***
Разувшись еще на входе, Михаши неуверенно прошмыгнул к своей комнате, стараясь ступать как можно тише. Однако пройти незамеченным все равно не удалось: ярко вспыхнувшая лампа моментально ослепила глаза. — Рен? — теплее кутаясь в махровый халат, Наоэ-сан протерла заспанные глаза, вторую руку все еще держа на выключателе. По замявшимся набок волосам и не смытой туши было видно, что она не ложилась, а ждала возвращения блудного сына, и где-то в процессе этого ожидания сон и усталость все же одолели ее. — Где ты был? Почему так долго? — спросила Наоэ, с трудом подавляя зевоту на первом вопросе и все-таки уступая ей на втором. — А… Эм… — Ладно, утром все расскажешь. Закрой за собой двери и выключи свет, — Михаши-сан вновь зевнула и медленно зашагала в спальню. Рен облегченно вздохнул и, заперев дверь, погасил лампу, телефоном высвечивая себе путь к лестнице, ведущей наверх. Кажется, спросонья мама не заметила, что одежда на ее чаде принадлежит явно не ему и вообще чуточку дороговата для их кармана. Понадеявшись, что каким-то чудом завтра расспросов удастся избежать, Рен, едва оказавшись в родной комнате, сбросил с себя чужие вещи и, второпях выудив какую-то майку, рухнул в кровать. Осталось только придумать, как быть с безвозвратно исчезнувшей спортивной формой. «Хорошо, что я тогда не успел переодеться после физкультуры, — краем мысли подумал Михаши, представляя, сколько проблем он причинил бы матери, вынудив ее тратиться на покупку новой школьной формы, которая, к слову, совсем не из дешевых. — Надо будет завтра прийти пораньше, чтобы успеть переодеться». Часы показывали половину двенадцатого — все же немало он потратил времени на поиски обратной дороги и помощь собаке (хотя неизвестно еще, сколько он пробыл в доме спасителя, находясь в отключке). По крайней мере, на улице уже совсем стемнело, хотя еще каких-то пару часов назад было светло, как днем: чем ближе лето, тем позже наступают сумерки. Сквозь еле приоткрытые шторы сочился луч дворового фонаря, бледной полоской разрисовывая стены и нежно-белый потолок. Сейчас, в темноте, обои казались куда тусклее, чем при свете солнца: обычно мягко-бежевые, теперь они были чуть ли не серыми. Да и вся мебель будто преобразилась: письменный стол казался неприступным замком, а стул — его парадным входом. Уютное зеленое кресло, в потемках ставшее абсолютно черным, виделось заблудшим кораблем, а фото и немногочисленные картины на стенах — порхающими в океане шлюпками. Когда взор Рена наткнулся на календарь, мальчик невольно отвернулся в одеяло, но тут же осекся. Он ведь решил больше не волноваться об этом, решил быть сильным, чтобы суметь идти дальше. «Правильно, — кивнул себе Рен, — я не должен быть таким трусом». Золотистые глаза решительно отыскали силуэт календаря и вонзились в него с таким остервенением, будто от этого зависела жизнь их обладателя. «Все хорошо. Я справлюсь. Я не отведу взгляд. Не… не сбегу». Какое-то время он продолжал молча смотреть на символ своей решимости. А после, начиная моргать все медленнее, провалился в глубокую дрему без сновидений.***
Абе сидел перед монитором компьютера, удобно устроившись с ногами в широком офисном кресле, притащенном отцом с работы. Опершись о колени подбородком и приобняв их левой рукой, он держал в ней чашку давно остывшего кофе; ладонь же правой покоилась на мышке, лениво скользя указательным пальцем по колесику. Родители и брат давно уже спали, но к нему сон не шел. В кромешной тьме свет экрана бледным окном высвечивал уставшее лицо, пестря лентой всемирных новостей и всевозможных новинок. Кто-то купил пятую по счету яхту, кто-то нашел пропавшую собаку, кому-то в