Hidden twin

На самом деле, Чонгуку не хочется ни пить чай, ни есть шоколадки, ни сидеть здесь с Тэхеном, на его кухне, поджав хвост, в квартире, где нет ни единой его вещи, потому что забрать те страшно; даже жить как-то, если честно, хочется не особо. Чонгук смотрит в будущее и понимает, что оно черное, за туманом скрытое, мглой окутанное: его нет. Какое будущее у него, особенно теперь, когда он переступил ту черту, за которую Минхек переступать запрещал? Ну расстанется он с Тэхеном, разобьет и свое, и его сердце, станет горбатиться еще усерднее для того, чтобы платить брату, скорее всего, будет страдать от побоев в разы чаще и сильнее. Минхек за одного только Тэхена наверняка сделает инвалидом. Какое же тут будущее? Ну, останется Чонгук с Кимом. Не будет никуда выходить из дома, будет вечно под охраной, вечно чего-то бояться, вечно дрожать от ужаса, не будет учиться, институт не закончит, отупеет в конец и потеряет смысл во всех прочих мало-мальских да радостях жизни. Одичает, осунется, а еще будет ненавидеть себя за то, что камнем на тэхеновой душе является. Это ли будущее лучше и прекраснее? Оно — то самое, обещаемо яркое и волшебно чудесное? Чонгук выхода не видит. Быть может, просто не приучен искать, не умеет, не может найти, но итог один — все указывает на то, что шанса на спасение нет. Не надо было вообще с Тэхеном сходиться, стоять на своем. Наверное, там, в больнице, или еще где потом, Киму было бы больно, но зато потом без жутких последствий. Но… Но Тэхен такой замечательный. Чонгук на кухне сидит рядом с ним и засматривается, как если бы он на божество какое глядел: с любовью, нескончаемой, обожанием, нежностью. От одного взгляда что-то внутри загорается. Стоит только позволить этому свету выбраться из мрачных оков — и получится счастье, но тиски прочно сдерживают этот огонь, и Чонгук не может в полной мере прочувствовать все, что смог бы, живя нормальной жизнью. Однако даже с такими лишениями он только смотрит — и уже ощущает отголоски радости. Чонгук не понимает, можно ли так любить — кажется, нельзя, его никто не любил так, как он Тэхена сейчас, и он сам тоже раньше подобного не испытывал. Однако сейчас получается, будто бы накачали чем-то, из-за чего крыша едет, причем конкретно, и тормозит где-то примерно рядом с Тэхеном. Чонгук не знал, что так сильно можно, что он сам так любит. Но сейчас сидит и понимает, и от этого одновременно и еще радостнее, и еще грустнее. Разве могут его чувства существовать? Разве имеют они право иметь какое-то значение? Разве значат они что-то для мстительного Минхека?  — О чем задумался? — Тэхен до этого минут пятнадцать ни слова не говорил. Обмакивал шоколад в горячий чай, ждал, пока тот начнет плавиться, а потом резко пихал в рот, облизывая кусочек. Поглядывал на Чонгука иногда (и если честно, испытывал все вышеописанное, только на Чона обращенное), думал, ломал голову и мучился, сознавая, в какой чертов тупик его завело.  — Да так… О всяком, — Чонгук вздыхает тяжело. Он за все это время совсем к шоколаду не прикоснулся. Даже чай почти не пил. Ничто в горло не лезет. Горечи в жизни столько, что тонной шоколада не сгладить. Тэхен смотрит печально, хочет разгладить появившиеся морщинки на чонгуковом светлом обычно лице, которое теперь словно тучами затянуто. Смотрит и злится. Даже не на Минхека. На себя. Он ведь совсем такой же, просто жизнь получше сложилась: тоже слабый, может, вовсе не плохой, добрый, пожалуй, отзывчивый, искренний, но слабый, и, если честно, нуждается в долгих объятьях, защите и любви. Но его защищать некому. А еще Чонгука некому. Ну, точнее было некому. Тэхен теперь даже несмотря на свою несостоятельность в этой области все равно все возможное сделает, чтобы спасти и уберечь, потому что Чонгуку нужнее, он ведь такой хрупкий, настолько, что от одного прикосновения, кажется, тотчас