«Строишь могильник для восставших ― это ненадолго, уважишь и не обманешь ворожею ― запомнят как благо» Пословица, известная далеко за пределами текущей сквозь равнины и горы Таратис
― Степняки стареют попозже! Вон, я у одной крестьянки мужа видела ― с младеницей на руках, а всё равно кроткий, молоденький, тоненький! Этот отряд сразу показался Увис ненадёжным. Обсуждать при ней то, что не особо жалует, но так и не берётся её мать ― и это они считают уважением? Или же они думают, что их слова не доказывают почти свершившегося дела? В любом случае, она об этом не забудет и обязательно устроит так, чтобы никто не воровали юношей у степнячек, нарушая и без того волновавшие мать мелкие, но дававшие некий мир договоры и отсутствие потерь из-за стычек с соседками. А сейчас приходилось делать вид, что ей всё равно, пока они не отвлеклись за лишними спорами ещё до конца пути. Возможно, при ней будет легче установить порядок в приграничной степи, если её спутницы что-нибудь разболтают. ― Муж-то не брюзжит? Мой вот совсем уже как старик, хотя тощий, брюхо не наел. Женщина со шрамом возле уха усмехнулась: ― А если бы и наел? Её спутница поравнялась лошадью поближе к строю Увис: ― Да в подпол его! На одной воде держать, чтобы слушался! А не продержится ― пригожего степняка на седло и... Увис постаралась не повернуться в сторону возмутивших её речей. Обсуждать при ней краденых дикарей? И как мать считает это всего лишь баловством, неприятной помехой, когда здесь все намаялись от стычек на границах? Увис, тут же попрекнув себя за поспешность, бросила лишь укоризненный взгляд на ехавшую слева от неё вояку и та продолжила потише: ― А ты своего розгой учить не устала? Вроде вздорный стал, уж больно часто платки да отрезы клянчит. Её спутница отмахнулась: ― Да вечно так с молодыми! Как сынка зажену отдавать надумывала — так вмиг присмирел, за него весь трясётся, ту охотницу в невестки себе хочет, думает, что за реку мальчишку к жене отошлю. ― А так и не скажешь, что он ему пасынок... Увис едва подавила вздох. Ей порядком надоели эти разговоры о глупом мужичье. ― Ну я ему сразу сказала на сватовстве, мол, раз на мальчонку моего косо взглянешь — сама первой удавленного за сараем зарою. Надоел уже ― зудит как мухи на коровьих лепёшках. Рослая лучница впереди говорившей только усмехнулась: ― Затейливо вы мужей к послушанию учите. Моему и слова поперёк сказать некогда ― вечно то за дочкой то за козами бегает. ― Так у тебя он какой ― ещё матерью работать приученный! Все же помнят, как ты за его приданное никогда не спрашивала! А наши матери только на их сундуки да амбары и смотрели! ― А вы только и смотрели, что им под... ― Хватит, ― шикнула кто-то рядом, кажется, явно показав на неё. А ведь было так много надежд, что все будут говорить по делу! Увис поискала глазами Винсею, но та снова ускакала вперёд, по-девичьи легко управляясь с норовистым мерином, что подарила ей тётка. Увис бы с радосью поскакала вслед за ней, дабы не слышать эту неинтересную болтовню о слишком вздорных или капризных мужчинах, но для этого был нужен серьёзный повод, а не простая ребячья прогулка верхом, как выходило у её кузины, впервые добравшейся до здешних степей. Словно по тайному слову богинь, Винсея замедлила свою лошадь и обернувшись, обвела рукой уже начавшее желтеть полотно степи. От её улыбки Увис стало легче держаться прямо посреди строя, не бросая своих дружинниц до срока. ― Твоё наследие, ― гордо прокричала ей Винсея. Пожалуй, стоило для виду строго нахмуриться. Но глядя на Винсею, что играючи натягивала поводья, не давая своей лошади встать на дыбы, Увис даже жалела, что до заставы им осталось так недалеко. С такого расстояния было видно, что пока ещё тонкая, точно юноша, Винсея скоро наберётся опыта и сил, станет крепче, но не растеряв своей ловкости, станет сражаться легко, точно кружась в танце, одолевая противниц как