Проклятие рода О, где и кого вина? Проклятие крови Дракон, прошу, Благослови! На спасения душ тех Брат на брата идущих Крови полны мечи и щиты И стынут отчуждённы Изгои в зимних стужах…
— И ходят они и будут ходить… Как мертвы средь живых, как живые средь мёртвых. И будут неприкаянны четыре сотни лет и ещё четыре будут мертвы. И не найдут покоя их дети… — Ты закончил? Быстрее-быстрее! Времени мало! А то Лютая пурга надвигается! Лютая пурга в этих местах действительно… Люта. Овеянная множествами легендами появления своего она является ничем иным, как многие бы сказали — «Чудо природы». Чудо природы буквально может опустить обзор до нуля, изрезать красивейшими снежинками, ослепить, усыпать кожу ожогами в открытых местах и ещё много чего в зависимость от силы пурги. Иногда на этом всё заканчивается, а иногда сила пурги достигает до того, что тебя может замести снегом буквально за минуты три-четыре или же ты можешь отлететь на несколько метров в высь и тебя засосёт в воздушные потоки. И всё — пиши как знаешь. Судя по тому, в каком месте сейчас находятся Тацуми и Эсши и какие грозовые облака двигались — где-то два балла из семи будет по шкале Тутова. И, если вам кажется, что это мало, то — охохох, поверьте: этого достаточно, чтобы они не дошли до места назначения по крайней мере целыми и невредимыми. Поэтому они в спешке ищут укрытия. Благо — найти было не такой уж и трудной задачей. Взгляд Тацуми набрёл на знакомую вывеску. «Драконье логово», ха. Да. Как он мог забыть о таком прекрасном месте. В нём он праздновал приезд в этот город с… С Сер… нет, может с Эс… Что-то связано с «С». Может Челс… Нет, не с ней. Пока Тацуми вспоминал его обновлённые руки быстро принялись ломать замок. Он пытался по старой привычке вскрыть его ножом как-то ковыряя в нём пазы, зацепляя штифты… Но делать это руками буквально укрытыми кристаликами льда было тяжело. Особенно когда это не твои руки, а протезы. Хоть и неплохие и добротно сделаны они, но… Хоть убей, не помнит он как он их получил. Такое чувство, что вечно с ним были. Хотя маленький ножик ими было тяжело удержать. Пальцы то слишком сжимались, то слабо. Чувствовалось как что-то небольшое лопалось. Чьё-то терпение, к примеру. — А ну отойди! Крикнула Эсши, которую чуть не смело снегом с вывески когда она взяла разбег. После этих слов Тацуми чудом плюхнулся на пятую точку в нескольких сантиметрах от её ноги которая одним точным ударом каблука берц выломала замок. После чего немного отошла, чуть не поскользнувшись на месте, и уже плечом выломала окончательно дверь. Сцена бы набрала ещё большей комичности, если бы она ещё кубарем туда вкатилась. На что имелись вполне неиллюзорные шансы. — Грубо. — Произнёс мерно Тацуми, закрывая двери и ища чем залатать щели, чтобы холодный воздух и снег не дул с улицы. — Зато… Фух… Зато… — Тяжело дыша пытается сказать Эсши, но, видать, особо на холодном воздухе не поговоришь. — Зато эфф-фективно! — Да-да. Можешь пока разжечь печку там-от в углу. — К-к-какая п-печка?! У нас-с п-по-поезд через час! — Запротестовала Эсши идя в дальний угол комнаты, пока Тацуми двигает скамью возле входа, чтобы закрыть дыру. — Во-первых — у кого-то челюсть сводит от мороза. — Да ид-ди т-т-ты! — Во-вторых — поезда в пургу имеют свойство оставаться на ближайшей станции до окончания непогоды. — П-почему?! Это же, твою мать, чудища в несколько сот тонн! И они боятся какого-то, кхгы-кхгы, ветерочка?! — Они боятся стать рельсоломом. — Проговорил Тацуми прописную, как ему казалось, всем известную истину. — При сильных порывах ветра поезд должен разгонятся, чтобы не обледенел экипаж и пассажиры, а также не загрузнуть в снегу. А рельсы глубоко не закреплены, ибо они в вечной мерзлоте вбиты. Из-за чего при сильной скорости эти несколько сот центнеров стали могут стать скорее проблемой, чем преимуществом… — Ну, SCHEI… — Растопи печку пожалуйста, а я пока поищу спальники и поесть. Ибо это надолго…***
