Плохой расклад | The Business of Misery

КУРТ Одно время Рейчел Берри была моей любимицей. Несмотря на то что, когда мы жили в Нью-Йорке, мы ругались, словно брат с сестрой, она всегда была такой отчаянно храброй, и я равнялся на нее. Она как никто другой помогла мне пережить смерть Финна. Ее дебют на Бродвее был убийственным, и она долго не могла позволить своему эго принять поражение. Но она не была бы Рейчел, если бы не справилась с этим. Да и кто я такой, чтобы судить о чужих поражениях? Мне двадцать один, я одинок и трачу свою юность на распитие Космо и шопинг на Пятой в городе-дыре, где я родился. Но в последнее время мы с Рейчел не особо дружны. Когда мы в последний раз были в Нью-Йорке, я понял, что все больше становлюсь частью односторонних отношений, и сторона-инициатор в них я. Конечно, она пришла на мое выступление в «Питере Пэне», но она сидела, уткнувшись в телефон, и какого черта она там делала? Писала в твиттере Перис Хилтон. Мы ненавидели Перис Хилтон! И Твиттер! Что на нее нашло? Я люблю ее до сих пор, но даже самая маленькая капля славы раздувает эго этой девушки настолько, что оно может сместить Землю с орбиты. Хотя я признаю, потом ее мозги немного встали на место после провала. Тем не менее работать с ней в качестве «со-директора» толком несуществующих Новых Направлений это больше, чем просто вызов. Сделать это после того, как труппа воскресла из мертвых две недели назад? У нас все еще никого нет. Я не могу тормознуть ее энтузиазм, когда она уверена, что делает какое-то благое дело, даже если очевидно, что оно никому не нужно. Да, я знаю, наш хоровой кружок был собран из пяти человек в течение нескольких месяцев, но у нас хотя бы был мистер Шу. Все, что мы с Рейчел делаем в МакКинли, это сидим в пустом классе и спорим о всякой ерунде. И даже тогда говорит в основном она, а я молча слушаю. Мне жаль, что она так много потеряла в своей жизни, но я также не могу позволить ей вымещать это на мне. Снова. Это будет невероятным успехом, если мне удастся убедить руководство НЙАДИ, что я делал тут что-то полезное. Ко всему прочему Блейн новый тренер Соловьев, и они с Рейчел в последнее время такие друзья-товарищи, что, я думаю, она дважды предпочтет его компанию моей. Они постоянно проводят «совместные хоровые консультации» (у нас даже нет хора, Рейчел! — я продолжаю повторять ей это), и после работы Рейчел часто идет пить кофе с Блейном (а иногда и с Карофски)… и Блейн в последнее время так хорошо выглядит. Но мы с ним едва можем смотреть друг на друга, когда он приходит побродить по нашим коридорам в МакКинли, или когда я пытаюсь зависать вместе со всеми в Лайма Бин. Так что видеть их с Рейчел чирикающими, как будто они лучшие друзья, причиняет мне такую боль, что я едва могу описать это словами. Я знаю, что, вероятно, должен стремиться работать рядом с ним, почаще мозолить глаза, если действительно хочу вернуть его. Чтобы он почувствовал, что мы не можем существовать друг без друга. Но я не могу. Я не смог бы, даже если бы он казался менее спокойным и задумчивым рядом с Карофски, чем я видел его в течение многих лет. Хуже всего то, что Дэвид неплохой человек или даже, скорее всего, неплохой бойфренд. По большей части после того как он изменился, я думал о том, что у него доброе простое сердце. Ему не нужно многого от жизни, и я не презираю его за это; все, чего он хочет, это жить с мужем, стать спортивным агентом, завести пару детишек и выйти на пенсию. В то время как мы с Блейном в Нью-Йорке гонялись за головокружительной славой и мечтали стать звездами. Вот почему Блейн дошел до ручки от стресса из-за проекта Джун Доллоуей. Вот почему я пренебрег всей остальной частью своей жизни, позволяя моему расписанию в НЙАДИ сожрать мою душу. Я начинаю