Помолитесь за проституток Уайтчепелла

― Так он считает, что так не может быть? ― Марси допивает жижу из похлёбки и тихо кряхтит от сытого урчания в животе, ― Что тебя за слова про поцелуй для красивой девочки нужно считать за умалишённую? Салли впервые выглядит настолько потерянной, что, кажется, не имеет ничего общего с той болтушкой, с утра шутившей, что её возрастом можно пугать всяких гадов. Это ведь чёртова дюжина. ― Ну, а разве нет? Я же всегда думала не только о мальчиках, мечтала, что найду много денег и подарю что-нибудь на Рождество мальчишке или девчонке, ― последнее слово она ещё тише шепчет ей на ухо, тут же утыкаясь носом в поджатые ноги. Марси вспоминается Ви, и ей становится ещё тоскливей. Ви не угрожали изгнать за связи с женщинами, но Марси видела, насколько легче ей становилось, если в её жизни появлялась такая влюблённость. Ви легче терпела нападки, Ви меньше плакала, потеряв ещё одного ребёнка, рожденного от очередного клиента. Ви вообще было бы лучше никогда не знать мужчин. Порой Марси ловила себя на мысли, что будь она такой же, как и Ви, ей бы и жилось иначе. ― Знаешь, ― Марси вспоминается, что вкрадчивый голос звучит убедительнее, ― Ты ведь не одна такая. Салли возмущённо скривилась: — Но ведь это неправильно! Неужели нельзя любить как надо? Марси на миг замолкает, а потом спрашивает: ― Это как? Чтобы был муж и семья? Или только мужчин? Салли задумчиво хмурится: ― Ну… Здесь бы я не смогла выйти замуж. Мне бы здесь никто не понравился. Да и неохота как-то потом дома сидеть… Но что же мне с этим делать? Может это правда, и та старуха из Саутуарка наслала на меня проклятие? Светло-карие глаза смотрят столь ошеломлённо и испуганно, что Марси надоедает ходить вокруг да около: — Послушай, Салли, ― Марси наспех дожёвывает вымоченную в похлёбке краюху, ― Моя подруга точно также не чуралась женщин. Ей они даже нравились, она в них влюблялась до беспамятства. Ты же помнишь её? Помнишь, как тепло она принимала тебя в прошлый раз? Салли соображает ровно секунду: ― Ты же это про Кудрявую… Марси торопливо кивает, из предосторожности не давая ей продолжить: ― Да, это Ви. И единственное чем она могла заболеть или болеет сейчас ― это то, чем её может кто-нибудь заразить или… поранить. Марси едва сдерживается от воспоминаний, что приносят лишь волну гнева и продолжает: ― А взаимностью ей отвечали разные женщины. Увы, многие из них боялись этого, как и ты. Просто Ви не повезло. Или ты думаешь, что всё это из-за того, что с ней что-то не так? Салли неверяще смотрит на неё: ― Ну… Она всегда была добра ко мне, один раз дала поиграть со своей дочкой… Марси идёт напролом: ― Ну вот она такой же и остаётся. Или же ты думаешь, что все эти женщины сделали с ней что-нибудь плохое? Или так можно делать только ей? А как же ты? Салли потерянно смотрит на свои расцарапанные ладони: ― Нет, наверное… Не знаю… Мне всегда говорили другое, тот мальчишка так вообще играть со мной перестал и дразнится. Я даже думала спросить у мистера Фрая, если он и вправду никому не расскажет… Марси пожимает плечами: ― Ну, для начала никому не скажу я. А вот ты… Возьми и найди тех, кто тебя послушает и поймёт. Вдруг мистер Фрай знает таких? Салли внезапно отворачивается от Марси. Та непонимающе заглядывает в её непривычно серьёзное лицо, на что Салли лишь дуется и бурчит: ― Ну вот, теперь у тебя есть и моя тайна. ― Видно, мы теперь в расчёте, ― уже не чуждая маленьким мозолям рука заботливо треплет Салли по макушке. Салли очень тепло улыбается, и так страстно желавшая больше никогда не улыбаться по принуждению Марси лишь едва ухмыляется. Она всё же смогла выстрелить в цель. Сможет застрелить и парочку засранцев. А Салли по-прежнему крутится возле неё, не заговаривая о том, что ей нравятся и девушки. Значит, когда-нибудь она сможет объяснить Салли, что она не помешанная, что не нужно себя стыдиться, если ей нравятся и девушки. Она сможет. Ведь Джейкоб тоже не просто так. выбирает таких вот сирот навроде Салли.

