***
- Барин, ну где же Вы пропадали всю ночь... Яков Петрович? - сонный Яким открыл дверь следователю. - Где Николай Васильевич? - переступая порог и внимательно глядя на пытающегося пригладить растрёпанные волосы слугу, задал вопрос Гуро. - Так это... Барин же как уехал с Вами из дому дня три назад, так и не появлялся больше. Я уж извёлся весь, он же у меня наивный как ребёнок, попадёт куда - так и всё, - видно было, что Яким действительно переживает за Гоголя. - Яким, если Николай Васильевич появится дома - сразу ко мне кого-нибудь пошлите, в отделение, - со всё усиливающимся беспокойством Гуро покинул дом писателя, возвращаясь к ожидающему его экипажу и отправляясь обратно. По дороге бес внимательно прислушивался к себе, стараясь уловить, куда ведёт его появившееся ещё вчера беспокойство. Гуро рассеянно смотрел в окно, провожая взглядом проезжающую мимо знать. Один из экипажей почему-то привлёк внимание следователя. Сам не зная почему, он постучал тростью по стенке кареты. - Милейший, видите вон тот омнибус? – указал он рукой в перчатке на привлёкшего его кучера. - Конечно, барин. Прикажете за ним следовать? - Именно, но только так, чтобы не было сильно заметно, - Яков Петрович снова откинулся на спинку сиденья.***
Николай не знал, сколько времени он провёл в темном сыром подполе. Единственное, что он понимал – уже настал день. Сквозь тонкую щель под потолком в дом просачивались лучи света. Матрас, кинутый на пол, оказался жутко неудобным, комковатым. Как бы Николай ни крутился, он не мог устроиться так, чтобы не заработать синяков. Гоголю удалось даже немного подремать, но от этого он только почувствовал себя ещё более разбитым. Во всём теле была дикая слабость, платье причиняло уже ощутимый дискомфорт, но снять его он не решался, слишком напуганный необычной женщиной. Где-то наверху послышались шаги. Николай сжался, ожидая скрипа открывающейся двери в его подвал, но человек над его головой прошёл к выходу из дома, раздался громкий стук дерева о дерево, и в доме воцарилась тишина. Выждав какое-то время, молодой человек поднялся на ноги, едва не упав, запутавшись в длинной юбке. Он решил осмотреть комнату. Николай не мог рассмотреть почти ничего, так как света практически не было. Стены были сложены из камня, поэтому сейчас, в достаточно тёплый осенний день, здесь было прохладно. Деревянная дверь выглядела толстой и тяжёлой, так что, даже если бы Гоголь захотел, он бы не смог её выбить. Наудачу Николай толкнул её, и, к его величайшему удивлению, раздался тихий скрип. Замок, в котором вчера с лязганьем проворачивался ключ, отрезая Николаю путь к свободе, по-видимому, оказался сломанным. Предыдущие жертвы, видимо, были слишком напуганы, чтобы попытаться выйти. Слегка дрожа от страха и холода, писатель выглянул в коридор и прислушался. Гоголь понимал, что, возможно, это его единственный шанс сбежать. Оглядев комнату за собой, он не увидел ничего, что могло бы послужить орудием защиты, если его бегство обнаружат. Перекрестившись, Гоголь ступил за порог. В коридоре, ведущем к лестнице, было ещё темнее, чем в подвале. На какой-то миг Николаю показалось даже, что было бы лучше вернуться. На ощупь продвигаясь вдоль стены к лестнице, он вздрагивал от звука своих шагов, в тишине звучащих подобно набату. Деревянные ступеньки жалобно скрипели под весом писателя. Добравшись до самого верха лестницы, Гоголь тихонько толкнул дверь, моля всевышнего, чтобы в доме не было никого, кто мог бы услышать или увидеть его. В дневном свете зал выглядел ещё более жутко. В солнечных лучах поблёскивали тоненькие нити паутины в углах, почти всё покрывал толстый слой пыли. Стол, выпачканный в крови, и огромная лужа запёкшейся крови под ним тёмным пятном выделялись на фоне серости остальной мебели. Николай сразу же отвёл глаза от этого зрелища, чувствуя подступающую дурноту. Не желая задерживаться в этом доме, Гоголь буквально выбежал на улицу, глубоко вдыхая свежий воздух. - Куда же ты собралась, милая? – раздавшийся из глубины дома голос заставил писателя вздрогнуть. Он едва успел повернуться, когда женщина кинулась к нему, с нечеловеческой силой хватая за руки, сжимая так, что Гоголь вскрикнул от боли. - Так ты можешь говорить, птичка? – ласково спросила дама, затаскивая отчаянно сопротивляющегося Гоголя обратно в дом. – Скоро ты будешь кричать. Я так люблю, когда вы надрываете свои горлышки. Николай испуганно посмотрел в глаза женщины, и сознание покинуло его, бросая в пучину очередного видения.