думать, что Блейн умирал внутри, живя так. Что он хотел этой жизни только ради меня. Он, казалось, всегда был счастлив дома, наедине с инструментом, тихо напевая мне или и вовсе в одиночестве. Может быть, Дейв тот, кто ему нужен: медлительный и тихий, живущий в пригороде, без давления и блеска софитов. Может быть, я так долго жил в Нью-Йорке, что забыл: это была наша общая мечта с Блейном. Несмотря на все это, напоминание о нашем расставании и о том, как все обернулось для нас, все еще слишком болезненно. В общем, я нашел другую работу. Я променял МакКинли на образовательную некоммерческую организацию «Сердца для искусства», основателем которой является добрая и мягкая, совершенно потрясающая Джоанна Уэллик. Эта двадцатидевятилетняя женщина из Дании сразу заставила меня почувствовать себя желанным гостем в ее штате сотрудников, который собирает финансирование для творческих программ в школах по всему Западу. Мне приходится каждое утро тратить час на поездку в Дейтон и это не здорово, но, пока моя работа как можно дальше от МакКинли и Далтона, я смирюсь с этим. Каждый день я все еще чувствую это тягостное желание остаться в Огайо из-за шанса, что моя первая любовь восстанет из пепла. Но к черту, в следующие пару недель я сосредоточусь на себе. С новой работой это куда проще. Не считая одной проблемки. Сегодня, ровно через три недели моей стажировки, помощница Джоанны сказала мне, что организация получила судебный иск от самого штата. За неуплату налогов. Они утверждают, что организация не такая уж некоммерческая и на самом деле нельзя недооценивать получаемые финансирование и пожертвования, а самой Джоанне могут предъявить обвинение в отмывании денег и расхищении финансов. — Джоанна? — повторяю я сегодня утром, притормозив у стола помощницы в ожидании ежедневной порции сплетен. — Подозревается в расхищении? Да эта женщина, кажется, цветка с клумбы не может украсть. Она же помогает маленьким детям! — Конечно, все это клевета, — говорит помощница Джоанны. Грубый шведский акцент особенно заметен в ее голосе. — Прокуратура штата просто пытается прикрыть проекты, помогающие искусству. Они хотят обставить все так, будто наша работа бесполезна. Я вручаю ей заказанный кофе из Старбакса, который я купил по пути, и она благодарит меня, но подзывает жестом поближе. — Видишь, вон двое на диване? Это помощник прокурора штата и ее помощник-интерн. Они пришли доставить повестку. Прямо сейчас. В вестибюле на диване, рядом с броско одетой блондинкой, цокающей каблуками по паркету, вертится явно изнывающий от нетерпения интерн. Себастьян Смайт. — Нет, — срывается с моего языка, и помощница Джоанны подозрительно смотрит на меня. — Я имею в виду, нет, они не могут так поступить с нами, это несправедливо. — Хотела бы я присутствовать на встрече, — тянет она. — Джоанна любит тебя, попросись пойти с ней. Последнее, чего я хочу, это сидеть в одной комнате с Себастьяном, который, видимо, здесь, чтобы саботировать мою работу. Насколько я помню, его отец генеральный прокурор штата Огайо. Это объясняет, почему он здесь, сидит на диване, возится с воротником своего мешковатого костюма и выглядит возмутительно скучающим, пропуская мимо ушей все, что говорит его босс. Я быстро покидаю вестибюль, прежде чем он увидит, что я пялюсь на него. Я запрыгиваю в лифт вместе с подносом, на котором остальная часть кофейных заказов. Видеть Смайта здесь было бы не так неприятно, не натыкайся я на него постоянно последнее время. Две ночи назад он швырнул мне в лицо безумное предложение, что мы с ним должны начать встречаться. «Подумай об этом, Курт. Я уверен, это взбесило бы Блейна примерно так же, как тебя взбесила рожа Карофски рядом с ним. Ты же едва сдержался, чтобы не расцарапать ему лицо». Самое