Поверить тебе

Роскошь и великолепие огромных залов поражали даже гостей, знакомых с жизнью в высшем свете не понаслышке. Если в Альтуне во дворце верховного паши и особняках вельмож преобладала дорогая простота, в Сент-Михаэле было принято подавлять богатством и величием. Дорогие ткани портьер и обивок, резные узорчатые панели из редких сортов дерева… цветы в вазах, наполняющие залы ароматом, от которого кружилась голова. Ослепительное сияние сотен свечей. Уже почти неделю Махмуд изо дня в день любовался всем этим великолепием, но ни на шаг не приближался к цели. Его и Халила-пашу в столице Балтрейна встретили со всеми почестями, полагающимися по статусу, поселили в городском особняке одного из советников императора, и хозяин дома был неизменно любезен, расточая заверения в готовности сотрудничать. Захваченных пленников держали под охраной в главной тюрьме столицы, и следствие длилось. И все же окончательное решение еще не приняли. Оставалось только танцевать на балах, вести ничего не значащие светские разговоры и ждать. Правда, несколько раз Махмуд видел министра Луиса с супругой, но счастливые молодожены не расставались ни на миг и с явной неохотой относились к разговорам о политике. Неужели их связь уже сейчас так сильна? Или Луис использует первый месяц после свадьбы как предлог для того, чтобы тянуть время и не спешить с подведением итогов по самым важным делам? Он ведь вполне способен на такое. Да, солгать о самом существовании или отсутствии связи с ни-шан не осмелится никто, ни опытный интриган, ни даже разбойник с большой дороги. Эта сила подобна силе стихии. «Вода не приемлет лжи» - говорят в Турции. «Земля, по которой мы ступаем, знает и помнит всё о нас» - так звучит ритуальная фраза истинных в Балтрейне. Но вводить других в заблуждение или недоговаривать о том, что происходит между человеком и его истинной парой… вполне вероятно. Сколько раз за всё это время Махмуд сам в ответ на поздравления улыбался и говорил, что счастлив, как никогда в жизни, и ни с кем не делился своими колебаниями и сомнениями. А такой человек, как министр, тем более способен притворяться поглощенным семейной жизнью и строить далеко идущие планы! Слишком разными казались эти двое. Весь облик лорда Луиса, светловолосого, с холодным светлым взглядом – внешность, свойственная большинству северян – и предпочитающего мерцающие зеленоватые и серебристые тона в парадном облачении, представлял собой контраст с южной красотой супруги, черные как ночь локоны которой спадали на смуглые плечи, и с ее нарядами, алыми с золотой отделкой. Луис был немногословен, леди Анхелес, напротив, охотно говорила с иностранными гостями обо всех вещах, не касающихся расследования, которое привело посольство в Сент-Михаэль. Особенно она интересовалась тем, какими средствами пользуются врачи в далеких провинциях, и насколько местные снадобья помогают больным. На службе Махмуд успел многое повидать – и самые настоящие подвиги, совершаемые лекарями, у которых в распоряжении всего лишь старые инструменты да местные зелья, и страдания и смерти раненных. Но говорил об этом осторожно. Как знать, война может начаться когда угодно, и, не приведи небеса, любое невзначай оброненное слово способно привести к непоправимым последствиям. Не раз на этих приемах и праздниках ему казалось, что за несколько дней в душе он стал старше на несколько лет. Раньше он думал о людях по ту сторону границы только как о врагах, виновных в гибели его родных и родных его товарищей, как о чудовищах, когда-то разорявших Турцию. Двенадцать лет – слишком мало, чтобы все раны затянулись. Но невозможно было увидеть кровожадное чудовище в госпоже Анхелес, такой веселой, милой и увлеченной любимым делом. …После танцев гости расходились по гостиным и салонам, играли в карты, пили вино, обсуждали последние новости. Махмуд оглянуться не успел, как его позвали за карточный стол две дамы в военных