Hidden twin

— Что ты, кусок дерьма, такое несешь? — Юнги сводит челюсть от злости, он останавливается посреди дороги, сжимая телефон в руке сильнее. — Сокджин давно мертв.  — С чего ты взял?  — Я собственными глазами видел фото… Прекращай эти игры, Минхек, я не хочу даже слышать твой отвратительный голос.  — Не бросайся такими грубостями, Юнги-я. Фото — подделка, а ты — просто идиот, который повелся на снимок.  — Не заговаривай мне зубы. Я кладу трубку, — но Юнги ждет вопреки своим словам еще пять секунд, и этой заминкой Минхек удачно воспользовался.  — Если ты хочешь узнать, где на самом деле сейчас твой любимый-дорогой-единственный, ты придешь по тому адресу, который я скину тебе в сообщении. Помни, я даю людям шансы всего один раз в жизни: потом Сокджин перестанет быть мне нужным, и тогда он на самом деле отправится в могилу. До связи. Сказано скороговоркой. Отточенной и выученной на пять с плюсом, эффектной и отвратительной, но отвратительной потому, что она заставила Юнги сомневаться. Он зарубил себе на носу еще год назад: никогда и никого больше не любить и никогда и ни в чем не сомневаться. Последнее правило, составлявшее ключевую часть в его жизни, дало брешь. Что, если Минхек не врет, и Сокджин не умер? Где он тогда? Наверняка не живет спокойной жизнью. Голова идет кругом от мысли о том, что Сокджин мог все это время быть где-то спрятанным, хорошо скрытым от чужих глазах, настолько, чтобы в нужный момент Минхек мог воспользоваться им, сделав коронным тузом, ложкой дегтя в сладком меде. Нет, Юнги своими глазами видел фото. Он отчетливо видел, черт возьми, перерезанное горло и пустые глаза. А все-таки, что если… Если тот, кто подарил ему столько счастья, радости и любви в прошлом, еще жив и способен повторить такой фокус в грядущем будущем? Юнги качает головой. Конечно, он не такой дурак. Он никуда не пойдет. Его не так-то просто провести. На следующий день Юнги вечером мчится в клуб, адрес которого был указан в сообщении. Какой-то незнакомец встречает его у самых дверей, бросая для разъяснения ситуации короткое: «Я от господина Чона», а потом провожает, прося следовать за собой. Петляет, протискивается между людьми, зависшими и потерявшими счет времени в пьяном угаре, ведет по какой-то лестнице в самом дальнем углу огромного помещения, похожего на танцпол, наверх, на второй этаж, где не так громко слышна музыка, где включен свет, но лампы алые, кровавые: на деле простые светильники, покрашенные красной краской, но даже беря во внимание этот факт все равно зловещие. Минхек встречает парня противной улыбкой, похожей на снисходительную: этот придурок уверен, что делает Юнги огромное одолжение, соизволив встретиться с ним сейчас. Как же хочется стереть самодовольную мерзкую ухмылочку с этого лица. Мин невольно сравнивает Минхека с его братом: ангел и дьявол во плоти своей.  — Юнги, здравствуй, — мурлычет Чон, предлагая сесть за стол перед собой. — Так давно не виделись, сколько лет, сколько зим?  — Считаешь, что ли? — Юнги огрызнулся и кинул недобрый взгляд на парня, чьи глаза хищно блестели в свете багряных ламп.  — Не хочешь чего-нибудь? Может, перекусить? Выпить? — Минхек делает вид, что не заметил едкого высказывания, и строит из себя учтивого и заботливого: пожалуй, эта игра раздражает сильнее всего. Хочешь заставить меня делать что-то, так не строй из себя придурка, идиот, думает Юнги, но в действительности только усаживается на стул и презрительно смотрит на парня перед собой. — Ну как хочешь, тогда сразу к делу. Он кивает парню, приведшему Юнги сюда, приказывая оставить их наедине, и, придвинувшись ближе, начинает:  — Уверен, ты уже знаешь о моем милом братишке и его новом парне. Мои люди видели тебя выходящим из квартиры Чонгука. Ты покопался там, что-то взял, а потом поехал к Тэхену домой, даже не проверив, следят ли за тобой. Ты всегда был недалеким. Ну да ладно, люди дураками рождаются, не стоит их за это винить.  — Вот и я тебя не виню, так что все в порядке, продолжай, — Юнги приторно улыбнулся, поймав недобрый взгляд собеседника на себе: Минхек всегда был таким, строит из себя крутого парня, кривляется, а сам заводится с полуоборота и на деле совершенно не владеет собственными эмоциями.  — А еще, уверен, ты знаешь, что мне ну очень надо повидаться с братом, но есть одна проблемка в виде Ким Тэхена. Точнее, она была одной проблемкой в виде Ким Тэхена, теперь появилась другая: ее зовут Мин Юнги. Надеюсь, ты поможешь мне избавиться от обоих.  — Ты действительно дурак или что-то? Ты думаешь, я стану тебе помогать? Да я скорее помогу им закопать тебя в могилу.  — Тогда не забудь припасти еще ямку и землю для Сокджина.  — Перестань говорить мне о нем, — Юнги еле-еле сдержался, чтобы не ударить кулаком по столу, и стиснул зубы, процедив. — Он умер давным-давно. Не цепляйся за него.  — Я тебе уже объяснял, глупенький, что фотография — чистой воды подделка. Хочешь, я расскажу тебе, где на самом деле твой Сокджин и чем-то он таким интересным занимается? — Минхек ждет ответа, но Юнги молчит, и парень, восприняв это как маленькую победу, с энтузиазмом продолжает. — Я не убил его год назад. Я продал его в бордель, Юнги.  — Что? — Мин давит из себя ухмылку, стараясь убить отголоски надежды внутри.  — Ты не расслышал? — Минхек придвигается ближе, теперь шепча чуть ли не на самое ухо. — Я. Продал. Ким. Сокджина. В. Грязный. Бордель, — а после отстраняется, — победно улыбаясь. — И я даю тебе один-единственный, буквально золотой шанс спасти его.  — Ты лжешь.  — Я? Лгу? — Минхек театрально достал телефон из кармана черных джинсов и набрал кому-то. — Алло? Добрый день, Минхо. Можно мне Сокджина к телефону? Спасибочки, — Чон протянул Юнги телефон. — Слушай. Юнги, уже все меньше и меньше верящий в реальность происходящего, смотрит вопросительно-удивленно на Минхека, стараясь скрыть каждую проступающую на лице эмоцию, и подносит телефон к уху, после чего слышит в ней родной, любимый, звонкий, нежный голос.  — Алло? Кто это? Юнги? Юнги, это ты? Юнги?! И Минхек, подобно коршуну, подскакивает, выхватывая из рук Мина телефон, улыбаясь и уже празднуя чужое поражение.  — Уверен, тебе уже хватит, — улыбается он, завершая звонок. — Теперь убедился, Юнги-я?  — Быть того не может… Юнги, если честно, не может совладать с собой. Он силится перестать сидеть как оцепеневший истукан перед своим заклятым врагом, но слова застревают в горле, и он только смотрит ошеломленно на Минхека. У него тут, вообще-то, перевернулась целая Вселенная. Минхек просто смеется.  — Уверен, ты не горишь желанием оставить Сокджина там, где его принуждают удовлетворять вонючих, грязных и незнакомых папиков с толстыми кошельками, делать все, что они только пожелают, а их желания… О, они ужасны. И Сокджину приходится выполнять каждое, каждое, представляешь, иначе его изобьют до полусмерти, но не прикончат, чтобы он страдал дольше, и снова заставят прислуживать. Такой жизни ты для него хочешь? Юнги пока молчит, а Минхек продолжает.  — Я могу договориться с владельцем борделя, а Сокджина выпустят, даже за не особенно крупную сумму, а все, что требуется от тебя, так это… Это просто под каким-нибудь предлогом остаться с Чонгуком один на один и привезти его мне.  — Чтобы ты убил его? — Юнги наконец произносит что-то, но голос у него едва заметно, но слышно подрагивает, звенит. — Думаешь, я не знаю, что будет? Ты искалечишь его, изнасилуешь и убьешь… Я своими глазами видел твоего брата. Он такого не заслуживает. Этого заслуживаешь ты.  — Тогда погибнет Сокджин. В гораздо больших муках. Если ты настолько принципиален, то я, положив руку на сердце, могу даже дать тебе обещание — ох, знаменательный момент — о том, что я не убью братишку и не стану бить его особенно сильно. Быть может, пару раз, для профилактики… Моя цель состоит только в том, чтобы разлучить Тэхена с Чонгуком. Пока что больше ни в чем. Мин ненавидит себя за это, но он — да, черт возьми — он сомневается. Сомнения обуяли его душу, заполонили разум, заставили испытывать нечеловеческие страдания и разрываться на части, мечась между двух зол.  — Ты можешь спасти Сокджина, а Чонгука я обещаю оставить в живых. Неужели это не самое выгодное предложение, которое ты когда-либо в своей жизни мог вообще от меня получить? Юнги встает из-за стола, холодно смотрит на Минхека, а потом разворачивается и уходит. Чон не бежит за ним и позволяет уйти. Он слишком хорошо знает его. Он уже с ним боролся. Юнги никогда в жизни не признается в том, что сдался пороку. Минхек — порочное зло, и он победил. Юнги врывается в свою квартиру и, оглушительно громко хлопая дверью, с размаху с громким звериным рыком бьет кулаком зеркало в прихожей, разбивая его на части, кромсая свою руку и пытаясь выпустить пар. Не помогает. Он проходится по всем полкам, находящимся в радиусе метра от него: сметает книги, одежду, усыпая ими пол, в бессилии бьет кулаками шкаф, едва ли не ломая дверцу, обрушивается на беззащитную стену, осыпая ее ударами, безжалостными, грубыми, яростными, жестокими. Как хорошо бы было, если бы на месте этой мертвой стенки был живой Минхек. Он поставил его перед этим ужасным выбором. Заставил склонить голову и так низко пасть. Заставил выбрать между милым, совершенно ни в чем не виноватым Чонгуком, только-только нашедшим свою любовь и пытающимся обрести еще и счастье, и Сокджином, его добрым, чутким, сладким, любимым мальчиком. Об этом душащем чувстве не знал никто, совсем никто. Только Юнги знает, как же сильно он любит, любит до сих пор, и как его разрывает от этих чувств. Только он знает, каково это — сильному и независимому, крутому и ни в ком не нуждающемуся парню обнимать ночью большого плюшевого медведя и плакать, плакать каждую чертову ночь, потому что рядом бездушная, неживая игрушка, а не Сокджин, чьи прикосновения были обжигающе приятными, а поцелуи волшебными и незабываемыми. Улыбка самой красивой и яркой, глаза — целый мир. Были. Были. Были! Юнги думал, что Сокджин умер. А он жив, и Мин не может сопротивляться своей тяге увидеть его, коснуться его, обнять, поцеловать, прижаться всем телом и почувствовать его запах, такой сладкий, приятный, даже уютный. Но для того, чтобы сделать это, ему нужно… Нужно… Черт, ему нужно принести в жертву Чонгука. А Чонгук совсем не подходит для такой роли, он не должен быть жертвой: Юнги в память врезался маленький милый мальчик, до жути стеснительный, а еще, кстати говоря, очень красивый. Он боится чужих людей и сильно-сильно любит Тэхена. Боже, а как же ему в глаза будет смотреть Тэхен, если… Если он все же сделает это… Юнги сам не замечает, как отыскивает где-то в шкафчике бутылку вина, которую, уже спустя пять минут, почти до дна выпитую, он дополняет привезенной одним знакомым русской водкой. Изрядно напившись, он даже не соображает, что делает, когда хватается за телефон и сбивчиво печатает: «Кгда?» Ответом служит:

«Завтра вечером.»