обидное, что этот ублюдок прав. Найти Блейна и Карофски в одной постели так же шокирующе и неправдоподобно, как если бы Блейн нашел нас с Себастьяном вместе. Но почему я хочу шокировать Блейна или сделать ему больно? Больше, чем я уже сделал? Это я разбил ему сердце. Я тот, кто охладел в наших отношениях и отменил свадьбу. Я тот, кто оттолкнул его. Разве я могу его винить в чем-то? Хорошо, возможно, немного могу — ты, Блейн, должен был выбрать кого-то другого, кого угодно. Кого-то, с кем у меня нет болезненной эмоциональной истории. В любом случае, у Себастьяна шарики за ролики заехали, если он думает, что я буду доверять ему просто потому, что прошло пару лет. Ему придется попотеть, если он по какой-то неведомой причине хочет добиться моего расположения. Когда я наконец поднимаюсь в офис и раздаю кофе своим веселым улыбчивым коллегам, я начинаю подозревать, что либо они вообще не в курсе судебного процесса, либо настолько уверены, что у государства на нас ничего нет. — Курт, — говорит мне Джоанна, нежно сжимая рукой мое запястье с благодарностью, прежде чем взять кофе. — Я хочу, чтобы ты через минуту присоединился ко мне на этой встрече. Когда ты работаешь в некоммерческих организациях, особенно связанных с искусством, всегда найдутся желающие обвинить тебя в попытке утянуть что-то в карман. Поэтому я думаю, тебе стоит научиться защищаться как можно раньше, на благо твоей карьеры. Сегодня я покажу тебе как. Видимо, у меня нет шансов избежать этой встречи. Я не могу сказать ей «нет»; ее спокойствию, материнской нежности и пленительному акценту. Она напоминает мне более молодую и иностранную версию Изабель Райт, по которой я так сильно скучаю. А еще люди с европейским акцентом кажутся умнее, чем мы, американцы, даже если это не так. В общем, я стараюсь держаться как можно царственнее, пока она ведет меня в зал, где будет проходить заседание. Я сижу на одной стороне стола с Джоанной, директором по финансам и двумя юристами, представляющими «Сердца для искусства». Помощник прокурора штата заходит в зал и представляется как Энджела Мосс. Себастьян следует за ней. Я жду, пока он увидит меня, и когда он это делает, то заметно оживляется. Он выглядит приятно удивленным. Я уверен, что ты получаешь от этого удовольствие, — думаю я, когда он ухмыляется мне, в то время как его босс объясняет суть дела. Как будто этот мудак знал, что я здесь работаю. Кто ему сказал? Блейн? Блейн, наверно, узнал от Рейчел, у которой язык как помело. Господи, Курт. Расслабься. Возможно, это просто совпадение. Возможно, он даже не пытался подслушать твой разговор с Рейчел в туалете тем субботним вечером. Он выглядит… ну. Старше. Более зрелым. Конечно, он стал старше, это факт, но я имею в виду его взгляд. В нем еще осталось лукавство, но все же он кажется тверже. Гораздо более сдержанный, чем я когда-либо видел его. Когда я узнаю, сколько предположительно «Сердца для искусства» должны штату — восемьдесят тысяч гребаных долларов — и Энджела хочет, чтобы мы предоставили кучу бумаг, — я понимаю, что мне придется работать сверхурочно. И я вовсе не скучал по этой мудацкой ухмылке Себастьяна, которую он посылает мне. Ладно, возможно, он не так так уж сильно повзрослел. Несмотря на явно нервничающего директора по финансам, Джоанна сохраняет буддийское спокойствие. На ее лице прохладная невинная улыбка; она хорошо адаптируется к ситуации, не проявляя агрессии. После этого я из стратегических соображений стараюсь не смотреть в глаза Себастьяну, пока выхожу из комнаты и направляюсь к своему столу. Я уже достаточно созерцал его в гей-баре, у меня даже закрадывается мысль, что пора перестать туда ходить. И хотя я встретил очаровательного мужчину в возрасте, Уолтера, и часть меня хочет, чтобы Блейн