентами. Самый лучший, хранимый вот уже несколько десятков лет для особо важных церемоний. Он всегда так трясся над ним. Его и было-то всего несколько флаконов, а теперь, стоя перед шкафом, он не мог поверить своим глазам. Один флакон исчез, а в остальных было явно меньше содержимого, чем еще два дня назад. Брат сгреб бутылочки и поспешил к кардиналу Бертоне, папскому камерарию. - Отче, у нас творятся странные дела. Кто-то отливает папский елей, тот самый, из Храма Господня. Вот, поглядите! И с этими словами Джованни выставил все три оставшихся флакона. - А один совсем исчез, - добавил он. Кардинал поморщился - как будто у него мало дел со всеми финансами церковного государства, теперь надо еще и мелким воровством заниматься. И куда катится католическая церковь, если уже в папском дворце живут воришки? Оба всмотрелись сквозь темное стекло, чтобы определить количество масла в бутылочках. И в этот момент на их глазах уровень жидкости в одной из них вдруг резко понизился, как будто часть ее просто мгновенно испарилась.16.
26 марта 2018 г. в 20:13
Сэм отчаялся уже, что кто-нибудь его спасет. Вай-фай до "Мустанга" не дотягивал, пришлось развлекаться тем, что было на плате. Были папки с заклинаниями, отсканированные страницы особо редких книг, три с половиной сезона "Доктора Секси", которые Дин закачал уже давно, а Сэм все забывал стереть, и сборник "Рок для влюбленных". Через три часа ноут начал подмигивать и попискивать, напоминая, что пора бы и покушать, а желудок самого Сэма поддержал электронного приятеля многоголосыми завываниями. Определить обстановку днем, не заходя в дом, не представлялось возможным - фонари не горели (да и нечему было после этой ночи гореть). Сэм просто изнывал от жажды, мечты о холодильнике с остатками засохшего паштета и кусками недоеденной пиццы казались ему невероятным сезамом, вход в который закрыт.
Наконец, около одиннадцати, машина Бобби въехала во двор, и сам старый охотник появился перед домом. Винчестер кинулся к нему как к родному - хотя, почему как? Удержался, чтобы не повиснуть на шее, но не удержался от горьких несвязных жалоб на мышей, Дина, "Мустанг", голод, ключи, фонари...
- Погоди, Сэм, а ты что, так в дом и не идешь?
Сэм молчал.
- Ну и чуда-ак,- протянул Сингер.
Сэм чувствовал, что вот-вот взорвется.
- А ... сам? Бросил меня, мог бы взять с собой!
- Думаешь, что при твоей нежной нервной системе ночь в доме шерифа показалась бы более уютной?
Сэм скрипнул зубами. Сговорились! Все сговорились!
- Так пойдем в дом?
Бобби спокойно и уверенно направился к двери, не показывать же мелкому, что у него самого поджилки трясутся. Слишком уж много всего за последние месяцы навалилось - Кас-Бог, потом Дин, запертый в доме и злее, чем десяток демонов, явление вернувшегося ангела, открывшего для себя плотские утехи... О том, что происходило в доме без него, Бобби предпочитал не задумываться, нервы дороже. Один взгляд на Сэма, проведшего всю ночь и полдня в обществе полевок на автомобильной свалке служил достаточным предупреждением.
В доме было тихо. Подозрительно тихо, по мнению Сэма. Хорошо-то как, по мнению Бобби. Он сразу направился на кухню и замер: светлый ангел Господень, отмытый по сравнению с вечером накануне, в великоватой футболке Дина и его же джинсах, держащихся за счет ремня и честного пионерского, буравил взглядом плиту.
Причина столь пристального внимания ускользала от Сэма, но это, пожалуй, последнее, что его вообще в данный момент интересовало.
- Кастиэль, - в голосе Бобби недвусмысленно слышалось напряжение. Он тоже не мог забыть все произошедшее так быстро. Ангел поворачивается и улыбается. Не так, как прежде, а открыто. Он рад их видеть, он рад быть здесь, и эта радость заставляет его практически светиться. Или это солнце бьет ему в лицо?