мундирах. Огненно-рыжая – Жанна Дельбе, командир одного из провинциальных гарнизонов – тасовала колоду, и карты быстро-быстро мелькали в не по-женски широких ладонях. Светло-русая – Валери Ларош, капитан отряда императорской гвардии – курила, ожидая раздачи нужного количества карт для игры. В Балтрейне курили не кальян, а тонкие трубочки, наполненные табаком. «Сигариллы»**, так это называлось. На запястьях женщин блестели серебряные браслеты со стилизованной гравировкой в виде языков пламени, здешнего символа предназначения свыше, и с одинаковыми подвесками в форме львиной головы. За игрой в тонто разговоры не прекращались. Капитан Дельбе остроумно рассказывала о проделках новобранцев, тоскующих по женскому обществу в провинциальной глуши. - Сколько раз приходилось их ловить из самоволки, а то и сдавать на руки военным врачам… есть места, в которых такая живность водится, не приведи небо повстречаться. И что вы думаете? Придут в себя, и снова сбегают. За нашими пантерами не поухаживаешь, чуть что, мало не покажется. Теперь-то пригодилась наука… Махмуд не рисковал делать крупные ставки, но даже при этом понимал, как трудно бы ему пришлось, если бы Заганос не учил его держать в уме несколько задач одновременно. Следить за картой, следить за жестами других игроков, сохранять тот рассеянно-беззаботный вид, по которому они не угадают, какой набор у тебя на руках – и при этом еще поддерживать беседу. Даже играть в шахматы параллельно на нескольких досках казалось не так сложно: построенная на логике игра не требовала этого актерского мастерства. А ведь на вечере внимание отвлекало буквально всё. Шутки, иногда весьма вольные, от которых юноша краснел, а дамы, замечая это, смеялись еще громче. Другие гости, время от времени подходящие к столу и интересующиеся, как идет игра. Дым, шум. И собственные горькие мысли. Сейчас было весело разговаривать с Валери и Жанной, сейчас увлекала игра – но от того еще тяжелее становилось думать о том, что, если начнется война, с этими красивыми и азартными дамами придется встретиться на поле боя. Придется оборвать нить молодой жизни, и что хуже всего, человек, связанный узами истинного брака, после смерти ни-шан (или соулмейта, как здесь говорят) долго не живет. Даже если один из пары в безопасности, а другой пал в битве – оставшийся в живых почувствует потерю в тот же миг. Об этом и многом другом нет времени размышлять, когда ты действуешь. Совсем не то, когда ты просто наблюдаешь жизнь со стороны. * Чтобы не терзать себя сомнениями, свободное время Махмуд проводил в лавках и на рынках, выискивая редкие вещицы, которые хотелось привезти домой. Бывало, в сознании звучал знакомый холодный, ироничный голос: «Ты же не знаешь, довезешь ли всё это богатство домой! Хоть бы была воля небес на то, чтобы ты сам вернулся живым. На свадебные празднества ты уже рискуешь опоздать». Да, наверное, Заганос так бы и сказал. Но искушение все-таки привезти с собой что-то на память перевешивало рассудочные доводы. За почти месяц цветной мир еще не утратил своей новизны и прелести. «А что, если потом я буду жалеть обо всем упущенном?!». Лучше уж наслаждаться радостями жизни сразу, ненадолго забывая о всех трудностях и о предстоящем пути обратно. Письмо с приглашением на заседание совета Империи пришло, когда Махмуд почти отчаялся ждать и уже предполагал, что никто турецкое посольство не примет и слушать не будет. Он подозревал и такое – неизвестно ведь, чего можно ждать от правительства Балтрейна. И, когда карета доставила его к воротам дворца, он вышел и на миг сжал в кулак ладонь, украшенную теми самыми кольцами. Пусть силы небесные будут милостивы, пусть тайное оружие не понадобится. Но в этот миг воспоминание о подарке Заганоса придало ему силы. «Плохая примета – это оставить супруга без надежной защиты». В этих словах прозвучала всё-таки если не забота, то тень ее. В величественном огромном зале с узкими стрельчатыми