увидел, как я хожу на свидание с кем-то другим, такая мелочность ниже моего достоинства. Мне не нужно ничего доказывать Блейну. Я счастлив в одиночестве. Буду счастлив. Когда я уже собираюсь включить ноутбук, чтобы начать разбирать свои дела, накопившиеся за день, то чувствую, как над столом нависла высокая долговязая фигура. — Привет, Курт, — слишком широкая улыбка Себастьяна вызывает у меня дискомфорт. — Не покажешь, где тут мужская комната? — По коридору направо. Я подозрительно пялюсь ему вслед. Может, он идет туда, чтобы поставить прослушку, мало ли. Но через пару минут я уже забываю проверить, не наворотил ли он там дел, когда получаю эмоциональный эмейл от помощницы Джоанны: «Курт! Я видела, как эти засранцы свалили! Спускайся и расскажи мне, как все прошло!!! хо» Я выхожу из-за стола и направляюсь к лифту. Когда двери уже собираются закрыться, кто-то бежит к нему. — Придержи дверь. Конечно, это Себастьян. Ему удается проскользнуть внутрь без моей помощи, и я нажимаю на кнопку несколько раз. Я игнорирую его. И его одеколон. Это Гуччи? Точно Гуччи. Боже, какой сексуальный запах. Он не заслуживает так пахнуть. Как только лифт медленно опускается, Себастьян снова начинает свои странные подкаты. — Хорошо выглядишь сегодня. На моем лице, должно быть, отразился шок, потому что он говорит: «Что?», пока я раздумываю, стоит ли мне благодарить его. Я не говорю ему, что он хорошо выглядит, так как, несмотря на то, что его одежда имеет все задатки шикарного костюма, она великовата ему минимум размера на два. Я бы предложил ему ушить пиджак и брюки, если бы меня заботила его карьера. — Ты спланировал это? — меж тем говорю я. — Быть гонцом, приносящим дурные вести о том, что моя замечательная, восхитительная работа мечты пойдет псу под хвост? — Поверь мне, я понятия не имел, что ты тут работаешь. Я выбрал Энджелу, эту темную лошадку, потому что она лучшая из лучших. Теперь, когда я прошел этап мальчика на побегушках при моем отце, мне нужно что-то стоящее. — Это все ужасно, — возмущаюсь я, и он поднимает бровь. — Джоанна и ее команда честные трудолюбивые люди, которые просто пытаются вдохновить маленьких детей. Правительство штата сейчас в стиле Сью Сильвестр пытается сжечь все искусство, пока не останется даже пепла. А ты на их стороне. Что насчет того, что Соловьи сделали для тебя? Разве это не помогло тебе в жизни? Или для тебя личное обогащение важнее общей победы? Себастьян смеется. — Ну, хорошо. Во-первых, Соловьи научили меня тому, что, когда слепые ведут слепых, в пропасть падают все, и никакие сладкие песенки тебе не помогут. Во-вторых, мне плевать на правительство. Я либерал. И я думаю, что налоги это большое наебалово. И третье, единственная причина, по которой я сейчас в этом лифте, заключается в том, что эта работа — наказание от моего отца. Но взглянем на положительные стороны? Ты тоже в этом лифте. Именно в этот момент чертов доисторический лифт, созданный на заре вселенной и проклятый моими личными кармическими богами, решил остановиться. — О господи, да вы издеваетесь? Я несколько раз ударяю по кнопке, но все бестолку. Мы застряли. — Это все ты, магнит для неприятностей! — я обвиняюще тыкаю пальцем в Себастьяна. Тот просто пожимает плечами. — Ты, наверно, прав. Я достаю мобильный. Нет связи. Подать аварийный сигнал не получается. Ну, кто-то, в конце концов, должен нас хватиться до того, как мы тут задохнемся? Я уже чувствую, как становится невыносимо душно. — Потрясающе, — я развязываю галстук и расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, старательно игнорируя взгляды Себастьяна. Он напоминает мне о той ночи, когда я пьяный встретил Блейна в клубе, а Смайт наговорил мне всякого. Его слова до сих пор звенят в моей голове. «Что-то в выборе