Hidden twin

В больнице кучка врачей, столпившихся вокруг Чонгука, сразу же потащила его на какие-то обследования и анализы. Тэхену же пришлось сидеть в каком-то коридоре, длинном, белом и извивающемся, будто бы змея. Ким чувствовал себя совершенно потерянным, вереница одинаковых дверей открывалась и закрывалась, впуская и выпуская больных, опороченных, умирающих в сопровождении врачей и родственников. Все их лица были, казалось, омрачены чем-то очень страшным, и Тэхену казалось, что каждый из них знает, что произошло сегодня. Кажется, чонгукову боль, подкрепляемую разбитыми чувствами Кима, чувствует сегодня весь мир.  — Господин Ким? — какой-то полицейский приблизился к парню вместе с блокнотом в руках. — Мне нужно допросить пострадавшего, вы не знаете…  — Вы можете сделать это завтра? — в голосе Тэхена сквозит неприкрытая угроза: ярость и злость, злость на себя, на Юнги, на Минхека, на еще двоих совершенно незнакомых ему человек — словом, на каждого, кто посмел доставить Чонгуку боль и неудобства — затуманивала разум и нуждалась в том, чтобы чувству дали волю; Ким вот-вот сорвется. — Чонгук очень устал и измучился, можно, пожалуйста, хотя бы на этот сегодняшний чертов вечер оставить его в покое?! Полицейский хотел было ответить что-то в том же духе, но смягчился. Он уже знал, что именно произошло, и поэтому с большим пониманием относился к тэхеновой грубости и резкости. Он кивнул, сказав, что ему все же придется зайти завтра, и удалился, оставляя парня наедине с его горем.  — Господин Ким, — и снова Тэхена зовут по имени, и он уже чувствует, что буря вот-вот разразится, а он вот-вот взорвется, обрушив гнев на кого-то, быть может, вовсе не в чем неповинного, но просто оказавшегося рядом; однако Кима зовет врач, занимавшийся Чонгуком, поэтому парень сдерживается и отвечает вопросительным взглядом и кивком головы. — Мы закончили, и вы можете пройти в палату к своему другу. Номер триста сорок семь, дальше по коридору… И Тэхен кивнул и помчался вперед, потому что теперь жизненно необходимо было увидеть Чонгука, удостовериться в том, что все в порядке, и что он больше не так сильно мучается: хотя о чем Тэхен, черт возьми, думает — даже сейчас, когда все закончилось, он и представить себе не может, какую боль парень наверняка будет испытывать еще на протяжении недели как минимум, причем как моральную, так и физическую. Слишком сильное унижение, зверское, жестокое обращение и выплеснутая жгучей кислотой ненависть. Такое не пройдет, не исчезнет бесследно. Но Ким старается остановиться на одной лишь мысли о том, что он сейчас увидит Чонгука: и он заходит в палату, встречается взглядом с Чонгуком, теперь уже отмытым от грязи, переодетым в чистую одежду, похожую на пижаму нежного голубоватого оттенка. Парень полулежал на кровати и глядел в окно, когда Тэхен вошел и переключил на себя его внимание. Взор почерневших еще сильнее глаз устремился на Кима.  — Чонгук-и… Тэхен вытягивает из себя это имя, смакуя на языке, и подрывается с места, закрывая плотно дверь, чтобы никто не вошел, не потревожил, подходит к самой кровати и смотрит в самые глаза внимательно. В это мгновение злость поутихла, сменившись, кажется, даже усилившимся обожанием и нежностью. Тэхен оказывается рядом. Чонгук даже переводит взгляд на стул неподалеку от кровати, будто бы указывая, что Ким может сесть на него, но тот, к огромному удивлению, садится прямо на пол, устраиваясь на своих коленях, утыкается головой куда-то в простыню, совсем рядом с чонгуковой рукой, лежащей на животе, и стискивает зубы, пытаясь не позволить опять нахлынувшей резко и внезапно боли отразиться на его лице.  — Прости меня, — Тэхен не хочет плакать, и он даже не всхлипывает, честно, но слезы все равно льются из глаз, попадая на чистое постельное белье. — Я тебя не защитил, я позволил сделать это с тобой, я не смог быть рядом, когда это было нужно сильнее всего на свете… Я ведь тебе обещал, что тебя и пальцем никто не тронет, а оно вот как получилось. Прости меня, маленький… Чонгук смотрит с пониманием и отголосками жалости. Смотреть на разбитого Тэхена, который себя за все корит, совсем не хочется и не можется, поэтому Чонгук рукой касается его волос, начинает гладить по голове и говорить что-то, совсем тихо, потому что голос сорван, но уже без особой боли в горле, за что отдельное спасибо докторам.  — Тэ, не надо, поднимись, пожалуйста, мне на тебя такого смотреть тоже больно, очень, понимаешь? Ты всегда глупости говорил, а я перестать просил, но ты ведь непослушный до ужаса, вот и сейчас продолжаешь. Прекращай. Ни в чем ты не виноват, просто не над всем мы властны. Тэхен все же поднимается, когда Чонгук начинает уговаривать снова, и садится, теперь уже на стул. Берет бережно руку парня, обхватывает ее своими пальцами, словно хрустальную, и прижимает к губам, целуя, а после прижимается к ней щекой, ластясь.  — Я так боялся, что потеряю тебя совсем, что больше живым никогда не увижу, — Ким поднимает взгляд на Чонгука и смотрит снова в глаза, даже не надеясь на то, чтобы выплыть из этого омута. — Ты — самое большое счастье для меня, солнышко мое. Я бы жить просто не смог, маленький…  — Не потеряешь, — Чонгук улыбается, но теперь уже в его улыбке куда больше радости; когда отец еще был жив, он говорил, что парню надо бы податься в актеры.  — Сейчас тебе уже не так больно? — Тэхен взволнованно окидывает взглядом парня.  — Вообще-то, еще больно, ощутимо, но не так сильно как… Тогда, — Чонгук тушуется, вжимая голову в плечи.  — Что произошло вообще? Юнги тебя туда отвез, я ведь правильно понял?  — Минхек ведь убил давно его любимого, кажется, Сокджина, если я не ошибаюсь… А Юнги сказал, что не убил. Минхек пообещал, наверное, что они будут вместе… В общем, Юнги тушевался, был сам не свой, но он меня туда привез, а потом… Тэ, — Чонгук, поджав губы, с болью и грустью посмотрел на парня. — Он… Он его убил. Минхек убил Юнги.  — Убил? — Тэхен неверящим взглядом посмотрел на Чонгука, решив, что ослышался, и его раненое сознание подкидывает ему эти жуткие слуховые галлюцинации, но Чонгук кивает, подтверждая сказанное, и Ким мотает головой, все еще отказываясь верить.  — Минхек ему практически распорол живот, ножом. Там было много крови, — Чонгук зажмурился, вспоминая. — А потом сообщники Минхека его увезли и вернулись.  — Это ведь он, я так понял, успел отправить мне сообщение.  — Какое?  — С адресом склада. Должно быть, он не был мертв, когда его увозили, — Тэхен опять прижался лицом к руке Чонгука. — Если бы не он… Ты мог бы погибнуть.  — Мне было очень страшно и больно, я был уверен, что умру.  — Господи, котенок, я слышал, как ты кричал, Минхек позвонил мне… У меня в ушах до сих пор стоит этот ужасный звук. Я содрогаюсь от одной мысли, что с тобой происходило, а ведь я даже ничего не знаю, меня там не было… Что там произошло?  — Когда Юнги уехал, — Чонгук решил, что Тэхену можно все рассказать; на самом деле, он бы никому и никогда в своей жизни не смог бы рассказать такое, и Тэхену бы наверняка не стал, но сейчас внутри что-то пошевелилось, заставляя быть откровенным, и противиться желанию быть с Кимом настолько близким, чтобы он знал о случившемся больше, чем все остальные, было невозможно. — Минхек связал мне руки и посадил на стул. Он… Сперва он только разговаривал, говорил о…  — О чем?  — О тебе, — Чонгук сглотнул; пожалуй, эта речь врезалась в его память куда прочнее всего остального.  — Обо мне? — Тэхен приподнял в удивлении бровь. — Но что?  — О ваших отношениях… Ну… Об этом… Чонгук в силу своей природной стеснительности и нахлынувшей сейчас неловкости не смог объяснить в подходящих и куда более понятных терминах, но Тэхен и так все понял. Его лицо вытянулось, выражая крайнюю обеспокоенность и взволнованность, однако помимо того еще и раздражение, желание избить Минхека до полусмерти, если не прикончить совсем.  — Но я ему не верил, честно-честно, что бы он не говорил. Он пытался доказать мне, что… Что ты меня не любишь.  — И не верь, — Тэхен, желая быть как можно ближе и выразить свои чувства как можно сильнее, даже пересел, теперь опустившись на краешек чонгуковой кровати и поцеловав его в лоб, после чего дойдя и до губ. — Я очень-очень сильно тебя люблю, я Минхека в жизни своей так сильно не любил, котенок мой. Это даже словами выразить нельзя, как сильно, и я даже не знаю, можно ли действиями… Черт, как бы я хотел стиснуть тебя в самых в мире крепких объятиях сейчас.  — Я тоже, — Чонгук, чуть поморщившись, подался вперед, желая самому проявить инициативу и поцеловать, однако сильнейшая боль пронзила все тело, заставляя застонать: и как же, черт возьми, неприятно было осознавать, откуда она исходит.  — Лежи, лежи, солнышко, не двигайся, — Тэхен сам наклоняется, опять и опять целуя, носом водя по чонгуковой щеке и прижимаясь к нему неловко, но максимально близко сам: так, как обоим не больно. Конечно, физически. — И не рассказывай больше, если не хочешь. Не вспоминай, неприятно ведь.  — Мне так стыдно перед тобой, и перед всеми вообще… Но я совсем ни с кем не могу поделиться тем, что случилось… Ни с кем, кроме тебя. Помоги мне избавиться от ощущения того, что я был там совсем один, пожалуйста.  — Конечно. Ты можешь рассказать мне все, что только хочешь.  — Я ведь понимаешь, я надеялся, что Минхек еще человеком остался, что он еще не растерял до конца свою человечность, что он… Он не сможет сделать этого. Я его просил, я умолял его остановиться, а он… Он настолько меня ненавидит… Он совсем без всего, ну… Боже, мне так неловко это объяснять, Тэ… Ну, то есть, совсем без всего, туда, понимаешь? И щеки Чонгука окрасились в красный. Если бы только можно было рассказать обо всем без таких подробностей. Он с самого детства просто не мог заставить себя произнести такие слова вроде «член», «секс» или «смазка», прямо как сейчас. От этого появлялось какое-то странное, грызущее чувство неполноценности, но такие вещи, в общем-то, и обсуждать было не с кем, так что Чонгук особенно не задумывался на этот счет. А теперь вот не может адекватно и понятно все объяснить, и ему просто несказанно повезло с тем, что Тэхен такой понятливый.  — Без смазки? — подсказывает он и получает кивок и спрятанное в ладонях лицо. — Господи…  — А потом он сказал, чтобы… Чтобы те, двое, его сообщники… В общем, сначала один начал делать это, а потом другой присоединился, и они оба, одновременно… А потом я потерял сознание, а потом ты рядом, Тэ. Я думал, что просто погиб и попал в рай, и я до сих пор не верю, что я живой, и что все — реальность.  — У меня сердце обливается кровью, когда ты рассказываешь об этом, — Тэхен тянется, не в силах прекратить целовать: ему катастрофически не хватает Чонгука, он не может довольствоваться одними только скованными движениями и смазанными поцелуями. Но по-другому его мальчику больно, и теперь Тэхен представляет, что с ним делали, и может только догадываться, насколько сильна эта боль, но, кажется, даже его самые смелые догадки не идут ни в какое сравнение с жестокой реальностью.  — Извини…  — Не извиняйся, глупенький, — Тэхен кладет осторожно руку Чонгуку на живот, поглаживает, совсем не нажимая, и спрашивает. — Болит?  — Угу, — Чонгук утвердительно кивает, следя за тэхеновыми действиями. Ким же наклоняется и целует парня в живот, правда, поверх одеяла, но целует, топя в нежности и любви.  — Поцелуи должны забирать боль, — говорит он, возвращаясь в прежнее положение. — Если бы я только мог, я бы поменялся с тобой местами, лишь бы ты только так не мучился, мой маленький.  — Нет, — Чонгук резко дает отрицательный ответ. — Я не хочу, чтобы ты чувствовал это… В смысле, не говори так. Не нужно. Ты ведь знаешь, какой я слабый, я бы просто не пережил, окажись ты на моем месте.  — Ты у меня самый в мире сильный, котенок, никогда не забывай об этом; ты самый солнечный, красивый, добрый, милый, нежный, чуткий, замечательный, прекрасный, волшебный мальчик. Не бери с меня пример и не болтай глупостей, ладно?  — Хорошо, — Чонгук наконец-то улыбнулся с неподдельным светом в глазах. — Тэ…  — Да, Гук-и?  — Я очень устал… Я бы сейчас с удовольствием немножко поспал…  — Конечно, — Тэхен тут же закивал, и прежде чем Чонгук успел задать еще один вопрос, он уже на него ответил. — Не волнуйся, я теперь никуда не уйду. Я переночую здесь. Вот, смотри, — парень подошел к стоящей рядом с кроватью Чона каталке с мягкой, сносной обивкой. — Прямо класса люкс.  — Не выспишься же ведь.  — Я-то? — Тэхен посмеялся. — Если я хочу спать, я готов лечь хоть на полу, так что все в порядке. Ким подкатил свою будущую кровать прямо к кровати Чонгука, после чего подошел к выключателю и погасил в палате свет, опустил жалюзи и вернулся обратно, опуская аккуратно спинку чонгуковой кровати так, что он мог полностью лежать, после чего поцеловал его в лоб и наконец-то лег тоже.  — Я совсем рядом с тобой, котенок. Не бойся ничего и спи. Я тебе уже столько раз обещал, но теперь точно-точно и честно-честно: теперь не тронет никто.  — Только если ты, — Чонгук, поморщившись, попытался повернуться и лечь на бок, но это доставляло просто невероятную боль; он опустился на спину, но повернул к Тэхену голову. — Возьми меня за руку, пожалуйста. Так спокойнее. Ким обхватил своей рукой еле-еле дрожащую руку Чонгука, ощупывая его холодные пальцы и согревая собственными, теплыми.  — Тэ, — Чонгук снова позвал парня.  — Что, котенок?  — У меня тут подушка лишняя есть… Мне две совсем ни к чему, так даже наоборот неудобно. Возьми. Я ведь знаю, ты спать иначе не можешь, тебе обнимать что-то надо.  — Спасибо, солнышко, — Тэхен улыбнулся и стиснул в объятиях белую подушку, пытаясь представить на ее месте своего мальчика. — Теперь можем спать.  — Спокойной ночи, — Чонгук шепнул, лишь вытягивая губы, имитируя поцелуй. Тэхен ответил тем же. Такие грустные улыбки, каждый прячет за ними свои подлинные чувства, но в то же время каждый знает, что на самом деле скрывается за этими даже не до конца веселыми минами. Кровь, боль и слезы. Чонгук понимает, что от них не спрячешься под одеялом, и никакой сон их не проймет.