- Здравствуй, Бобби. Здравствуй, Сэм.
- Где Дин? - не выдерживая, вклинивается Сэм. Кто его знает, что придет недавнему Богу в голову. Подозрения делают голос ломким и недружелюбным.
- Спит, - улыбка Кастиэля становится шире, он, кажется, вовсе не замечает натянутости обстановки. Наоборот, глаза приобретают какое-то уж совсем отстраненное выражение, и в этот момент старая кофеварка за его спиной начинает подрагивать, а по стеклянной колбе змеится трещина.
Бобби неприкрыто вздрагивает:
- Что за...? Она же даже не подключена к розетке?
Сэма подобными мелочами уже не удивить. Он в два шага доходит до холодильника, резко распахивает дверцу и достает пакет молока. Потом пьет, запрокидывая голову, шумно глотая, струйка стекает из уголка рта. Сминает картонку в ладони и только тогда резко поворачивается.
- Это так, мелочи, Бобби, - ядовито говорит он, - боюсь, что освещение тебе тоже придется менять.
- Простите, - улыбка гаснет, Кас выглядит виноватым, - это я. Я не могу контролировать свою благодать, она как-то странно действует на окружение.
С лестницы слышится голос:
- Кас? Ты где? Я тебя потерял, - топот ног по ступенькам, и Дин влетает в кухню в одних джинсах, резко замирая, наткнувшись на Сэма. Братья напряженно смотрят друг на друга. Телефоны прямой связи на стене кухни вдруг начинают вибрировать, каждый в своем ритме.
- Пойдем-ка, - Бобби неожиданно для себя берет Каса за локоть и выводит из кухни, - пусть пообщаются.
Ангел не сопротивляется. Опускает голову, съеживается на глазах, потом разворачивается к лестнице и со словами: "Я переоденусь" поднимается наверх. Охотник тяжело опускается на вчерашнее место, опирается локтем на все еще разбросанные книги и напряженно ждет продолжения. Голоса в кухне все громче, Сэм вылетает вдруг и в три прыжка преодолевает лестницу, чтобы уже через пару минут вернуться с полупустой сумкой и курткой. Не прощаясь, резко дергает за дверь. Дин все это время стоит, покачиваясь с пяток на носок, на пороге кухни, но потом тяжело отправляется во двор за младшим. Бобби слышит рокот мотора импалы, он удаляется.
Он вздрагивает, когда Кастиэль оказывается перед ним, в своем привычном плаще. Одежда выглядит так же, как в первый день, только галстук грязный. На нем отчетливо выделяются несколько крупных масляных пятен в форме отпечатков пальцев.
- Я наверху все, что мог, убрал, - извиняющимся тоном говорит ангел.
- Что убрал?
- Воду. Стекло. Собрал полотенца. Если Дин будет меня искать, пусть позовет.
Он явно собирается исчезнуть, когда Бобби решается дать ему совет:
- Вам с Дином лучше встретиться на нейтральной территории. И поговорить обо всем. Только подальше от линий электропередач.
Кас смотрит с легким недоумением, как будто не совсем понимает, что имеет в виду сидящий мужчина.
- Хорошо. Пусть позовет и я перенесу нас на ... нейтральную территорию. До свидания, Бобби.
Легкий шелест свидетельствует о том, что ангел покинул дом. Бобби идет в кухню и с непонятной ему самому досадой вдруг с размаху швыряет многострадальную кофеварку об пол.
Дин приезжает часа через два:
- Сэм не появлялся?
- Нет. Ты же за ним поехал?
- Этот придурок сначала рванул по улице как заяц от легавых, но я все-таки нагнал его и заставил сесть в машину. Ничего путного я от него не добился - только "Как ты мог?" и "Он же ангел!" и "Ты забыл, что он сделал?". А потом на светофоре он выскочил и удрал. Я не мог свернуть сразу, вокруг были машины, и потерял его. Помотался по улицам, но так и не нашел этого идиота. Думал, он сюда вернется, сумка же в машине осталась. У него ни денег, ни ноута, он в одной куртке сбежал.