глупую голову пришла столь же глупая мысль, ее обладателю казавшаяся гениальной: слатать модное пальто из синих мусорных мешков и выставить сие чудо на продажу. «Хорошо, что собака нашлась», — вздохнул Абе, уже целый час переживавший за жизнь бедного животного вместе с его хозяевами, даже не догадывавшимися о его чувствах. Он бы и сам помог в поисках, да только район, где исчез пес, от него достаточно далеко. К тому же он бы непременно оказался искусан: звери его совсем не любят. Впрочем, как и люди. Думая об этом, Такая почему-то вспомнил найденного им этим вечером парнишку. Он был слаб, бледен и сильно побит, и первой мыслью Такаи было догнать тех, кто это сделал, и избить, по меньшей мере, также. Второй же, более здравой, было помочь бедолаге. Так как незнакомец практически сразу потерял сознание, Абе притащил его домой и, под четким руководством родителей, обработал все ссадины, раны и даже вместе с отцом переодел его из тех грязных ошметков, что на нем были, в собственные брюки и кофту, которые мальчишке оказались велики. Его же вещи — если, конечно, то, что от них осталось, можно так назвать, — Мисаэ-сан пообещала зашить и постирать и упорхнула в ванную со швейным набором и дорогущим порошком. Отец же велел сыну присматривать за их внеплановым гостем и ушел доделывать какой-то важный отчет. И Абе послушно с ним сидел целый час, а потом, понимая, что его начинает клонить в сон, пошел сделать кофе. Все те минуты, пока грелась вода, он заглядывал в комнату проверить состояние подопечного, и потому, заметив, как от свиста чайника мальчик начал морщиться, Такая решил, что тот вот-вот очнется, и сделал кофе и ему. Вот только по возвращении его ожидал сюрприз. «Просто взял и сбежал! От же ж поганец!» — вспомнив весь стыд перед родителями, Такая с чувством брякнул опустевшей за три глотка кружкой по столешнице. Но тут же спохватился, вспомнив о спящих родителях, и зачем-то посмотрел на время: всего-то половина двенадцатого. «И как только они могут каждый раз ложиться спать ровно в десять вечера, да еще и засыпать моментально?» — недоумевал Абе, косясь в сторону родительской спальни, что была прямо за стенкой, и забрал чашку, направляясь на кухню. Освещая дорогу телефоном, он подошел к мойке и немного подумал: стоит ли слегка пошуметь и вымыть посуду сейчас, устранив улики ночного кофеино-употребления, или все-таки оставить ее так, но огрести завтра утром? При мысли о том, что может получить по самое не горюй, парень мгновенно определился. Тихонько включив воду и наспех сполоснув кружку, он развернулся ее поставить и чуть было не выронил на пол. Рядом кто-то стоял. — Ты чего? — почти удивленно спросили голосом младшего в семье Абе, и Такая с облегчением разглядел братишку. — Ты чего еще не спишь, мелкий? — с кислой миной поинтересовался он. — В туалет вышел, — будто так и надо, ответил Шун. — А ты чего? — Посуду мою, — Такая ответил с той же интонацией. — Ночью? — А когда еще? Шун что-то хмыкнул и пошел по своим делам. Вздохнув, Такая решил, что сейчас самое время отправиться спать, а то еще мелочь всякая привяжется — и конец его любимому спокойствию и лазанию по различных характеристик и рейтингов сайтам. Однако, несмотря на такое его решение, спать не хотелось все равно. Вместо этого взгляд лениво, ни за что не цепляясь, сочился по полностью погруженной в сумрак комнате, без единого намека хоть на капельку света. Слух улавливал противное тиканье будильника, последнее время редко когда используемого по назначению и все чаще отправляемого злым и не выспавшимся хозяином в стену. Безучастно включив телефон, скорее просто чтобы хоть чем-то занять себя, нежели зачем-то