Карофски подсказывает мне, что здесь есть некий хитрый план, дабы заставить тебя купаться в самоненависти». «Между нами, девочками: Блейн Андерсон не будет счастлив. Ни с кем и никогда». Себастьян меж тем садится на пол, признавая поражение, пока я пытаюсь дозвониться Джоанне. Десять минут спустя я все еще пытаюсь. — Тебе правда стоит угомониться, — говорит он. — Только спаришься из-за этого. — Здесь так жарко. — Все не настолько плохо. Вообще-то, это даже работает в мою пользу. Теперь у меня есть повод опоздать в офис отца. И я знаю, что ты хочешь поговорить со мной. — О чем это? — О том, что я знаю о Блейне и Карофски. Мое сердце начинает биться быстро и сильно. Он был там рядом с ними, видел их появление, так почему Себастьян сказал, что знает что-то о Блейне и его попытках «заставить меня ненавидеть себя»? Мне мучительно хочется игнорировать манипулятивную харизму Себастьяна и то, каким нормальным и даже невинным он кажется, сидя на полу и вытянув длинные ноги. В итоге я сдаюсь и тоже сажусь на пол, опустив метафорическое оружие. У меня не очень хорошо получается притворяться, что весь этот бардак с Блейном ко мне не относится. Если кто и может плавать среди интриг, как рыба в воде, то это Себастьян. Боже, как я докатился до жизни такой. — Почему ты сказал, что Блейн хочет заставить меня ненавидеть себя? — Потому что гладиолус. Это то, что я сделал бы на его месте. И я знаю, что ты говорил с ними. Я даже подслушал этот болезненно неловкий разговор. Он фактически сказал, что знает, насколько это будет невыносимо для тебя. Ты серьезно думаешь, что это совпадение? — Но ты не слышал, чтобы он сказал об этом напрямую. — Это и не нужно. Каждый раз, когда я вижу их вместе, очевидно, что Блейн оглядывается по сторонам, как если бы он считал, сколько людей наблюдают за ними. Знаешь, люди здесь обсуждают тебя. Ты вроде как принцесса нью-йоркских геев, чья-то голубая мечта. И люди определенно обсуждают Дейва. Поговаривают даже, что вы встречались в МакКинли. В моей голове вспыхнули воспоминания о том ужасном поцелуе и как Дейв сжимал мое лицо. Я не думал об этом много лет. — Мы не встречались. — Блейн хочет быть камнем преткновения между двумя самым обсуждаемыми парнями в этом городишке. Он хочет, чтобы это выглядело так, будто он подцепил твоего бывшего. Сам подумай. Бедняжки Дейв и Блейн ослеплены любовью к эгоистичному капризному Курту, но вот они убегают в закат вместе, а злой Курт больше не может разбить их сердца. Потрясающая драма, да? Если бы я только что потерял жениха и получил шанс стать главным страдальцем на деревне, я бы выжал из этой ситуации все, что мог. Я шокирован не только тем, как складно все это звучит из уст Себастьяна, но и тем, что он в принципе решил поделиться со мной. Что-то, скорее всего, моя интуиция, говорит мне, что Блейн нажаловался Себастьяну на меня достаточно сильно, чтобы Смайт захотел стать моим союзником. — С каких это пор ты эксперт по всем геям Лаймы? — насмешливо спрашиваю я. Себастьян ухмыляется. — С тех пор как я здесь лезу на стенку от скуки в течение последнего года. Есть еще кое-что в его словах, что меня сильно задело: то, как люди понимают нашу ситуацию с Дэвидом, будто я «ослепил» его. Я знаю, что он не был зачинщиком этих слухов и он простил меня за то, что я игнорировал его звонки. Мы помирились много лет назад. Но как это выглядит в глазах других? Людей, которых я надеялся никогда больше не видеть. Боже мой, я же оставил все это в прошлом. Почему сейчас это так сильно волнует меня? Потому что это дом Блейна. И его это волнует. Что, если это правда? Если Блейн не хочет строить отношения с Карофски и просто мстит мне? Часть меня не хочет в это верить, но есть часть, которая помнит, как он сломался в ту ночь, когда