Бар «Драконье логово» был таким полуподвальным помещением, коих много в данных местах. Стойка слева от входа простиралась почти на всю длину тридцати шагов от помещения и над ней сразу сушка бокалов без самих бокалов. сверху были электрические лампы, а ещё были старые фонарики встроенные в сами столы вместе с твердотопливными небольшими брикетами. Местный организатор всего этого дела явно был родом с Империи, раз уж так заботился о свете. Это у них было больше в чести, чем у Северян, которым хватало света от печки. Кстати да, сама печка была не совсем обычной буржуйкой. Это была дура в три обхвата, состоящая из камня и металла, а также покрыта была специальным материалом — северным морионом. Этот минерал давал жизнь северянам и его использовали везде в быту — от печек и дымоходов до облицовки зданий. Поэтому северные города были сильно отличающимися от имперских и западных. Город в жилом секторе состоял в основном из mono-haus-ов. Это были большие здания (как три-четыре дома в Империи) с острыми углами домов и большими широкими улицами. В верх стремился большой дымоход винтовой нарезки, а не прямоугольный. Прям ровно посредине дома. Похожи они были как калённые гвозди вбитые в землю остриём в верх. Меж домами часто были подземные и надземные переходы, если они стояли на земле или даже камнях. Если на вечной мерзлоте, то тогда наоборот — на сваях или даже строили сначала Замок и «подвешивали» этими же переходами дома. Город был схож с Великого Древа с самых древнейших сказаний. Таковой была, например, последняя Столица Свободного Севера, которым правил Оскар. Эсши, на удивление, быстро сориентировалась со своим заданием по раздуванию очага, пока Тацуми маялся с обустройством сего места. На его удивление всё было тут куда более заброшенным, чем ему представлялось. Тут стоял неприятный спёртый холодный воздух, пыль и грязь. Печь неприятно пыхтела и дымила — видать совсем давно не разогревали и даже винтовой северный дымоход забился от снега. Благо северный морион очень быстро поглощал и отдавал тепло из-за чего снег в дымоходе понемногу таял и тушил пламя. Потом чистили, сушили и потом снова приняли зажигать маленькое алое всепожирающее существо с газет да брикетов. Тацуми нашёл несколько консервов, два спальных матраса и подушки к ним, пару-тройку шкур да пледов и откуда-то достал старое льняное полотно, которое натянул чтобы сделать вокруг печки импровизированную комнату, отделив угол с ней ото всех. Из дополнительного нашёл газеты, журналы, книжки, шахматы и шашки, карты и даже старое имперское револьверное ружьё с пятью клипсами по три патрона в них. Примерно с таким Адвокат в его отряде и погиб, заклинив в нужный момент. Два на клин, один застрелится, как говорили. Два на клин, один на… Расположились они на деревянном полу, подстелив под свои седалища матрас. Кое-как проковыряв небольшие дырки в металлических квадратах хранящих в себе питательную пасту, он поставил их на плиту. Эсши спокойно поддерживала огонь. Между тем они за всё это время не особо обменивались словами. Только Тацуми кряхтел да жалелся на свою голову: что она болит и что надо было взять больше рекрата. Эсши дошла до газет и принялась поглощать страницу за страницей. Если её мачеха, дай Боже-Уроборос, знала только Имперский, то вот она смогла выучить языков пять на вполне сносном уровне. И ещё три языка она учила наскоками. Но общее знания филологии давали ей возможность понимать — что на этих полосах находилось. Новости были лет эдак десяти или даже пятнадцатилетней давности, но в статьях часто шлось про что-то интересное да и писалось всё старым, красивым, витиеватым, немного архаичным языком со множеством прилагательных. Сейчас всё стало более формализовано и скучно с ненужной поспешностью. На поглощение глазами, а потом огнём были газеты с Империи, с Западных краёв да и самого Севера. Это было просто интересно с исторической точки зрения да и она любила читать. Сколько себя помнит она постоянно уходила с головой в книги и рассказы. В такой вот приятной атмосфере, попутно читая о том как Морозери отмечал отпуск со своей любовницей — Эсши же задумалась немного. Ей понравился в кое-какой мере даже Фолькванг. Даже не смотря на то, что он был уже скорее