по взмаху пера. И по правде говоря, видеть такие танцы с мечом и кинжалом Увис нравилось гораздо больше, чем вести разученными до скуки движениями очередных высокородных сынков в чьих покрытых вуалями головках были лишь мысли о кружеве и такой богатой партии, как она. ― Тпрууу! Ваша милость, застава уже скоро. Увис тут же оборвала себя ровно на мысли, как бы она и Винсея поскорее могли бы показать себя перед матерями в ходе предстоящей стычки. Нет, ещё рано подпускать к такому Винсею, какой бы смелой она её ни считала. Всё же эти женщины болтают не зря о чём попало ― им очень хочется хорохориться, чтобы не думать о том, как одно неосторожное движение может иссушить до костей каждую из них. ― Готовьте строй. Винсея всё ещё ехала впереди, чуть приподнявшись в седле, вглядываясь вперёд, точно дозорная на ладных кораблях, бороздящих гладь Таратиса. Увис снова подумала, что Винсея на свою шестнадцатую весну уж очень быстро перегоняет своих сверстниц в науках искусных переговоров и официальных переписок. Зря её мать когда-то опасалась, что её младшая дочь никак не годится ни к чему кроме наук и правления своим уделом. Её кузина ещё покажет себя и в ратном деле, пускай и весьма поздно. Мерин под Винсеей снова нетерпеливо затряс головой, не желая ехать потише. Зато теперь Увис было видно, как маслянисто блестят от пота и его угольный круп, и волосы Винсеи, которые она упрямо отпускала до плеч, по-детски не признавая вполне уместный здесь хвост на затылке. И почему ей не дают понять, что такие мелочи могут серьёзно помешать в бою? Увис покрепче сжала гриву и решила последить за строем. Винсея подождёт. Ей ещё предстоит возвращаться обратно. Они уже выезжали на середину строя, когда услышала треск прямо впереди. Винсея уже поравнялась с ними и потому спросила громко, но не переходя на крик: ― Это она? Или же наши? Увис вгляделась в рыжие точки на фоне тёмных пик поверх колонн возле заставы. ― Скорее всего. Не тяни уже, отъезжай от строя. Винсея понимающе кивнула, пропуская вперёд их отряд. Кто-то из дружинниц отметила: ― Ничего, ваша милость, скоро увидите в деле какую-нибудь ворожею. Увис услышала лишь пожелания Винсеи: ― Да направят Улла и Улка ваши мечи. Увис при этих словах захотелось оглянуться и всё смотреть Винсее вслед, неотступно, точно длинный платок, тянувшийся за почти обесчещенным мужем, бежавшим там, где сейчас текла Шёлковая река. Увис не особо любила это сказание о Таратисе ― легендарный шёлковый платок спасавшегося от погони степняков прекрасного юноши всё равно бы не мог закутать его с головы до пят, и без него тот бы не кинулся обнажённым в холодный ручей. Странно, что вообще Винсея находила привлекательной гравюру на одном из таких свитков, где закрывающий краем платка лицо простоволосый и едва прикрывший туловище и срам юноша был готов убежать, лишь бы не даться живым преследовавшим его всадницам. Ей больше нравилось читать старые свитки о любви первой оборотницы к Великой Ворожее, хотя единственной ей с матерью, кто помнила девочку, рождённую магией от такого союза, была ворожея, что выжигала им путь впереди. Что ж, если она так жаждет услышать больше о ворожеях и показать себя в ратном деле то им придётся поспешить. За не подлежащие продаже свитки и записи, что обещала им отдать эта женщина, можно было упросить с десяток торговых союзов.***
― Дорогу! Латницы идут вперёд ― госпожа Арквиц должна быть под защитой! Песок не тратить! Намотав поводья на перчатку, Увис машинально хлопнула себя по увесистому мешку из чёрной кожи ― там был самый крайний запас. Дружинница с груженым ослом позади тут же поспешила к ней: ― Ваша милость? Госпожа Кейвлац? ― ясное дело, на самое учтивое «дщерь виконтессы» времени уже не оставалось. Увис, едва кивнув, зачерпнула побольше, и натянув поводья, чуть прикрыла веки: ― Сёстры да богини, в солидарности двуединые, огнём в единстве не палимые...