Исторический диван.

      —Антуан? В комнате было довольно темно. Ни привычных скрипов, шорохов. Помещение молчало, молчал Антуан. Робеспьер понял, что им нужно было идти вместе из этого кафе, ведь он мог заблудиться… «Дверь же открыта? «—успокаивал себя Максимилиан. Живот закрутило, словно бесенята решили устроить там концерт; по телу пробежали мерзкие мурашки. Он старался не придумывать жуткие сценарии, но и сойти с места не получалось. Сзади послышались шаги. Это не Сен-Жюст. У него шаги, как у кошки, а тут чем-то звенит. Кашель. Холод так и пробирает, когда в спину упирается револьвер. —Вы кого-то потеряли? Робеспьер, кажется, превращается в ледышку, лишенную движений. Он слишком много делал ошибок. Он не святой, это правда… он заслужил такого предательства? Максимилиан пытается быть спокойным. Руки чуть дрожат, а губы расплываются в улыбке. —Что вы себе позволяете, гражданин Сен-Жюст? —голос-жалкая пародия на металл. Покрылся ржавчиной. —Я—его голос превращается в мерзкое хихиканье, словно он—непонятное создание из книжек по мифологии. Сейчас вырастет хвост, густой мех, а глаза…превратятся в яркие фонари.—я всего-то избавляю Францию от величайшего злодея, вершившего террор. —У тебя репутация и не лучше.—Макс сглатывает. Макс боится и не хочет умирать. Он хочет жить. Только, уже непонятно зачем, ведь Франция обмазана кровью, население объято ненавистью. Мёртвые молчат. Лишь они. Только является во снах ему Демулен. Все пытается быть с ним добрым, но в глазах его плескается нечто…нехорошее. —Но она станет лучше.—настолько знакомая мягкая рука гладит его по щеке, проводит по несчастному, потрепанному парику.—Я скажу, что это ты заставлял меня быть с якобинцами. Робеспьеру хотелось кричать. Это он собственными руками создал его такого? Это его вина? Внутри наступил полный хаос. Бурлило, булькало, билось. Внутри все холодело. —Если хочешь, стреляй. Ну же, Антуан! —он злится. Шипит змеей. Больше на себя, потому что открылся не тому. Потому что все, чем он жил, во что верил и пытался внедрить—все ошибочно, ужасно. Наверно. Наверно, это все хаос мыслей. Сейчас же все кончится. У Сен-Жюста холодные руки. Они тоже дрожат. —Ты боишься, Антуан? Он медлит с ответом. Неровно, громко дышит в спину. Наверно, проходит минута. Может меньше, прежде, чем Сен-Жюст отвечает робкое «да». —Тогда, зачем ты взялся? —Максимилиан говорит неслышно, совсем, как яблоки кладут в бумажный пакет. —П-п-потому ч-что… Антуан жмёт на курок. Выстрел. Падение. Последнее, что Робеспьер чувствует, так это ледяные слёзы Сен-Жюста.