еще, Абе хмуро уставился в экран. Проверил почту, звонки: как и всегда, там были лишь сообщения от Сакаегучи о том, что кое-кто безбожно опаздывает. Последнее его письмо было с просьбой прийти завтра пораньше в школьный совет, который устроил очередной бессмысленный скандал из-за «нашего проблемного Абе-куна». А ведь он и не сделал, по сути, ничего: всего-то сказал одному из этих «правильных», что у него в отчете слово «педсовет» написано с ошибкой. И вот тебе пожалуйста: теперь он обвиняется в оскорблении совета, поскольку назвал одного из них тупым. «Вот и помогай после этого людям», — беззлобно подумал Абе, вспоминая старую, как мир, пословицу «Не делай добра — не получишь зла» и швыряя мобильник куда-то в одеяло. Тот посветил немного в кажущийся голубым от его свечения потолок и угрюмо потух. Вопреки всему, на совет Такая ни капельки не злился. За эти несколько лет он уже привык, что его беспричинно боятся, обходят стороной и обвиняют во всех напастях школы: что бы ни произошло — это точно он, других кандидатов просто быть не может. И если со всем остальным он еще как-то мирился, то необоснованный страх окружающих перед ним почти обижал. «Да даже этот засранец, едва очухавшись, сбежал! — некстати вспомнился подобранный парнишка. — Я что, и вправду такой страшный, черт возьми? Или, может, он тоже меня знает и, каким-то лешим узнав, что это — мой дом, вообразил себе смерть от моей руки — и в окно?!» Возмутившись так сильно, что это обернулось случайным ударом пальцами ног о стену, Абе тотчас сел и схватился за несчастные фаланги, громко цыкнув то ли от боли, то ли от ударившего в глаза света. — Опять шумишь, — заметил Шун, по всей видимости, возвращавшийся из туалета. — Что-то ты там долго, — в тон ему отозвался Такая, растирая ногу. — Так сильно приперло? — Я же не виноват, что кто-то в нашей семье готовить не умеет, — хмыкнул Шун. И ушел восвояси, не дослушивая мнение брата по этому поводу, а также фразы о том, какой же он гаденыш, и угрозы, что больше фирменного карри от Такаи он не получит. Когда боль утихла вместе со вспышкой раздражения, Абе смог наконец расслабиться и позволил себе уснуть. Почему-то всю ночь ему снились летящие в братца тарелки испорченного карри. Наутро, еле проснувшись от раздражающих звонков Сакаегучи и встав с кровати, приложив для этого просто титанические усилия, Абе из последних сил удержался, чтобы не швырнуть мобильник в стенку вместо будильника. — Чего тебе? — зевнул он в трубку, лениво почесывая затылок. — Ты что, проспал?! — по ту сторону провода были явно очень и очень злы. — Так рано ж е… — Тебе в совете нужно быть через двадцать минут! — вскипел Сакаегучи. — А. Хорошо, — Абе равнодушно потер заспанные глаза. И тут же проснулся. — Через сколько?! Наверное, семейство Абе еще никогда не видело, чтобы их старшенький собрался в школу — и вообще куда-либо — всего за две с половиной минуты. — А как же завтрак… — растерянно протянула Мисаэ-сан, провожая взглядом на всех парах несущегося к велосипеду сына. — Ничего, я съем! — успокоил мать Шун и под ревы запоздавшего будильника придвинул тарелку брата к себе. Такая честно торопился как мог. Но и при очень-очень сильном желании он не успеет вовремя: даже на велике он тратит на дорогу от дома до школы не меньше получаса. А ведь ему нужно успеть подняться на четвертый этаж и при этом прийти опрятным, чтобы не усугубить еще больше в глазах совета свое и так весьма и весьма шаткое положение. Заворачивая за очередной угол, Такая практически в панике заметил, что у него осталось всего десять минут, а расстояния впереди — минут на двадцать точно. «Может, забить на правила и проскочить