сломается, а там Минхек, со своими жуткими, вселяющими ужас одними только глазами. До чего-то он довел своего брата: Тэхен сам видел, как он мучается от панических атак и трясется и рыдает от одного упоминания этого чертового имени. И зачем только приспичило Тэхену с ним встречаться?! Ким жалеет о каждом дне, да нет, скорее, каждой секунде, проведенной с ним, ненавидит свои чувства, которые жили в его сердце (а ведь они, черт возьми, действительно жили). Жалеет о каждом поцелуе (первом в жизни своей, вообще-то!), о каждом нежном взгляде, подаренном им Минхеку. Боже, да он с ним спал. Тэхен смотрит на Чонгука и понимает, что не может себя за это простить. А еще ему чувств парня жалко. Нет, логично, конечно, что люди занимаются сексом, когда встречаются, но… Тэхен почему-то уверен, что этот факт Чонгука ранит в самое сердце, хоть и знакомы они тогда еще не были, хоть и Тэхен верил, что любовь у него одна на всю жизнь, единственная и ничем и никем незаменимая. Фу, даже вспоминать противно.  — Ну ты только не расстраивайся, Гук-а, — Тэхен не выдерживает и поднимается, берет Чонгука за руку и ведет его к дивану, который тоже удобно на кухне расположился; опускается на него и предлагает парню следом; Чонгук сперва хочет сесть рядом, но потом передумывает и забирается к Тэхену на колени. Ким поначалу удивляется, но в чонгуковых действиях никакого подтекста — так просто можно прижаться максимально близко друг к другу, а еще спрятать свое лицо, положив голову аккуратно на тэхеново плечо, носом коснуться шеи и прикрыть глаза, чувствуя хоть какое-то удовлетворение. А еще Тэхен пахнет так приятно. Чонгук бы не смог назвать аромат, от него исходящий. Хотя нет, наверное, все-таки смог бы. Солнце. Тэхен точно пахнет солнцем.  — Я не знаю, что делать нам, — Чонгук произносит еле слышно, обреченно. — Мне ничего не приходит на ум. Я даже не знаю, как пережить завтра. Я не могу даже представить, что у меня есть что-то дальше завтрашнего дня.  — Прости.  — За что? — в чонгуковом голосе сквозит искреннее удивление, но даже оно усталое; просто не получается как следует удивляться.  — Я тебя не послушал. Я убедил тебя в том, что мы можем общаться. Ты ведь говорил. А я пообещал, что спасу… Прости меня.  — Ты не виноват, — Чонгук прижимается еще сильнее, словно бы желая слиться и стать с Тэхеном единым целым. — Если бы ты тогда не настоял на своем, я бы так и продолжал жить под этим гнетом. Знаешь, у меня в тот день, когда ты меня домой привез с моей подработки, не оставалось даже тысячи вон на еду. Совсем денег не было. Честно, я уверен сейчас, что умер бы. От голода, усталости — не знаю, неважно. Но точно умер бы. А так я прожил на несколько дней дольше. И думаю, что мы все же найдем шанс продлить мою жизнь еще немного, верно? И Чонгук отстраняется, заглядывая в тэхеновы глаза, внимательно всматриваясь в них. Там уже не только растерянность, но и готовность сражаться, действовать; какая-то неокрепшая, но определенно решимость.  — Конечно, найдем, — Тэхен подается вперед и касается губами чонгуковых, даря еще один преисполненный нежности и любви поцелуй. Пожалуй, он и впрямь не ошибся тогда. Чонгука и впрямь очень хочется любить. — Обязательно найдем. Ты еще будешь долго-долго жить, а я с тобой, если ты не против.  — Я не могу быть против, просто запомни это, — Чонгук возвращается на прежнее место, снова опуская голову на плечо любимого. — Знаешь, мне очень не хочется портить этот идиллический момент, но мы не можем медлить сейчас. Нужно решить, что делать: если уж не через неделю, то хотя бы завтра.  — Нам надо избавиться от Минхека, — Тэхен нахмурился, снова подумав об этом человеке. — Неужели он может быть таким… Таким… Просто слов нет. Он отвратительный. Серьезно, меня злость берет, когда я думаю о том, что он делает, и о его идиотских мотивах. Неужели можно из-за случая практически пятнадцатилетней давности, в котором виноватых-то, по сути, и не было, вести себя как подонок и портить жизнь собственного брата, а по совместительству моего любимого мальчика?! Чонгук краснеет и невольно улыбается, услышав подобное, а потом отвечает, и его слова легкой вибрацией отдаются в тэхеновом теле, потому что парень говорит, не поднимая головы, лежащей удобно на его же плече.  — Не знаю… Ему ведь, наверное, очень больно. Если я был немножко больше близок с папой, то Минхек всегда был с мамой и очень-очень сильно ее любил… Его тоже можно понять.  — Как бы то ни было, это не повод, тем более для такого, — Тэхен отмахивается. Нет, ну, может быть, и впрямь жалко, но только мальчика, из-за несчастного случая потерявшего маму, а не здоровую мускулистую свинью (причем во всех смыслах этого слова), издевающуюся над собственным братом. — Ладно, не будем об этом. Просто остановимся на том, что он подонок, и все. Чонгук хмыкает и ерзает немного, желая устроиться еще немногим удобнее.  — Может, нам все-таки попробовать обратиться в полицию? Мы не в крутом фильме, где все обходится без ее помощи, боюсь, наша ситуация немножко сильнее приближена к реальности.  — Нет, — Чонгук дергается, приподнимает голову и чуть отстраняется, а потом испуганно мотает головой. — Он ведь сказал, что сделает, если я поступлю так. Он… Он сказал, что меня… Нет.  — Котенок, если ты все время будешь рядом со мной, то он не сможет притронуться к тебе, а без помощи кого-то еще нам с тобой не справиться. Ну кто еще нам с тобой поможет?  — Я ведь не могу вечно прятаться, Тэ. Рано или поздно так получится, что для Минхека появится лазейка.  — Уверен, таким образом мы можем раздобыть немного времени, а за это время Минхека найдут и обезвредят. Солнышко, ну давай попробуем? Я тебе обещаю, я ни на шаг тебя не отпущу никуда, хочешь, даже мыться с тобой буду?  — Ну нет, думаю, Минхек не станет выжидать время и ломиться ко мне в ванную в твоей квартире, — Чонгук, жутко смутившись, помотал головой. — Не знаю… Боже, я просто не могу решить. Голова вот-вот взорвется. Чонгук опять ерзает, поджимает губы и хмурит брови.  — А как мы пойдем в полицию, если все же решим делать это?  — Ну… Изложим ситуацию, скажем, твой брат тебе угрожает, раньше даже бил, еще вымогает деньги… Это ведь не пустые обвинения. Как разбирательства начнутся, Минхек точно чистым из воды не вылезет. А даже если у нас что-то не сложится, то попробовать в любом случае нужно, ведь шанс на удачу довольно большой, тебе так не кажется?  — Да, пожалуй, стоит попытаться… Просто я не могу от страха избавиться. Я ведь, на самом деле — только не смейся или не осуждай — очень боли боюсь. Ну, знаешь, не такой, когда синяк себе поставишь, если упадешь, или руку поранишь, даже если сильно. А такой, когда тебе ее кто-то причиняет. Я как только представляю, что Минхек… Ну, что он делает… Мне становится очень страшно, — Чонгук даже словно в подтверждение своим словам зажмуривает глаза. — Это, наверное, очень трусливо, но… Вот так вот, и я не могу справиться с этим. Поэтому я боюсь, что у нас ничего не получится.  — Бояться такой боли — это совершенно нормально, котенок, — Тэхен опять целует, в макушку, поглаживая по спине. — Я тоже ее боюсь. Но не волнуйся, я очень сильно постараюсь тебя от нее защитить. Минхек не станет тебя бить, — Ким медлит немного, тушуясь, но потом все-таки решает кое-что добавить и задать еще один вопрос. — Он сильно бил тебя? Он… Только бил или… Или что-то еще? Чонгук вспыхивает и заливается алой краской, не зная, куда деть себя от накатившего стыда, смущения и нежелания вспоминать, однако все же отвечает, почему-то находя этот ответ для Тэхена очень важным.  — Только бил, пока ничего такого… Он только обещал… Изнасиловать. Но не делал еще.  — Очень больно?  — Когда как. В тот раз, когда я попал в больницу, очень… Тэхен, давай не будем об этом говорить, пожалуйста.  — Конечно, — Тэхен целует, снова в губы, не имея понятия, как перестать испытывать сильнейшую тягу к этим сладким поцелуям и сладким губам. — Прости. Не вспоминай. В любом случае, он больше не будет трогать тебя. Чонгук кивает и снова ерзает, а Ким, чувствуя, как на него самого накатывает волнами смущение, произносит.  — Гукки, ты не мог бы… Не ерзать, пожалуйста?  — А? — Чонгук сперва не очень понимает, что сказал Тэхен. — Извини, я не хотел.., — а потом смысл сказанного доходит до него, особенно когда он собственной пятой точкой ощущает что-то твердое внизу; вспыхивает, смотрит на Кима округлыми глазами и слезает с его колен. — Эм… Прости.  — Ничего, просто… Ну, сам понимаешь…  — Да, да. Нормальная же реакция, — Чонгук сперва произносит, а только потом думает о том, что сморозил какую-то глупость. — То есть, я не в том смысле, что я этого хотел… Ну, я бы не сейчас, потом… Нет, то есть… Боже. Тэхен не может сдержать смех и заливается хохотом, после чего берет руки Чонгука в свои, целует тыльные стороны его ладоней, а после говорит.  — Я просто люблю тебя, — и Ким ни секунды не покривит душой. Он просто без ума от такого Чонгука, который еще совсем глупенький и невинный, простодушный и бесхитростный. Милый, добрый, нежный… Список бесконечен. Тэхен уже миллион раз в голове прокручивал эти слова и миллион раз убеждался в том, что чувствует. — Очень сильно.  — И я люблю тебя, — Чонгук улыбается и даже сам смеется, не отрицая всю комичность ситуации.  — Предлагаю позвонить моему другу и попросить его отмазать тебя от работы на очень долгосрочной основе а-ля навсегда, а еще попросить завезти наши вещи с твоей квартиры, — Тэхен подает голос уже спустя минуту. — Ты не против?  — Нет, если так будет лучше, то пусть твой друг нам поможет, — Чонгук кивает в знак согласия. — А мы что будем делать?  — Я на полном серьезе собираюсь взять тебя на руки, отнести в комнату, положить на кровать, а потом завалиться рядом, а после зацеловать до смерти, заласкать и залюбить, — Тэхен смеется и слышит смех Чонгука, служащий ответом, а потом резко подхватывает парня на руки и приводит свой грандиозный план в исполнение. Чонгук и впрямь оказывается лежащим на помятом от его падения покрывале с красивым узором; под ним мягкая кровать, а сверху Тэхен, который улыбается и поцелуями-бабочками осыпает его лицо, а потом, смелея, переходит на шею и ключицы, едва ли не урчит при этом; касается губ, и Чонгук целует, чуть более настойчивей, чем обычно, а Тэхен не думает останавливаться и позволяет парню попробовать еще кое-что, для него совсем новое. Ким проникает языком в его рот и аккуратно сплетает его с чонгуковым, а потом, когда воздуха становится критически мало, отстраняется, упираясь своим лбом в лоб Чонгука; блаженно улыбается, прикрыв глаза, и большим пальцем правой руки нежно поглаживает его щеки.  — Тэ, я… Я бы не хотел пока торопиться, — Чонгук готов мурчать от удовольствия, но где-то в глубине его души язычки голубого, холодного пламени терзают его сердце, желая поскорее возродить страх, сейчас, хоть и на время, но совершенно испарившийся.  — Конечно, мой маленький, — Тэхен опять целует, совсем легко чмокает, едва касаясь губ. — Я подожду столько, сколько тебе потребуется. Парни меняют положение, заползая на самый центр кровати: Чонгук ложится, облокачиваясь на спинку, а Тэхен устраивает свою голову на чонгуковых коленях, смотря на его светящееся радостью лицо снизу вверх.  — Я так счастлив сейчас, — Ким переплетает их пальцы рук и солнечно улыбается. — Честно, я никогда не был так счастлив, когда встречался с Минхеком. Я только сейчас, взглянув на вещи трезво, понимаю, что он никогда не отвечал мне взаимностью.  — Вы долго встречались? — Чонгук спрашивает безо всякого скрытого смысла: пока что им руководит обычное любопытство и желание узнать о своем парне побольше.  — Примерно год. Но знаешь, я только сегодня размышлял над тем, насколько же сильно жалею о каждой, каждой проведенной с ним секунде.  — Вот как…  — Если хочешь спросить что-то еще про наши отношения, то спрашивай. Все, что тебе только хочется, я честно отвечу на любой твой вопрос, — Тэхен думает, что Чонгука, возможно, сильно волнует та связь, которая была у Кима с его братом; он очень хочет показать, что прошлое осталось в прошлом, а Минхек не занимает больше ни единого миллиметра в тэхеновом сердце — оно отдано только одному человеку, отдано полностью и навсегда, возможно, на очень громкое и смелое, даже не лишенное бессмысленности, но навсегда.  — Ты сильно его любил?  — Очень, — Тэхен решил, что станет отвечать честно. — Но это чувство угасло уже спустя месяцев шесть. Как я уже говорил, Минхек никогда меня не любил, а я с каждым днем смотрел через все менее и менее розовые очки на него и с каждым днем видел все меньше причин боготворить его. В последние три-четыре недели мы вообще вечно цапались. Были как на иголках. Я даже не знаю, почему первым его не бросил.  — Он изменил тебе, да?  — Да. Думаю, он изменял мне и раньше, до того случая. Тогда я просто впервые увидел.  — Больно было? — Чонгук смотрит так участливо: в данный момент его не волнует, что парнем Тэхена был его брат — важна только сама ситуация.  — Не особенно. Уже тогда я, наверное, совершенно точно его не любил… Жалко мне. Жалко, что все свои первые разы отдал ему. Я бы с радостью разделил их с тобой, котенок.  — Все? — Чонгук не то, чтобы чувствует какой-то особенный укол боли, но просто неприятное чувство так или иначе зарождается. Он представляет, что Тэхен делал с Минхеком, а потом представляет, какой человек на самом деле его брат, и становится очень неприятно.  — Да, — Ким отвечает с громко звенящим в голосе сожалением. — Извини. Если бы я только знал, что Минхек прячет от меня такое солнышко, я бы в жизни не дал ему прикоснуться к себе, веришь?  — Не извиняйся. Это ведь нормально, ну, когда люди любят… Друг друга, — Чонгук понимает, что слов «друг друга» в его фразе быть, по идее, не должно было, и тушуется. — Но все в порядке, правда. Не думай, что я обижаюсь или что-то еще в этом роде. Вовсе нет. Все хорошо.  — Хорошо, — Тэхен чуть заметно кивает головой, а потом приподнимается, целует, после чего и вовсе встает с кровати, ловя на себе удивленный взгляд Чона. — Я только позвоню Юнги, ну, тому другу, о котором я говорил. Думаю, не стоит тянуть до вечера.  — А, ладно, — Чонгук кивает, а сам тоже меняет положение, сворачиваясь в клубочек, обвивая руками колени и утыкаясь в них подбородком. Он следит за тем, как Тэхен тянется к телефону, набирает нужный номер, звонит, потом разговаривает по телефону со своим еще пока незнакомым парню Юнги, аккуратно избегая той самой щекотливой темы, которой является Чонгук, а потом, облегченно выдохнув, прощается; кидает телефон куда-то на стол и опять забирается на кровать, снова устраивая голову на коленях снова вытянутых Чонгуком его ног.  — Наши вещи прибудут через полтора часа. Юнги, оказалось, сейчас немного занят, но он с радостью согласился нам помочь.  — Отлично, — Чонгук улыбается. Тэхен тоже улыбается, и это кажется прекрасным моментом, но на самом деле оба знают, что на самом деле скрывается за этими улыбками, однако никто не перестает улыбаться. Спустя час, когда парни иллюзорно счастливо лежали на кровати, проводя время за чтением книг (как оказалось, Тэхен был настолько же страстным любителем книг, как и Чонгук, вот только его коллекция была в разы внушительнее, что последнего очень порадовало: парень выбрал себе книгу любимого Драйзера и с удовольствием погрузился в нее с головой, пока Ким, пригревшись рядом, увлеченно листал Брэдбери), Тэхену снова позвонили. Он с неохотой отвлекся, отвечая на звонок, а потом взволнованно поднялся и вовсе отложил книгу в сторону.  — Что случилось? — Чонгук, тоже заметив перемену в настроении парня, отвлекся от чтения.  — Юнги сказал, у тебя там что-то произошло в квартире… Он сейчас пришлет фотографию. Сказал, что вряд ли сможет найти там то, что нам нужно… Тэхен кликнул на входящее сообщение и удивленно уставился на экран. Чонгук тоже заглянул, и увиденное фото повергло его в шок. Вообще-то, Минхек наверняка хотел запугать обоих, и, в частности, испугать Чонгука у него получилось, но вот Тэхен чувствовал, как в нем все сильнее и сильнее разгорается жгучая, острая ярость, когда он смотрел на то, во что превратилась скромная, бедная, но несомненно уютная и милая, почти что как ее хозяин, чонгукова квартирка: все было перевернуто вверх дном. Вещи, мирно лежавшие в шкафах, вывалены на пол вперемешку с учебниками, книгами, ручками. Все изломано, перебито, любимая стеклянная ваза Чона мелкой крошкой усыпала пол; шторы сдернуты и брошены на ковер. На следующей фотографии бедная пострадавшая от злых рук ванная: все средства, щетки, пасты, хранившиеся в шкафах полотенца выброшены… Не в лучшем состоянии и кухня на третьем фото. Юнги даже прислал смс. «Уверен, ты конкретно что-то с кем-то не поделил.» Тэхену бы скорее хотелось ответить, что не что-то, а кого-то, но Чонгук не игрушка, чтобы упоминать о нем в таком контексте. Кстати, о Чонгуке. Тот неверящим взглядом взирал на устроенный погром, оставленный, казалось, после только что пробежавшегося по его полюбившемуся жилищу торнадо. Все уничтожено, сломано, покалечено: ему кажется, он слышит стоны тех стен, видевших ужас, который внушает всем и каждому Минхек. Чонгук думает о том, сколько денег, накопленных с огромнейшим, нечеловеческим трудом было потрачено на все то, что было погребено под руинами минхековой ненависти в одночасье. Думает о той старушке, у которой он и так за довольно низкую плату снимал эту квартиру. Думает о том, что точно так же, возможно, он сам в скором времени будет убит. Ким торопливо отвечает на очередной звонок от Юнги и просит того спасти хотя бы что-то из тех названных ранее Тэхеном вещей, которые уцелели, а еще, по возможности, перевезти вообще все, что не поломано. Друг парня ответил согласием и отключился, а Ким бросил телефон куда-то в дальний конец кровати и переключил все свое внимание на Чонгука. Чон даже не плакал. Кажется, даже до конца не осознал, что именно случилось. Просто невидящим взором он все еще гипнотизировал одну какую-то точку, в которой, вероятно, минутой ранее находился тэхенов телефон. Ким позвал его по имени, коснувшись ладонями его щек и осторожно повернув его голову так, чтобы взгляд был направлен только на него, на Тэхена, на его глаза, выражающие вселенское сожаление, но еще полные нежности и любви.  — Котенок… Ты… Прости, я на этот раз опоздал. Ты не расстраивайся только, солнышко, ладно? Мы с тобой все-все убытки возместим, все починим обязательно, а что-то сломалось, то заменим новым, оно еще лучше будет, хорошо? Чонгук, котеночек, ну посмотри на меня, пожалуйста. Гук-и…  — Почему он такой? — Чонгук наконец дергается, выходя из оцепенения, и с грустью в голосе спрашивает. — Почему он так со мной? Я ведь не хотел убивать маму.  — Боже, Чонгук, — Тэхен не знает, как избавить парня от этой боли: ему так, так сильно не хочется, чтобы Чон ее испытывал, но он совершенно не знает, как ему помочь. Он ластится, обнимает, целует, что-то говорит, порой сбиваясь и превращая свою речь в бессмысленный бред.  — Ладно, это уже произошло, — Чонгук выглядит разбитым. — Не стоит теперь слезы лить. Что-нибудь придумаем.  — Ты только не грусти, хорошо, и не поглощайся в эту депрессию, не надо, пожалуйста, пожалуйста. Юнги сказал, он все что можно — спасет, а все, что нельзя — я тебе возмещу, я обещаю. У меня много денег сейчас, дела в ресторане идут в гору… А заявление мы с тобой прямо завтра писать отправимся на этого придурка, обещаю, прямо завтра, ни секунды медлить не станем, ты только не грусти, не замыкайся, маленький. Я тебя очень люблю, честно, я тебе все своей любовью испортил, но я правда очень люблю, и я тебе могу себя подарить, и это самое меньшее, пожалуй, что я могу для тебя сделать, но ты, пожалуйста, только не отчаивайся и не опускай рук. Договорились?  — Договорились, — Чонгук вздыхает тяжело. — Ты только глупостей всяких не болтай. Любишь ты это. Ничего ты мне не испортил, тут еще поспорить надо, кто кому и что сломал, — а потом после недолгого молчания добавляет. — Давай только спать ляжем, пожалуйста? Я… Я себя защищеннее чувствую, когда под одеялом, и когда сплю.  — Хорошо, только Юнги приедет через минут тридцать-сорок, мне его надо будет встретить, а потом сразу ляжем.  — Ладно, — Тэхен притягивает Чонгука к себе, прося поцеловать; тот сперва без особой охоты, но целует, однако после решает, что не стоит раскисать, тем более когда Ким ищет взаимности (Чонгук даже мельком вспомнил, что его любимый не получал ответной симпатии от Минхека никогда, и ему подумать даже страшно было о том, чтобы хоть раз повести себя так же), и отвечает с большей охотой. — Я тогда в душ пойду.  — Конечно, котенок. Можешь ванну набрать, если хочешь. У меня там много всего…  — Я пока ограничусь душем, но спасибо, — и Чонгук улыбнулся, и его улыбка напоминает его квартиру: такая же поломанная и искаверканная. Чонгук исчезает за дверью ванной комнаты с тэхеновой одеждой в руках максимально бесшумно и быстро и включает воду на полную. Тэхену даже не нужно быть волшебником, чтобы узнать, что он делает там, заглушая себя звуком бегущей воды. Ким словно чувствует сердцем, как он плачет. Юнги объявляется дома у парня очень быстро: Тэхен даже не замечает, как проходит полчаса, и домофон начинает надрываться. Спешит к двери только спустя несколько секунд, открывает ее и уже спустя минуту встречает на пороге друга, вымученно улыбаясь ему и обнимая, а после впуская в квартиру и предлагая пройти на кухню.  — Вот сумка, тут все, что я смог спасти, — прежде чем отправиться за Тэхеном, Юнги передает ему вещи: визуально их куда больше, чем парень думал — спасибо и на этом.  — Ты очень выручил, правда, я очень тебе благодарен, хен. Юнги был старше Тэхена на четыре года, но, если честно, сам порой пользовался его помощью куда чаще, чем Ким — его, так что теперь он просто отмахнулся, давая понять, что благодарности не нужны, а формальности уж подавно.  — Не расскажешь, чья это квартира, и что такого страшного с ней приключилось, если это не личное, конечно?  — Боюсь, это очень долгая история… Я обязательно все объясню тебе, просто сейчас Чонгук… Тэхен вдруг слышит поворот дверной ручки ванной, откуда через мгновенье выходит сам Чонгук, с мокрым бардаком на голове и полусонным взглядом, а еще капельками воды, стекающими с его головы по шее вниз, и еле заметным следом от зубной пасты у самого уголка рта. Ким сперва только умиляется, как-то забывая о гостях, но потом видит резко округлившиеся от испуга глаза Чонгука и его фигуру, исчезнувшую где-то в спальне.  — Впрочем, думаю, я могу начать строить догадки, — произносит Юнги, видевший эту странную картину. — Ты, кажется, говорил, что у тебя есть человек, которому нужно помочь, Чонгук. Это он, верно?  — Да, — Тэхен быстро бросает и кидается вслед за парнем в комнату. — Прости, я быстро. Юнги, выдавив из себя незлобный смешок, кивает, с некоторым удивлением наблюдая за происходящим. Он фыркнул и развернулся на все сто восемьдесят, решив дождаться Тэхена на кухне. Ожидание не так томительно, когда его скрашивает чашка вкусного чая. А ради сюрпризов, которых ему еще немало принесет этот вечер, можно было бы подождать, кажется, целую вечность.