заброшенным, нежели живым, но… В нём ощущалась какое-то своё особенное послесмертие или, даже, жизнь на полураспаде. Если житиё тут схоже с потухающей свечкой в тёмной комнате, то Столица была схожа с лесным пожаром. Когда вокруг тебя пламя жизни разгорается всё сильнее и сильнее, то оно тебя душит и расщепляет, а свечка, хоть и слабо, но всё же греет и освещает. И ты её ценишь куда больше, чем полыхание вокруг тебя. Но всё же — это сейчас она сидит в тепле и уюте. Пахнет мясом с нутом с сильным добавлением соли и прочих приправ. Впрочем, на вкус они были куда более скуднее, чем на запах. Под ней матрас и плед, а также запас книг. И такое спокойствие рядом с… Человеком, которого она только недавно увидела. Человек, который провёл столь много времени в этом приятном забвении, в холоде и, считай, в одиночестве. Потому что единственная персона, кто его посещал в больнице — была она же. Хотя, учитывая его моральное и психологическое состояние — одиночество в толпе, скажем так. Это когда вокруг тебя достаточно людей, но все они будто пустое место. Или ты сам для себя таковым являешься. Вот даже сейчас Эсши немного неприятно с этого. Если мачеха пыталась собой заполнить каждый аспект её жизни и направлять, то вот он… Даже и не пытается? Просто находится рядом потому что ты вызвалась в Столицу поехать. Предложил себя в качестве путника. Объяснив это тем, что хочет проведать одну знакомую и решить один вопрос. — А почему ты переехал, Тацуми? Ты же Тацуми Ла Аранеа, верно? — Зови просто Тацу, ну или… Ладно, просто Тацу. — Ответил он, кочергой что-то вертя внутри печки. — Хорошо, Тацу, по другому спрошу — что ты здесь забыл? Эсши пробирало любопытство насчёт него. Это же тот самый генерал — Тацуми Ла Аранеа. Персонаж множеств сказок и легенд. Овеянный сотней слухов и домыслов. По сути — живой Имперский Герб во плоти. Щит да Дракон на нём. Новый миропорядок, подчинения древнего дракона внутри да прочее и прочее… И тут он, вместе с ней, на расстоянии вытянутой руки — побитый и избитый жизнью человек не лучшего вида. Старый бушлат стального цвета, грязный от пыли красный берет, истрёпанный коричневый шарф да начищенные, но поношенные армейские сапоги с высокой голенью. Лицо будто обтянутый болезненно бледной кожей череп с острыми чертами бывшего когда-то красивого юного лица, с неприятного вида жидкой щетиной на нём да огромные жёлто-синие мешки под глазами. Волосы каштановые с проблесками седины. При том далеко не благородной — то тут, то там пряди седые. Глаза зелёные как стёклышки от бутылки. И такие же пустые. Взгляд часто неприятный от него. Вместе даже с ухмылкой. К удивлению Эсши, зубы были белыми, красивыми и острыми, но вот ухмылка — была похожа на то, как выглядят люди с параличом лица. Кривая и совсем не красивая. Он хмыкнул и начал молвить своим уставшим севшим голосом… — Я сюда приехал с женой на отдых к Аристиду, моему старому другу… — Начал он на выдохе. Глаза стали ещё более подобны стеклу и даже приближались к зеркалу. Искорки отражались в них и тут же затухали. — Потом решил остаться тут подольше. Даже он — открыл ресторан неподалёку отсюдово. Чтобы занять себя чем-то на время отдыха… Но… Тут Тацуми замолчал и тяжело задышал. Даже снял с головы берет и закрыл им лицо. Не было слышно никаких всхлипов, скулежа или стонов. Дыхание также не было. Просто закрыл лицо. После чего открыл его и положил берет подле себя. Волосы распушены, неаккуратно подстриженные, а косматые патлы слиплись в несколько крупных комков. — Но я решил остаться после одного случая. На рекреацию, так сказать. Аристид настоятельно просил это сделать. И вот тут таки я уже лет эдак пять… — Пять? — Эсши немного опешила да немного со скепсисом продолжила: — А где ты был остальные лет десять? — В смысле? — Тут он удивился слегка и его голос даже в тональности прибавил в верх, как и его бровь. — В Столице! Я там вырос и жил! Мне не так много… — Тацуми, а вот эта газета насколько свежая? Тут она взяла одну из первых полос Столичных газет с датой 15 Брюмера 1032 года. Там было несколько статеек и заголовков незнакомых