окнами и темно-синими, почти черными, портьерами, юноша чувствовал себя совершенно незначительным. На то, видимо, и был рассчитан хорошо продуманный эффект – чтобы каждый иностранец, входящий сюда, самому себе казался маленьким человечком, представшим перед огромным и слаженно действующим механизмом. - Смелее, Махмуд, мы с тобой справимся, - шепотом сказал ему Халил-паша. Он кивнул. Справимся. По-другому просто быть не может! Лица сидящих за столом императора, министров и военных казались Махмуду непроницаемыми масками. Трудно было сейчас угадать истинные намерения за холодным взглядом седого монарха или ироничной усмешкой министра Луиса. Сидевшая рядом с Луисом молодая женщина с ярко-рыжими, почти красными, волосами, смотрела на посланников со скучающим видом, который, впрочем, Махмуда не обманывал. Он уже успел многое услышать о Лилидирк, герцогине Альвальдеса. Даже свои отзывались о ней как о человеке опасном, способном на любой рискованный поступок и любую жестокость. - Мы искренне скорбим о смерти министра Франца, - начал министр Луис после полагающихся по этикету приветствий. – Его гибель заставляет нас предполагать, что турецкие генералы первыми нарушили мирный договор. Только из стремления к миру мы готовы выслушать аргументы турецкого посольства, опровергающие вину солдат, служащих на границах. Стремление к миру! Да это ведь ложь, ложь от первого до последнего слова. Еще недавно Махмуд вспылил бы, высказав этому надменному лицемеру всё, что думает. Но теперь он молчал, предоставив старшему в посольстве возможность говорить первым. - Правительство Турции действительно желает мира, - спокойным тоном подтвердил Халил-паша. – Тем не менее, нам всем прекрасно известно, каково ныне положение на границах. Кочевые народы одинаково нападают на поселения Турции и Балтрейна, им всё равно, чьи земли разорять, лишь бы добыть пропитание. - Мы ознакомились с донесениями с границ, - равнодушно сказала герцогиня Лилидирк, наматывая на кончик пальца длинную волнистую прядь. – Однако каковы доказательства, что министра Франца убили не кочевники? Махмуд достал из футляра несколько стрел, одну за другой. - Извольте взглянуть и убедиться. Первая стрела изготовлена турецким мастером. Такие всегда используются в армии стратократии. Вот другая, такими стреляют кочевники. И третья, привезенная гонцом из Балтрейна. Та, которой убили министра Франца. Посмотрите на наконечник, крепление и перья. Кроме того, прошу обратить внимание совета на то, что турецкий кортеж подвергся нападению по дороге на Сент-Михаэль. Как возможно это объяснить, если Балтрейн желает мира? Он говорил так же равнодушно и хладнокровно, как если бы обсуждал партию за карточным столом. - Правительство Балтрейна не отвечает за действия наемников, так же, как стратократия не несет ответственности за ущерб, нанесенный кочевниками, - с намеком произнес министр Луис. Император молча прислушивался к обсуждению. На миг во взгляде мелькнула усталость, как будто ему не был интересен ни этот спор, ни то, кого признают виновным в гибели министра Франца. Луис – вот кто сейчас на самом деле правит Балтрейном!.. - Но вы ведь признаете, что орудие убийства никак не могло быть изготовлено в Турции? – спросил Махмуд, подражая ироничным интонациям министра. - Допустим. Я считаю, что лучшим выходом для обеих сторон будет признать смерть лорда Франца несчастным случаем, произошедшим по вине людей, не являющихся гражданами ни одной из наших стран. - Но… - вот тут юноша уже готов был гневно возразить. По сути, это было чуть ли не подачкой. Тем не менее, Халил-паша остановил его. - Турция готова признать подобное решение, тем более, оно почти соответствует истине. Ради мира и спокойствия в наших странах мы обязаны идти на уступки друг другу. Махмуд опустил голову. Решение совета выгодно обеим сторонам, но этот мир построен на уступках, играх и лжи. Хотя, разве сейчас был другой выход?..