Квиты?

День икс. На часах шесть утра; глаза сами по себе открылись в пять, как это обычно бывает перед важными событиями, которые боишься проспать. Вчера я весь день провела перед телевизором, потягивая пиво и жуя просто великолепнейшую пиццу из доставки. По телеку шло американское телешоу про людей с четвертой стадией ожирения, которые мечтали похудеть, чтобы хотя бы снова обрести возможность ходить. Я ничего не открывала, не проверяла, не готовилась, не репетировала: я была чиста, как незапятнанный белый лист. Почему-то вчера меня это не беспокоило – я погрузилась в дзен отчаянья, то состояние, когда приближение неизбежного отупляет все чувства. А еще я вечером смогла всё-таки доползти до ближайшей аптеки. Ходьбы нормальному человеку составило бы от силы минут семь; я же, передвигаясь на несгибающихся ногах, присаживаясь на каждую попавшуюся лавочку или трубу, добралась за двадцать пять. В аптеке мне удалось купить рецептурный «Сибазон», (на что я даже не рассчитывала: не знаю, что повлияло, мой измученный вид, местонахождение аптеки (спальный район) или молодость фармацевта) и болеутоляющее. Дойдя до дома, я сразу выпила и транквилизатор, и обезболивающее, видимо, напрочь забыв о том, что у меня есть диплом врача. Транквилизаторы и пиво, выпитое меньше часа назад – классное комбо! Я еле доползла до кровати, и меня тут же вырубило. Это было примерно в шесть вечера, так что проспала я одиннадцать часов. Зато сейчас себя чувствовала свежей, как младенец. Я направилась в ванную, где провела стандартные процедуры умывания, чистки зубов и смены бинтов. В процессе последнего действия я заметила, что раны на моих ногах стали выглядеть в разы лучше. Видимо, Коннел первоклассный врач, несмотря на то, что как человек он вызывает только лишь раздражение. Волнение только лишь начинало скапливаться в брюшной полости, пуская нити в грудную клетку, достигая сердца; но внешне я была непоколебима. Наверное. Я достала из чемодана свою косметичку, сомневаясь в том, сумею ли я нормально ей воспользоваться. Я не красилась уже очень давно, да и это в принципе у меня всегда выходило не очень, но нужно привести себя в порядок. Попытаться. Я расчесала свои непослушные волосы и собрала их в хвост на затылке, чтобы не мешали краситься. Наложила на кожу тон, который неплохо скрыл серость лица. Накрасила брови и ресницы. Всё, на большее я не способна: стрелки не шли моим далеко посаженным глазам, да и рисовать я их не умела, а помаду я в принципе ненавидела, ужасно неудобная и некомфортная хрень. В зеркало на меня смотрела не голливудская звезда, но, по крайней мере, не пугающий истощенный наркоман. А теперь кофе! Кофе, кофе, кофе. Интересно, насколько бы моё здоровье (и психическое, и физическое) улучшилось, откажись я от таких львиных порций кофе и сигарет? Не уверена, что эти улучшения стоят того, чтобы отказываться от одних из малочисленных удовольствий, которые у меня остались. Когда я сидела за столом с дымящейся кружкой кофе и сигаретой в зубах, мой телефон завибрировал. Выругавшись вслух из-за того, что моя медитация была прервана, я не глядя провела по экрану и приложила трубку к уху. -Алло? -Привет, -русский язык. Хрипловатый глубокий голос. Я быстро посмотрела на экран телефона: номер не определён. -Что это за номер? –спокойно спросила я, сдерживая стальные нотки. -Запасной. Ты же кинула мой основной номер в чёрный список, -ответил Миша ровным тоном. Судя по шуму, он был где-то на улице. -И не жалею об этом. Что тебе нужно? –я начинала сдавать. -У тебя сегодня конференция. -Да ладно, не может быть. -Не язви. Звоню тебя поддержать. -Нахер мне не уперлась твоя поддержка, -я начинала злиться. -Ты же пойдёшь на неё? –как всегда неуязвим. -Не твоё дело, -рыкнула я, собираясь бросить трубку. -Яна, ты должна пойти. -Кому же я, интересно знать, должна? Может быть, человеку, который обманывал меня, который предал и ушёл? Тебе я, что ли, должна, блядь?! - я перешла на крик, после которого нервно затянулась сигаретой, шумно выдыхая прямо в трубку. Пусть слышит, что я ещё не бросила, на чём он всегда