Тацуми. Он так прищурился, присмотрелся и даже хотел достать пенсне — только вспомнил, что его не носил. — Ну… Относительно недавно. Думаю. Где-то месяца четыре прошло с этой газеты. — Тут он отодвинулся от газеты и задумчиво посмотрел на огонь, после чего многозначительно пробормотал под нос: — Странно… Вроде только недавно был 1030… — Восемь. — Месяцев? Так навроде же сейчас… — Лет. Тацуми тут заткнулся. Просто захлопнулся в неожиданности. Его глаза разулись сильно, что его мешки почти коснулись уголка тонких губ. — Что? — Сейчас тридцать первый день жерминале тысяча сорокового года. Эсши говорила медленно, будто выдалбливала эти слова камень и клала этот же камень на душу Тацуми, который смотрел на неё с большой степенью удивления. Но тихого. Он был таким тихим как сама смерть во сне. И таким же скорбным внутри. Он медленно повернулся в костёр и начал смотреть в это оранжевое полымя. Эсши отвечала молчанием. Потому что она понимала, что рядом, может быть, — бомба с нестабильной взрывчаткой. Любой неправильный толчок, любое неправильное слово иль действие — приведёт к тому что то, что он подавлявал всё это время. А давил он в себе что-то поистине страшное. Первым взял в верх смешок Тацуми. Тихий такой. За ним какая-то нелепая улыбка. И затем громкий смех. Истеричный, больной. У Эсши от такого на секунду глаза повылазили, как минуты три назад у гоготуна. — Я пятнадцать лет тут… Десять из которых меня держали здесь потому что я оказался неудобен. Потому что я как тот ржавый дедов меч — ни починить, ни выбросить!.. — Тацуми… — Великий Генерал из низов?! Гений, изменивший мир?! Человек, что смог обмануть судьбу?! Враньё и клевета!.. — Тацуми, успокой… — И что?! Что мне дало, что я посмотрел ввысь? Что я вот… Залез туда, куда не ожидал. Стал тем, кем не ожидал стать… Узнал каково быть великим! Каково быть… Кем-то, кто хоть что-то может… — Тацуми, прекрати… — Не просто прожигать жизнь! Не просто быть ресурсом! Не просто быть тем, кого ты сам убиваешь каждый день, каждый час, каждую секунду ведёшь в Ад! И ты вот… Эсши отвесила смачный подзатыльник. В такой ситуации её подсознание выдало это как найлучший результат в поиске решений по такому вопросу. И лучше бы ей починить этот поисковик. — Ты стал кем-то. Ты изменил мир, но остался таким же. У кого также получилось? — Я стал… Кем? Ничем? Раз отправили в эту морозную бездну доживать свой век и… Тацуми замолчал на этих словах. На его глазах не было слёз, говорил он вполне складно. Без запинок, без какой-то икоты и тому прочее. По виду оставался такой же глыбой, каким и был в момент того, как ему сказали о том, что он больше десяти лет торчит в этом месте и никто ему об этом не говорил. Даже не так — он сам не замечал это. Он догадывался про это — но каждый раз, когда ему становилось плохо от всего навалившегося то просто гасил весь тот надвигающийся пожарище с помощью рекрата вплоть до забытия. И ему же ведь поставляли рекрат и пичкали всякими таблетками. Ему всякий раз пытались мягко намекнуть на то, что лучше бы вышел из всего этого порочного круга самокопания. Желательно — прямиком в могилу. Что-то внутри в нём говорило, что лучше опомнится наконец-то! Но… Опомнится… Память. Так вот почему у него так голова болела с момента прихода сюда. Это место навеивает ему сильные воспоминания. Воспоминание о том, как он жил до этого. Не те далёкие отголоски старых былых лет войны, а вот именно после неё. Этот пустой, казалось бы, период. Который был скрыт пеленой из паутин наркотиков, что он сам принимал. Он не знал — счастлив тогда он был или нет, но он точно сожалел, что утратил его. Всё лучше, чем это. Всё лучше, чем быть никем. Наверное именно это какая-то изощрённая справедливость этого мира. Свою жену вспоминает. Эскизы, наброски, отдельные кадры. Звук её голоса. Некое удивительное спокойствие и умиротворение. Её голова на плече. Запах её волос. Дыхание. Тот крик. Огонь и… Всё. Он пытается вспомнить, но голова… Голова гудит. Больно. Нужно закину… — Стоп, эй! Ты чего?! Эсша резко вырвала таблетки и кинула их в огонь. Стеклянная