Я всё для Вас сделаю

      Не дожидаясь ответа Николая, Яков Петрович взял его за руку и вывел почти на самую середину зала. В ту самую секунду, когда они вошли в круг пар и приготовились к первой фигуре, зазвучала музыка. Николай, всегда остававшийся в стороне от балов, знал все танцы лишь в теории, так что сейчас изо всех сил старался попадать в такт, не отставать от других дам и не споткнуться в своих туфлях одновременно. Он чувствовал себя ужасно, особенно когда видел, как изящно двигался следователь. Якову каждая фигура давалась легко, будто бы он всю жизнь был танцором. Все его движения были плавными, точно попадали в ритм музыки. По сравнению с Гуро Николай сам себе казался марионеткой, которой управляют детские неумелые руки. Когда начался следующий танец, Яков Петрович, проигнорировав направлявшегося в их сторону Шубина, притянул к себе Николая, приобняв за талию, готовясь к вальсу. Теперь Гоголю было неловко вдвойне. Он боялся наступить Якову Петровичу на ногу или дёрнуться не в ту сторону. Писарю пришлось приложить огромные усилия, чтобы не двинуться вперёд, сократив ничтожные сантиметры между ними, не прижаться всем телом к телу следователя, не заглянуть ему в глаза, ожидая поцелуя. Николай отчаянно краснел, отводил глаза, чтобы не встречаться с по-доброму насмешливым взглядом Гуро, и позволял бесу вести себя в танце. И снова, и снова начиналась новая музыка, и каждый раз следователь, игнорируя остальных молодых людей, оказывался партнёром Гоголя.       - Пожалуй, на сегодня с Вас хватит, Николай Васильевич, давайте выйдем на улицу. Думаю, Вам стоит немного проветриться, - потянул молодого человека за собой Яков Петрович.       На улице они нашли увитую плющом беседку, спрятанную в дальнем углу сада. Там Николай упал на лавочку, сбросил с ног надоевшие туфли и простонал от облегчения. Ему не терпелось уже оказаться дома, в своей постели, чтобы, шумно топая, по комнате ходил Яким, убирая беспорядок, устроенный барином, чтобы можно было, укутавшись в одеяло, заснуть, даже если и суждено было бы проснуться от кошмара. Но вместо этого Гоголь лишь измученно посмотрел на следователя, ожидая, что тот поделится с ним чем-то, что мог заметить только он.       - Ну что я могу сказать, Николай Васильевич, думаю, наш убийца, если бы он был там, определённо заглотил бы наживку. Кто же не захочет обыграть лучшего следователя Третьего отделения, выбрав жертвой его даму? – Гуро явно был доволен происходящим.       - Но его там нет, не так ли? Иначе Ваши люди уже бы сообщили Вам, - удручённо опустил голову писарь, поправляя выпавшую из прически прядь.       - Снимите Вы пока этот парик. Вам же наверняка в нём ужасно жарко, - наблюдая за мучениями Гоголя, произнёс Яков Петрович.       Николай неуверенно оглянулся по сторонам и осторожно стянул предмет маскировки, чувствуя себя почти что счастливым. От корсета он избавиться, к сожалению, не мог.       - Вы правильно поняли, Николай Васильевич, мои люди действительно не увидели его. И я сам, признаться, тоже. Не хотелось бы говорить Вам, что Ваши страдания были напрасны, но, боюсь, может оказаться, что так и есть, - Гуро действительно выглядел виноватым.       Гоголь лишь тяжело вздохнул и устало откинулся на спинку лавочки. Он подумал, что, даже несмотря на все неудобства, которые он испытывал, это было в какой-то степени забавно. Всё-таки вряд ли он сам когда-нибудь решился бы на такое. В беседке воцарилось молчание. А потом следователь вдруг насторожился, повернув голову в направлении дома.       - Сюда кто-то идёт, - сказал он, прислушиваясь к чему-то.       - С чего Вы это взяли, Яков Петрович, я ничего не слышу…, - как Гоголь ни старался, но не мог понять, почему дознаватель сделал такой вывод.       Снаружи доносились лишь отдалённые голоса веселящихся гостей. Однако писатель привык доверять Гуро, так что он продолжил прислушиваться и, наконец, повернулся испуганно к Якову Петровичу, потому что гравий, устилавший дорожку, действительно тихо шуршал под нетвёрдыми шагами человека.       - Что нам делать, Яков Петрович? – Николай в панике завертел головой по сторонам, ища, где спрятаться.       Прежде, чем в беседку входит Шубин, Яков Петрович успевает сдвинуться на лавке и опрокинуть Николая на спину, нависая над ним и запуская руку под юбку платья, одновременно с этим закидывая его ногу себе на талию.       - Яков Петрович, а я Вас везде ищу…, - Василий Наумович подавился воздухом, увидев открывшуюся ему картину.       С того места, где он стоял, можно было видеть лишь спину следователя да ногу, одетую в чулок. Пока Шубин приходил в себя, Гуро успел надеть на голову Николая парик и, по возможности, поправить его.       - У Вас какое-то неотложное дело, Василий Наумович? – с абсолютно невозмутимым лицом повернувшись к хозяину дома, спросил следователь.       - Д-да н-нет, Яков Петрович… Я попозже Вас найду…, - выглядя абсолютно обескураженным, Шубин медленно повернулся и пошёл обратно к дому.       Несколько минут Гуро и Гоголь не двигались. И только когда шаги пьяного хозяина дома уже были не слышны, Николай перевёл взгляд на Якова Петровича, понимая, насколько недвусмысленной была их поза.       - Яков Петрович, Вы не могли бы… Сесть обратно? – отчаянно краснея, едва слышно произнёс писарь.       Гуро перевёл взгляд со входа в беседку на Николая. Тот старался смотреть куда угодно, но только не в глаза следователя.       - Что-то не так, Николай Васильевич? – наклонившись ещё ниже, прошептал Яков Петрович, практически касаясь губами уха писаря.       Гоголь ещё никогда не был так смущён. Он понимал, что его тело реагирует на близость Гуро вполне определённым образом. Николай молился лишь об одном – чтобы следователь не понял, что происходит с писарем. Гоголь не был уверен, что сможет продолжать работать вместе с дознавателем, если тот узнает его постыдную тайну.       - Яков Петрович…, - вжимаясь всем телом в жёсткое дерево лавочки, стараясь отодвинуться хоть на миллиметр от теплого тела, проскулил Николай.       Тихо усмехнувшись, Гуро позволил ноге писателя соскользнуть со своей талии и медленно отстранился, будто случайно проводя рукой по бедру, скрытому лишь тонкой тканью, вызывая судорожный вздох, который Николаю не удалось подавить. В районе колена кольцо следователя зацепилось "лапкой" за ажурный чулок. Не желая порвать кружево, Гуро сполз ниже и, второй рукой придерживая юбку, зубами оттянул ткань, легко отпустившую драгоценность. Напоследок следователь невесомо прикоснулся губами к бледной коже, так что Гоголь едва сдержал тихий стон, и отстранился, выпрямляясь.       - Вставайте, Николай Васильевич, пожалуй, больше нам с Вами здесь делать нечего, - подавая красному как рак Гоголю руку, сказал Гуро.