настаивал, бубня мне под нос свои нудные лекции. -Ты должна себе, -Миша устало выдохнул, будто объясняя что-то трехлетнему ребёнку, причём очень тупому. Как же меня раздражает его сраное спокойствие. -Не учи меня жизни, -я немного успокоилась, сделав очередную судорожную затяжку, -Я разберусь, ладно? -Яна, не глупи. -Мне не нужны твои советы. -И почему же? С каких пор? –искреннее недоумение в голосе. Я сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладонь, а телефон заскрипел. С каких пор? Он действительно интересуется? Я могла бы сказать ему многое. О его дерьмовых препаратах, которые не помогали. О его нравоучениях. О его подружке, с которой он трахался за моей спиной. О его дебильном, омерзительном спокойствии, каменной непоколебимости, о холодном расчете, в то время, как я в агонии ползла по полу, оставляя за собой окровавленный след. О том, что только лишь транквилизаторы спасают меня от этой вонючей жижи под названием депрессия. -Не звони мне больше. Удачи, -только лишь сказала я и положила трубку. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Этот сукин сын не доведёт меня снова. Я держусь. Спокойнее, спокойнее, спокойнее… Считаю до десяти… Последний выдох, продолжительный и шумный, и я задерживаю дыхание, чтобы услышать биение своего сердца. Пульс шумит в ушах. Я наконец-то расслабила руки и бессильно откинулась на спинку стула. Ведь я любила его. Правда любила. Больше всех на свете. Больше самой себя. А теперь лишь одно упоминание о нём вызывает приступ ярости и раздражения. Может, моя голова сделала его козлом отпущения, с целью уберечь моё сознание от ещё больших страданий? Может, он правда желает мне добра? К чёрту. Кажется, уже скоро нужно будет вызывать такси. Я просто сделаю это. Ведь я не умру, даже если облажаюсь, правда? Господи, это как будто продолжительный запор. Поскорее бы всё закончилось нахер. Я хочу в свою хрущёвку в Москве. Доковыляв до спальни и поковырявшись в шкафу, я нашла прямое чёрное платье, которое я купила за месяц до поездки в Канаду специально для конференции. Надев его, я поняла, что оно стало немного большевато в бёдрах. Неужели за этот месяц я успела ещё похудеть? Я боюсь вставать на весы. Вот мой дипломат из заместителя кожи. Лямки чуть потрескались. Я кинула туда флэшку и папку со своей презентацией. Я старалась не смотреть в зеркало, чтобы не сорваться. Я не хотела поправлять макияж или причёску: кажется, сейчас я бы просто треснула по зеркалу рукой что есть силы. Мне просто хотелось побыстрее закончить этот ебаный день. Я забрала с кухни пачку сигарет и зажигалку, и кинула это в тот же дипломат. Из обуви я смогу надеть только чёрные закрытые ботинки на шнуровке. Я планировала надеть туфли на каблуке, но теперь я с трудом передвигаюсь даже в домашних тапочках, так что… Прежде чем выходить из дома, я зашла в ванной и закинулась Сибазоном. Я в норме. Я в норме. Я в норме. Вызвав с телефона такси до сраного-Университета-мать-его-Британской-Колумбии, я вышла из квартиры, трясущимися руками закрывая квартиру. Чем ниже я спускалась по лестнице, тем сильнее я ощущала приступ волнения и отчаянья. Каждая ступенька доставляла боль и умаляла холодную уверенность и расчёт. Я спускалась вниз всё медленнее и медленнее. Я на большой сцене. Сзади экран. Мой английский с акцентом, и я говорю о вещах, о которых имею смутное понятие. Я, пришибленная от транквилизаторов, с никотиновой ломкой, с режущей болью в ступнях, а на меня – сотни глаз… Сотни глаз, изображающих заинтересованность… Я вышла из подъезда, в глаза мне ударил яркий солнечный свет, и я инстинктивно зажмурилась, закрывая глаза рукой. В ушах стоял писк. -Прекрасно выглядишь, -высоковатый голос чуть поодаль. Я открываю глаза, промаргиваюсь что есть силы, концетрируя своё внимание на источнике голоса. Тёмно-синяя легковая машина, идеально чистая, будто только что из салона; марку я не смогла разглядеть. Да и насколько важен этот значок, когда около машины стоит Финн Вулфард, кусая соломинку и оперевшись одной ногой о колесо? Он открыл дверь пассажирского места и изобразил приглашающий жест.