***
— Иди, дитя. Иди, еще не время, — голос незнакомца звучит мягко, понукающе, словно добрый дядюшка укоряет нерадивую племянницу, но ничто не обманет тех, кто знает правду. Этот безобидный с виду мужчина, давно перешагнувший рубеж средних лет, глядит слишком ласково: того и гляди сотрет в порошок со слегка безумной полуулыбкой заправского добряка. Элис между строк читать умеет, чувствует угрозу кожей, глядит мрачно и инстинктивно отступает. Ей предлагают отсрочку — и она не станет терять такой шанс. Но она и не из тех, кто бросает своих в кромешном аду, пусть ад и выглядит как намечающееся чаепитие в кругу семьи. Она протягивает руку, чтобы ухватить замершую без движения Лору, чтобы увлечь ее за собой и бежать, бежать без оглядки, но Тень Мун первым смыкает свои пальцы на запястье мертвой девушки. — Она остается, — произносит он твердо. Лора не успевает ни возразить, ни выразить согласия: она буквально истаивает в воздухе вместе с Тенью, и пальцы Элис хватают лишь пустоту. Добрый дядюшка — точнее, добрый папочка (очень условно добрый) вскидывает лохматую бровь и то ли удивленно, то ли одобрительно хмыкает. — Элис, уходи, — Джулия выступает вперед, и на мгновение кажется, что она готова заслонить бывшую подругу собой, но Элис не собирается уточнять. Она уходит — потому что может, потому что должна, потому что другие варианты не рассматривает. У них с Джулией разные стороны — и настало время неукоснительно соблюдать правила этой игры. — Итак, — произносит Мистер Среда, складывая на животе руки в таком благообразном жесте, что у Джулии горечь появляется во рту. — А вот и мы, дорогуша. Ты и я. — А вот и мы, — покорно вторит ему Джулия, а затем мир перед глазами меркнет: отец Тени уносит ее прочь с места, где не случилось ни перемирия, ни бойни.***
— Сахар? — миролюбиво спрашивает Мистер Среда, мерно помешивая ложкой в своей чашке. Этот звенящий звук безжалостно впивается Джулии прямо в мозг, и ей приходится встряхнуть головой, чтобы осознать, где она находится и что вообще происходит. Они сидят в каком-то полупустом кафе, и на столе перед нею чашка с дымящимся ароматным кофе, но привкус желчи во рту портит все впечатление безмятежности. — Да, пожалуйста, — произносит она, еле ворочая языком, собственный голос ее звучит, словно сквозь вату. Мужчина протягивает руку, берет сахарницу и щедро сыплет в ее чашку белые кристаллики. Яд, который ее не убьет — по крайней мере, не раньше, чем это сделает рыжий ангел мщения, чье лицо раз и навсегда отпечаталось в памяти Джулии. — О, нет, она не убьет тебя, — говорит мужчина, читая ее мысли. Никаких «словно бы» — он читает ее мысли, буквально. Его вторжение в ее разум тошнотой подступает к горлу. — Ты разочарована, — это не вопрос, это утверждение, и Джулия не знает, как реагировать. Впрочем, разве бог нуждается в ее реакции? — Ты тоже богиня, — напоминает Среда, усмехаясь. Ехидно? Укоряюще? — Я не хотела быть впутанной во все это, — наконец, Джулия овладевает собственным голосом, и ей даже достает сил взять в руки чашку, и чашка не дрожит. — Вы втянули меня в это без моего согласия. — Это мое любимое занятие, — весело щурится Среда, такой безобидный, такой усредненно-безопасный с виду. — Втягивать кого-то в страшное дерьмо и смотреть, как этот кто-то выкрутится. — Но у меня нет шансов, — говорит Джулия. — Правда? — Этого не знаю даже я, — утешает ее Среда, отмахиваясь таким земным, человеческим жестом, что она невольно улыбается. — Я не всемогущ, знаешь ли. Но хотел бы… Разве все мы этого не хотим? Катаракта на его глазу опасно движется, клубится, напоминая о его истинной сущности, и Джулия ставит на стол нетронутую чашку. Ей страшно, и она обречена. А еще она чертовски устала играть вслепую. — Просто скажите мне, чего вы от меня хотите, — просит она.***
Лора кашляет — почему-то кровью, розоватые пузыри вздуваются на губах; Лора смотрит на Тень безэмоционально — ну куда ей, мертвой? Даже если и умрет второй раз, страшно не будет, не будет ни больно, ни холодно, ни опустошающе — Лора в смерти настоящий спец, примет как любимую подругу, едва ли не сама ладонь в костлявую вложит, шею под косу поместит. У нее зрачки потухшие, блуждают по лицу Тени и не задерживаются; она кукла — пластиковая, с бесцветными волосами и ржавым механизмом — в нее бы масла влить, да побольше, перемазать всю, влезть в каждую частичку некогда живой души; Тень ожидал не такого — ему обещали жену, а не бледную копию, что размазывает тыльной стороной ладони кровь по осунувшимся ключицам. — Я слишком далека от источника своей магии. А без него я умру, милый, — Лора садится, поджимая под себя ноги. Комната слишком вычурна, вылизанная до блеска — Лору от этого воротит; без магии в венах она приходит в себя прыжками, выжимает все соки — залижи мои раны, Щенок, ну давай, как в старые-добрые. Я себя давно ощущаю никчемной, ты способен это вылечить? Тень садится рядом — нос к носу — тянет пальцы к пульсу и понимает; внутри Лоры лишь монета: она искрится еле-еле, бьется на последнем издыхании, моторчика нет, волшебства нет, ничего н е т. Лора не просто выглядит пустой — она таковой и является. — Где она, Лора? Где она? — Тень хватает за плечи и встряхивает; отец говорил ни раз — без магии монеты ключ не сработает, ему нужно зацепиться за что-то, он не способен воскрешать, если хотя бы искорки нет. Пожар не появляется из ничего, верно? — Ты думал, что все так просто, Щенок? Ты как был ведомым, таковым и остался. Папаша не поможет тебе, как и драгоценная Джулия, — Лора смеется; внутри Тени что-то щелкает. Он все еще любит ее — не может не любить, Лора в его сердце пустила корни слишком давно, их не вырвать, не выжечь, от них не избавиться; Тень знает — Лора не понимает, он делает все, чтобы спасти ее, спасти их. Пусть она ненавидит его сейчас, позже она будет рада, что он не отступил, а вытащил на поверхность, позволил быть полноценной. Тень запирает свою Мертвую Жену в комнате и отправляется в кафе — пора переговорить с отцом; планы меняются слишком быстро.***
Элис вваливается в разрушенный дом, задыхаясь от слишком быстрого бега; Лидия на нее даже не смотрит — продолжает ногтем очерчивать пыльные треугольники, зато Суини шагает с таким лицом, что Элис инстинктивно отступает назад, вскидывает руки и щелкает пальцами: первое правило выживания — бей в уязвимые места. Суини морщится от света, что Элис ловит мизинцем из полуразбитого окна, он прямо по зрачку проходит, ослепляет мгновенно; Элис чувствует, что магия из вен не исчезает, и бросает взгляд выше локтя — как она не заметила этой длинной царапины, что вьется вокруг бицепса тонкой цепью? Как она оказалась на ее руке? Что, черт возьми, происходит?