***

На самом деле, в слова о том, что она не вправе так делать, она давно не верит. Почему это богатый засранец может иметь кучу любовниц, а она ― не может влюбиться просто так, без мужа? Почему она всё ещё считает себя ненормальной, если та женщина, про которую ей так много рассказывала Марси, такая же как и все? Салли больше не сбегает от этих рассказов, но до конца не может поверить, что если признается в этом Марси, та не оттолкнёт её и примет также легко, как и свою всё ещё не выкупленную из борделя подругу. А Марси всё мало. Она слышит насмешки про себя и подруг, но с каждым ударом в ней копится та ярость, которую Салли застала при их первой встрече: несокрушимая, дающая силы возражать всем и вся. Она ищет выход ― в тренировках (Салли не позволяют отрабатывать удары с Марси ― слишком сердитая, не остановится), в драках — Салли первой бежит бить, затем с опозданием убегать (снова сломаны рёбра и запита элем вся боль), в демонстрациях рабочих (там же её добрая половина работниц не считает за свою из-за зелёной куртки). И лишь на выступления о борьбе за право голоса Марси берёт её с собой, заодно узнавая обо всех, кто готовы восстать против ― или же наоборот, откажутся от раздора ради общей цели. На одну из таких забастовок Салли бежит рядом с ней. Марси лишь смотрит беспокойным взглядом, видя модные шляпки женщин побогаче, но услышав обращение по имени, первой вызывается выйти на улицы. ― Если я для вас важна, то мне есть чем помочь. И никто не говорит ей, что она не права. Погром назначается на полдень. Салли первее всех бежит громить витрины, Салли ― крохотный вихрь с воронкой из спутанных волос. Всё время вертится на месте, её нельзя осадить, подчинить, поймать. Она быстрее и хитрее, но верят не ей, считая просто хулиганистой девчонкой, выслуживающейся перед старшими. Марси ― она как спичка, что подожжёт целый факел. В выцветшем светло-сером платке, надетом для прикрытия, в порванной, чтобы подвязать и бежать куда угодно, тонкой юбке, с белёсой стрижкой и тёмными сапогами она и впрямь похожа на просмолённую спичку. Вместо чирканья — её голос, что зажигает толпу. Каждое «Votes for women!» ведёт за ней десяток отчаянных, взывает их поближе к себе, Марси словно зажигается, только вместо огня вспыхивают новые крики, вскакивают от её злости и азарта те, кто не решались кричать. Горит без огня толпа ― её зажгли те же, кто как и Марси, умеют раскалять собой равнодушную людскую массу. Горят глаза работниц. Они-то видели и слышали, как быстро умирали женщины, работавшие на спичечных фабриках. Горит надежда Салли, что Марси можно доверять. Салли кружится и сбегает из-под носа полицейских, успев пожелать им обделаться. Салли бежит и горло разрывает от смеха: так их, так их, так им и надо! В переулке мелькают две женщины ― и тут же скрываются. Салли бежит за ними, а в груди стучит: всё верно, Марси, это они помешались. Эти же две женщины закрывают от неё лица, но Салли всё равно видит их торопливый, боязливый поцелуй и, оборачиваясь, кричит на бегу: ― Я тоже такая! И им меня не поймать! Она не слышит, что кричат вслед, лишь бежит к лачуге Марси и точно знает: если она не выдала её вылазок на погромы мистеру Фраю, значит, ей по силам сохранить ещё одну тайну.