Квиты?

Я достала апельсин из пакета, принесённого Финном, и принялась его чистить, складывая кожуру на прикроватную тумбу. Палату сразу наполнил приятный цитрусовый аромат. Доктор Коннел сидел напротив меня, держа на коленях планшетку с бумагой, делая какие-то пометки. Мне всегда казалось, что они делают это для эффектности: врачи, психологи, работодатели на собеседовании – все они непременно держат в руках ручку, чиркая ей на бумаге, делая вид, что ты им важен, и они будто бы стараются ничего не упустить. Со скучающим видом рисуют каракули на бумаге, приговаривая «Мгм». Может, это один из способов сублимировать невроз? Врач сразу показался каким-то неприятным; возможно, это чувство было абсолютно иррациональным, но всё же мне чуть ли не физически хотелось, чтобы он побыстрее оставил меня в покое. Его седая, пожелтевшая над верхней губой борода, залысина на затылке, маленькие бегающие глазки, подделка на дорогие часы на правой руке (которые не работали: стрелки стояли на без пятнадцати два) – от всего этого веяло какой-то неприятной напыщенностью и мелочностью. -Раньше случались подобные приступы? –лениво протянул Коннел, сдвинув очки на переносицу. -Да, но тогда обошлось без увечий, -вздохнула я, разламывая апельсин пополам, наслаждаясь новой волной аромата. -Вы наблюдались у психиатра? Может, у вас есть диагноз? –я поняла, что меня раздражало больше всего: гнусавый, нудный голос, привычка растягивать слова, которая превращала реплику в пытку. -Нет, не наблюдалась, диагноза нет, -раздражённо оттараторила я, не глядя на доктора. -Я бы дал вам направление к психиатру, но у вас нет медицинской страховки, -Коннел развёл руками, -Я лишь подправил ваши ступни на правах экстренной помощи. -Не нужно, с психиатром я разберусь сама, уже в Москве, -я отмахнулась, жуя сочную дольку, -Я хочу, чтобы меня завтра выписали. -Как, уже? –его маленькие глаза выпучились, -это может быть опасно для вашего состояния, ходить сейчас нельзя, иначе заживление затянется на месяцы, а терапия седативными препаратами… -Я хочу, чтобы меня завтра выписали, -моё терпение готово было лопнуть, и я перебила Коннела, закидывая следующую дольку в рот. Выпученные глаза Коннела вернулись в нормальное состояние: я была уверена, что это было театральное выступление, и на самом деле ему плевать. -Хорошо, -он пытался придать своему голосу жёсткости, но в смеси с гнусавостью это звучало комично, -под расписку, снимая ответственность с лечебного учреждения, вы сможете завтра отправиться домой. Я облегчённо выдохнула. У меня совершенно нет времени и денег отлёживаться в больнице, тем более, с такой мелочью, как порезы ступней. Как-нибудь справлюсь, не страшно. -У вас есть какие-либо вопросы ко мне? –Коннел продолжал играть в сердитого врача. -Нет, никаких. -Тогда удачи, -он встал со стула, захватив свою бесполезную планшетку, -Помните про кнопку медсестры. Когда Коннел быстрым шагом вышел из палаты, я откинулась на подушки, сразу почувствовав, что я жутко устала. Кажется, что вместе с накипевшей яростью и отчаяньем из меня сегодня ушли и все силы. Мне не хотелось ни о чём думать и вспоминать события дня, но в моей голове навязчиво крутился образ Финна. Очаровательного Финна Вулфарда, с его шелковой копной на голове, его испуганным и участливым взглядом, его покрасневшие уши, жаркое дыхание, обжигающее моё лицо, когда он потянулся за поцелуем, его «Я ещё приду»… Безнадёжно. Завтра утром я уеду из больницы, и я понятия не имела, как сообщить ему об этом: номерами мы так и не обменялись. Да и стоит ли вообще сообщать? Скоро я уеду в Россию, и мы больше никогда не увидимся. Непонятная, неправильная связь между нами, основанная на надрыве, драме, взаимопомощи и… сексуальном желании была натянутой, болезненной и такой бессмысленной, что внутри всё ныло от желания отмотать время назад и пойти из бара другим путём. С этими тяжёлыми мыслями я заснула крепким, лишённым сновидений сном. *** Финн сидел в своей комнате на полу, обняв колени. Его била мелкая дрожь, которую он не мог унять около часа. В ушах звенели крики: высокие, отчаянные, наполненные всхлипываниями. Крики боли. Её худенькие плечи, сотрясавшиеся от рыданий, ключи, зажатые в руке, окровавленный пол, изящные ступни, превратившиеся в изрубленный фарш – картина устрашающая. Финна пронизывал ужас с пят до головы. Да, скорее всего, он ни разу не видел что-то настолько ужасное. Всё, что горело внутри – желание помочь, сгребсти в охапку и лелеять, избавить от боли, выдернуть её из этой черноты, целовать дрожащие бледные пальцы, волшебством затянуть раны, показать нечто светлое, доказать, что она достойна быть счастливой – всё это не давало покоя, заставляя содрогаться вновь и вновь. Жаль, что он не волшебник, жаль, что на этот случай для него не прописана роль. Почему ему не может быть всё равно? Они знакомы всего ничего, отчего вдруг душа плачет от сострадания? Отчего её голос, слова, глаза, руки, волосы, запах – стали такими важными, будто на ней клином сошёлся свет всего мира? Неужели он влюбился? О нет, нет, нет. Не может быть. Только не это. Раньше Финн никогда не влюблялся. Внимание девушек отпугивало его: казалось, будто он в такие моменты покрывался колючей бронёй. В каждом их слове, движении, взгляде чувствовалась фальшь, желание вызвать в глазах подружек зависть; в общем, они не видели его самого. Они видели Финна Вулфарда, начинающего актёра и модель, звезду популярного сериала и не менее популярного фильма. Друзья раздражённо закатывали глаза каждый раз, когда Финн, покрываясь иголками, отшивал повисшую на нём девушку. Они приговаривали что-то вроде «Будь я на твоём месте» и «Да если бы у меня была такая возможность» и многое другое, выводившее Финна из себя. Но всё же, почему он не мог влюбиться в кого-то реальнее, проще, ближе: в того, с кем ему хотя бы что-то светит, в того, с кем у него могут быть нормальные, здоровые отношения, соответствующие его возрасту? Почему в его жизни всегда всё кувырком, всегда всё неправильно и тупо? Финн сокрушённо взвыл, зарыв пальцы в кудри.