- Сядь. Вернется еще, куда ему деваться. Остынь.
Но Дин не может ни сесть, ни остыть.
- А Кас где?
- Ушел.
- Как ушел? Куда?
- Я что, нянька зарвавшимся ангелам? Переоделся и ушел.
- Пере... Вот блядь.
- Сказал, что ты можешь его позвать.
Кажется, эта новость радует Дина, по крайней мере взгляд становится не таким загнанным, пара морщинок разглаживается.
- Ок, я ненадолго, надо будет мелкого еще найти. Ты не пускай его никуда, Бобби, ладно? Если он придет.
- Само собой, - хотя если этот лось решит уйти, то Сингер будет последним человеком, кто встанет на его пути.
Дин выходит во двор, прячется между остовами машин и нерешительно зовет:
- Кас? Слышь, давай поговорим...
Бобби не видит, как возле Винчестера появляется фигура в плаще и немедленно оба – человек и ангел – исчезают.
Резкий холод сменяет солнечное тепло, когда Дин со всего размаха ухает в соленую воду. Океанская волна немедленно накрывает его с головой. Он выныривает, отплевываясь, отфыркиваясь как тюлень, и смотрит на Каса, который по щиколотку в воде стоит возле него. Вокруг ничего, кроме безбрежного моря.
- Ты что? - хрипит Дин, - утопить меня вздумал?
Кастиэль приопускается, так, что полу плаща расходятся по поверхности подобно крыльям, и придерживает Дина, давая ему возможность вытянуться на спине:
- Нет. Бобби сказал, что мы должны поговорить на нейтральной территории подальше от линий электропередач. Мы далеко от линий электропередач. И это нейтральные воды.
Дин все никак не может понять:
- Какие нейтральные воды?
- Открытое море. Тихий океан, чуть больше двенадцати миль от берега. Это нейтральная международная территория, далеко...
- От линий, я догадался. Кас, это же фигурально. Черт! Он имел в виду, что мы должны встретиться не у него дома. Где-нибудь, где мы сможем поговорить в покое и без свидетелей.
Ангел протягивает руку и дотрагивается до лба Дина.
- Черт, Кас, ты опять! Я же просил не перемещать меня... Ох ты, почему мы на дереве?
- Это Редвуд.
- Что?
- Национальный парк. Здесь мало людей. И мы сейчас равноудалены...
- ...от линий электропередач. Кас, расслабься. Бобби преувеличил. И мне надо вниз. Нет! Не трогай меня, я сам.
Секвойя - очень высокое дерево. Однако, насколько высокое, Дин начинает понимать только медленно сползая с ветки на ветку, цепляясь мокрой одеждой за сучки. Ангел следует за ним, не глядя в лицо, переступая как по ступенькам и лишь время от времени придерживаясь за ствол. Когда они наконец добираются до земли, Дин совершенно вымотан. Итак из-за вчерашнего и сегодняшнего марафонов на испытание нервных и физических сил он себя чувствовал разбитым, а сейчас он просто валится на землю мешком. Кас, неловко присаживается рядом.
Дин со стоном переворачивается на спину:
- Холодно-то как!
- Температура воздуха 17 градусов, типична для среднегодовой температуры.
- Ты не вымок? Ангелы вообще могут простудиться?
- Ангелы нет. Сосуд может, его придется исцелять.
- Так, тогда стаскивай все сырое, сейчас костерчик разожжем, а там и поговорить можно.
Дин подает пример, поднимаясь и начиная стаскивать мокрые тряпки. Одежда неприятно липнет к коже, и трусы не составляют исключения, но их он пока оставляет. Они собираются поговорить. Кастиэль успевает снять плащ, ботинки и носки. Брюки сырые до колен, но он их не снимает. Пока.