дворами?» — допустил мысль Абе, прекрасно зная, что за быструю езду по детским площадкам и тротуарам по голове его не погладят. Но выбора, равно как и времени, у него все равно не было. Потому, чертыхнувшись, Абе все-таки срезал. «Так, пока вокруг никого, хоро… Вот черт!» — не успел он обрадоваться отсутствию свидетелей, как таковой все же объявился, выйдя из каких-то кустов. Низковатый парнишка со светло-русыми волосами в яркой байке, мгновенно среагировал на быстро движущийся объект и отпрыгнул в сторону. «Это же тот вчерашний!» — узнал робкие очертания Такая. — Эй, ты! — не останавливая велика, Такая позвал его, но тут же осекся. «Черт! На это нет сейчас времени!» — напомнил он себе, обещая, что обязательно вернется сюда после школы: возможно, ему повезет, и этот беглец живет здесь или что-то вроде такого, и они смогут увидеться, возвращаясь с занятий. Вздохнув от собственной наивности, Абе сильнее вцепился в руль, прибавляя и без того давно превышенную скорость и так и не увидев направленного на него удивленно-напуганного взгляда блестящих на солнце золотистых глаз. «Этот парень… — Михаши растерянно моргнул. — Он только что звал меня?» Вспомнив его страшное выражение лица, Михаши пугливо вжал голову в плечи и заторопился к остановке, мысленно надеясь, что вышел достаточно рано, чтобы приехать до прихода одноклассников и успеть переодеться, ни с кем из них не столкнувшись. Он всегда шел этой дорогой, предпочитая забитым по утрам пробками трассам тихий пустой дворик, находящийся в квартале от его дома. «Надеюсь, хотя бы у Кавай-сана и Ат-чана все в порядке», — вздохнул Рен, когда обнаружил, что по невнимательности вступил в лужу и обрызгал ею штанины. Беспрепятственно добравшись до школы и забрав свою форму, Рен скрылся в туалете, чтобы переодеться без очевидцев. До начала занятий оставалось примерно минут пятнадцать, так что одноклассники, наверно, только-только начинали собираться у дверей кабинета. Застегнув последнюю пуговицу на рубашке и подняв сумку, Рен потянулся к защелке на двери и вдруг остановился, так и не коснувшись цели. С каким лицом ему смотреть на Кано сегодня? Как вести себя с ним? С того дня они больше не виделись, поскольку Кано попросту не появлялся в школе. Но сегодня он точно явится: сегодня важный проверочный тест, пропустить который никак нельзя. Пожалуй, их отношения — единственное, что изменилось в жизни Михаши. Ведь его продолжали задирать и пинать время от времени — как раз после одного из таких случаев его вчера и подобрали на улице. Даже неловко как-то вспоминать теперь о том побеге… Интересно, как там его спаситель? Увидятся ли они когда-нибудь? А еще этот странный незнакомец пугающей наружности, что окликнул его на площадке… Его голос на какую-то долю секунды показался отдаленно знакомым. Отгоняя наваждение, Михаши снова взглянул на дверь, отделявшую его от обделанного плиткой туалетного помещения. Как же не хочется идти на урок… Может, прогулять? Но он никогда не прогуливал, да и мама такой его выходке определенно не обрадуется. «Так, я ведь решил идти дальше уверенно!» — Рен решительно хлопнул себя по щекам, рисуя в голове данное себе обещание в виде календаря с чистой страницей, и отважно толкнул дверь. Что бы ни случилось этим днем, он справится. Непременно справится. И встретит Кано достойно, с улыбкой. Но шрам на руке, полученный вчера, и рану в сердце, нанесенную жестокими словами, все же спрячет получше.***