мы расстались: «Я никогда не прощу тебя за это». Я помню, как он заблокировал меня везде, как Рейчел, поколебавшись, все же позволила мне увидеться с ним снова. Мы можем играть в дружелюбие сейчас, когда он уже не настолько зол, но так ли хорошо я знаю Блейна? Только он сам знает, что у него в душе. Он действительно хочет, чтобы я ненавидел себя. А я вернулся в этот город, думая, что он прыгнет в мои объятья. — И это подводит нас к следующему пункту, — продолжает вещать Себастьян, выдергивая меня из мыслей. Он развязывает галстук и расстегивает рубашку до середины. Под ней нет майки. — Если у тебя есть мозги, то твой следующий шаг должен свестись к тому, чтобы не выглядеть так, будто ты в отчаянии. — Отчаянии? — Что-то он слишком расслабился рядом со мной. Смайт начинает улыбаться, заслышав резкость в моем голосе. Мудак. — Я не в отчаянии. — Я и не говорил этого. Только то, что ты выглядишь так. Я имею в виду, серьезно, зачем еще тебе покидать Нью-Йорк и ехать в эту дыру? Все знают, что ты вернулся за ним, но ты у разбитого корыта. И это делает тебя идиотом, а я знаю, что ты не такой. Вот поэтому, помимо твоей новой восхитительной работы, тебе также нужно новое увлечение с членом. Кто-то твоего уровня. Умный и саркастичный. Кто-то, кто скрасит твое пребывание здесь и спасет от роли брошенки. — О, и это, конечно, ты? Себастьян подмигивает. — Может быть. Он даже милый; эта мысль внезапно выскакивает из ниоткуда, и она абсурдна. Он милый, потому что думает, что эта наглая уловка сработает. Но потом мои мысли перескакивают в другую сторону. Положа руку на сердце, Себастьян Смайт очень хорош. У меня были причины ненавидеть его, вместе с его загаром и спортивным телом, но люди пялятся на него, когда он заходит в комнату. Я пытался игнорировать то, как Блейн смотрел на него, очарованный и заинтригованный, даже после того, как Себастьян стал очевидной угрозой. Я винил в этом остаточное влечение к кому-то столь экзотичному для Огайо. Его дерзкие взгляды выдавали в нем иностранца. Это привлекало внимание. — У тебя от жары мозг расплавился, — отрезал я. На самом деле, мой мозг тоже. — Это все софистика, — махнул рукой Себастьян. — Обиды в сторону. Я идеально подхожу тебе. Подумай об этом немного. Я начинаю потеть. Очень надеюсь, что лифтер уже в пути… — Никогда в этой жизни я не буду встречаться с тем, кто поддерживает дефинансирование искусства. Кто пытается уничтожить организацию, не сделавшую ничего плохого. Себастьян не впечатлен. — Ты не знаешь, сделали они что-то плохое или нет. Все, что известно наверняка, что этот корабль тонет, а я тебя спасаю, принцесса. — Заткнись, блять. — О, какие мы обидчивые. Наверно, тебя давно никто не ублажал, да? Могу помочь по доброте душевной. — Что именно во фразе «я никогда не буду с тобой встречаться» ты не понял? — Ту часть, где ты ерепенишься по каким-то глупым причинам. С крыши лифта доносится стук, в этот раз вселенная на моей стороне. — Вы в порядке, парни? — кричит лифтер. — Я сейчас вас вытащу. Я резко поднимаюсь, завязывая галстук и отчаянно желая, чтобы мое лицо не было таким красным. Себастьян прав, с того дня, как Блейн покинул наш лофт в Нью-Йорке, у меня не было секса. Да и в тот последний раз это был очень слезливый, полный ненависти секс-перед-расставанием. Смайт молод и горяч, как ад, я признаю, ладно? Я знаю, что он коварный ублюдок, молодой, горячий, коварный ублюдок, трахаться с которым будет большой ошибкой. Очень большой. Соберись, Курт. Стараниями лифтера мы все же оказываемся на свободе. Я практически выбегаю на пустой этаж, Себастьян же двигается медленно, не торопясь. Прежде чем я исчезаю на лестнице, он ловит мой взгляд. Его рубашка все еще расстегнута, он улыбается мне и машет рукой. — Увидимся, куколка.