Вся земля усыпана сучьями, набрать хвороста не составляет труда и вскоре невысокое пламя уже лижет красноватые ветки. Становится уютнее. Мужчины сидят напротив друг друга, глядя в огонь. Дин пытается высушить трусы на заду, поворачиваясь к огню спиной. И спрашивает:
- Ты чего ушел?
Кас молчит.
- Не молчи. Мы все слишком много молчим. Пора уже начать говорить друг с другом.
- Бобби был недоволен. И Сэм…
- Сэм идиот. С ним я еще поговорю. Но ты мог бы меня подождать?
- Я ждал. Давно уже ждал. Два часа не играют роли.
Дин резко поворачивается и натыкается на такой спокойный взгляд. Закрытый на ключ. Что там у проклятого ангела внутри - не поймешь. Не то, что вчера и сегодня утром, когда все было написано у него на лице. Теперь он опять захлопнул створки своей раковины, и Дину приходится делать усилия, чтобы сдержаться и не наделать глупостей от разочарования.
- Кас, я понимаю, что все, что мы... сделали... не совсем правильно...
Лицо каменеет еще больше. Кажется, вокруг похолодало, хотя Дин стоит чуть ли не в углях. Пламя бросает на лицо ангела призрачные тени, наверное, именно из-за них оно кажется вдруг постаревшим. Кас ничего не говорит, только смотрит.
- Ну, Сэм очень беспокоится, что ты ангел и ...
- Ты мне вернул мою благодать, - совсем хрипло говорит вдруг Кастиэль, - я думал, она скоро совсем исчезнет. Я почти перестал ее ощущать в себе. У меня было столько силы, но я был так пуст внутри. А теперь она заполняет меня всего, я даже не могу ее сдерживать, она вырывается из меня всякий раз, когда я о тебе думаю, Дин. Когда я тебя слышу. Когда я смотрю на тебя.
- Очешуеть, - у Дина в голове пусто-пусто-пусто, только последние слова ангела перекатываются туда-сюда, - так это не запрещено?
- Что?
- Ну... любить друг друга.
Пока он еще не может высказаться более определенно.
- Видимо, нет. Когда искренне.
И тут Дин делает этот шаг, прямо сквозь огонь, не обращая внимания на короткий жар, что заставляет несколько волосков на его ногах скрутиться и исчезнуть. И опускается к Касу:
- Ох, какой же ты дурак, Кас. И я дурак. Оба мы с тобой...
- Я догадался: дураки.
- Да.
И целует его. Прижимает к груди, скользит руками по рубашке, перебирает волосы на затылке. Заставляет плечи расслабиться, отпустить себя, сдаться. И Кастиэль следует ему, он прижимается к обнаженной груди и сам впивается ногтями в спину. Они долго не могут оторваться друг от друга, пока напряжение в паху не становится совсем уж невыносимым. Тогда Дин расстилает влажный плащ, ничего, главное, чтобы спину не кололо, и тянет ангела на импровизированное ложе. В этот раз он медленно расстегивает пуговицы на рубашке и целует грудь после каждой освобожденной петельки. Потом просто прижимается носом и вдыхает. Кастиэль отвечает на ласки, сам трется носом то в складке у шеи, то ныряет практически под мышку, а потом проводит языком Дину по плечу.
- Ты соленый, - удивленно констатирует он.
- Морские ванны, - смеется Дин, - давай уже, хочется так...
И Кас доказывает, что ночные уроки не прошли даром. Он ведет непринужденно, как будто ничего более естественного делать ему не приходилось. Дин наслаждается такой редкой возможностью позволить себе перестать контролировать все и вся и позволить кому-то другому взять на себя ответственность. Следовать тягучим медленным ласкам, отзываться каждой клеточкой изголодавшегося тела, подставлять под жаркие бесстыдные губы самые сокровенные уголки своего тела. И самому проникать туда, о чем он до вчерашнего дня не краснея и подумать не смел. Кастиэль не торопится, но Дину уже не терпится ощутить его в себе. И он рад, когда чувствует знакомый запах, который для него всегда будет ассоциироваться с Касом. И с их временем на двоих. И, не сдерживаясь, стонет, чувствуя проникновение.