— А. Бе. Ку-ун! — голосом, не предвещающим ничего лучше убийства с особо жестокими увечьями, протянул Сакаегучи. — Я спешил. Честно, — с порога завил Абе, мужественно снося довольно болезненную оплеуху. На собрание совета он все-таки опоздал, как сильно ни торопился, и Сакаегучи, которому пришлось прикрывать его пятую точку перед разъяренным советом, теперь рвал и метал, вовсю отрываясь на лучшем друге за незаслуженно вытерпленные муки. — Прости, — отмахнулся от него Абе и указал на двери. — Мне сюда? Как и ожидалось, ничего существенного на этом «собрании по выносу приговора всегда проблемному Абе-куну» не произошло, хотя его организаторы так в упор не считали и называли сию пустую трату времени важной чуть ли не с большой буквы. Как и обычно, Такаю обвинили во всех смертных грехах, которых он и вспомнить не мог, которых, может, и в помине не было, зато они очень даже были в головах безжалостных председателей Сачи и Мико. Наконец, плюнув на все это с высокой колокольни, Такая молча встал и вышел из кабинета прямо посреди очередной лекции достопочтенного Мико, коим он сам же себя и провозгласил еще три года назад. На столь откровенное неуважение «достопочтенный» оскорбленно сверкнул толстыми очками и, бурча под нос какие-то проклятия на эльфийском, быстро записал что-то в свой блокнот. Заговорил Абе только с Сакаегучи, да и то это было лишь «Я домой». — Сто-оп, — Абе резко почувствовал, что его схватили за воротник, — никуда ты не пойдешь, — заметила Сачи и совсем не легонько, особенно для хрупкой девушки, толкнула Такаю обратно к кабинету. — Во-первых, уроки пропускать нельзя, а во-вторых, ты должен отработать свое хамство и неуважение к совету собственным телом, — с этими словами она протянула парню где-то взятую швабру. — Э… Но ведь уроки вот-вот… — попытался было добиться справедливости Такая, но не тут-то было. — А никто и не говорил, что сейчас, — очки Мико вновь угрожающе сверкнули. — После уроков. — Вот черт! — Такая тихо выругался, понимая, что накрылся его план повидаться после школы с тем пацаненком. Теперь, даже если он и придет в тот дворик, паренька там точно не будет. Если только он с какого-нибудь чуда не додумается подождать его прихода часиков так до восьми вечера. Ну, или если этого бедолагу тоже не задержат какие-нибудь проблемы вроде наглого школьного совета. «Хотя, если вспомнить, он же тогда был сильно избит… Неужели его всегда так?» — Вот черт! — Ты что-то сказал? — среагировала на его уже более громкое чертыхание Сачи, но Абе спешно выдавил улыбку. — Говорю, совет у нас хороший, — наглое вранье. — А главное, справедливый, — еще более наглое. Но девушка просияла, то ли из глупости, а то ли действительно не заметив язвительных ноток. — То-то же! — гордо хмыкнула она и столь же громко хлопнула дверьми, ознаменовывая, что Абе наконец-то свободен. «Эх, надеюсь, я все же смогу его еще когда-нибудь увидеть», — вздохнул Абе и поплелся к своему классу следом за Сакаегучи. Швабра была благополучно забыта в коридоре.***
В тот день и за весь последующий год Кано и Михаши так и не поговорили. Кано будто специально избегал его, пулей покидая класс со звонком и возвращаясь только после него. Михаши не был глуп и, видя нежелание бывшего друга идти на контакт, окончательно сдался и больше не предпринимал попыток увидеться. Его все также продолжали избивать, последнее время даже чаще, чем обычно — наверно, это потому что совсем скоро он покинет и эту школу, и этих ребят. Порой хотелось избавиться от всего этого, убежать, оградиться от проблем и боли, да сделать с собой что-нибудь, в конце концов. Но воспоминания о таинственном спасителе придавали ему сил жить дальше и обретать почти утраченную уверенность вновь. Окрыленный мыслью, что однажды они все-таки встретятся и Михаши его поблагодарит, он мог идти дальше. И они действительно встретились. Но лишь спустя целый год.