бутылочка оказалась объята в языках пламени и уже хотелось достать её. Но… Стоять! Когда Тацуми успел достать и открыть эту самую бутылочку? Он сделал это так быстро, легко и непринуждённо, что сам ошалел от этого. Даже никак не отреагировал на Эсши, что вырвала её. А в голове весь треск рекрата был отчётливо слышен. Словно таблетки были живые маленькие младенцы и их крик разносился по капиллярам в мозгу. Болезненный и тягучий был каждый миг. Каждый скол, каждая появившаяся трещина в крохотных пилюлях, в сосуде забвения отзывалась тысячами ударов молоточков в голове. В стократ усиливалась боль. Появилась сухость в горле. На языке словно скребком прошлись. Глаза стали зудеть, как и всё тело, как и рук… Стоять! Почему металлические руки чешутся? — Твою-ж… Это-же сейчас я буду отхода ловить. Лютейшие, хех… Эсши заметила какой-то странный рубиновый свет в его глаз. Каждый раз, когда он их закрывал почесать — те зелёные стёклышки оборачивались алыми озёрами крови и забирали всё больше и больше белёсости. Это был Инкруцио? Он берёт над ним контроль? А рекрат подавлял действие Инкруцио? А зубы… Клыки становились ещё больше, и были похожи на иглы. Теперь он не мог закрыть рот полноценно. А волосы из седого да каштанового окрашиваются белым. Кожа становилась более здоровой, но вместе с тем проявлялись какие-то наросты на ней с серебряными отблесками. Было слышно несколько громких щелчков. — Воспоминания… Воспоминания… Жуткие вещи творились. Жуткие вещи творятся… Я так и не победил… Я так и не победил… — Так… Стоп. Ты справлялся с этим без таблеток? Ну, в смысле… — А? — Тацуми вынырнул из собственного омута помутнения с небольшим шипением, словно змея или растворяющаяся кислота на коже. — Ч-что?! В-всё в порядке же! Эсши начала судорожно пытаться вспомнить и как-то уладить процесс трансформации. В её голосе ощущалась тревога, так как уютная атмосфера растворилась в момент как таблетка в огне обратилась в золу да пепел. Тацуми начал корчится. Словно что-то дёргало за плечо как марионетку за верёвки. — Ну, в детстве у меня были частые проблемы с приступами. Меня колотило как на морозе и я не могла это контролировать. Тацуми внимательно посмотрел на Эсши. Изучающе так. Страшно. Словно зверь перед выпадом. Эсши же продолжала. На удивление — данный взгляд её не пугал. Настораживал, да, но она специально говорила тихо и продолжала зрительный контакт с ним. — Ну… — С Тацуми с гласного сорвался громкий не-то рык, не то скулёж, а также начало судорожно трясти. Но он этого будто не замечал. — На самом деле есть способ… придумала Эсдес. — И… Какой? Что-то требуется от меня? — Д-да на самом деле… Ничего такого. От тебя и ничего не треб-буется… Он быстро залез во внутренний карман бушлата и начал что-то искать. Он так панически это делал что, казалось, что он так его порвёт этими резкими движениями. А когда схватил, то на его лице загорелось искреннее удовольствие. — Есть! — Выпалив сиё он достал золотые часы. Карманные, круглые такие. С маленькими трещинками на корпусе. Но они скорее дополняли выгравированные узоры роз да пауков на них. Открывались те с характерным щелчком, а петелька разболтанная чуть не слетела с них. Проигрывалась милая музыка и был слышен ход стрелок. Мелодия удивительным образом попадала в такт внутреннего метронома. На удивление нашей музыкантки. Как можно было уместить музыку в столь маленькое устройство? И при этом семь восьмых из этого места был именно механизм часов. Действительно — магия, не иначе. Как и сам успокаивающий эффект с мелодии. Это были приятные звуки ксилофона и флейты. Но Тацуми, смотрев на часы, становился на вид злее и одновременно как-то более сфокусированным. Он просто застыл на месте и не обращал внимание на Эсши. Которая пыталась из чистого любопытства узнать — что было внутри крышки. Там была чья-то фотокарточка. Даже не так — похоже фотокарточку сложили в четыре. — Эсдес подарила мне их после войны. Сказала, что нашла их у Оскара. Тацуми говорил медленно. Некая дикость, некая звериная сила в его голосе всё больше и больше утихала. — Генерал Эсдес? — Твою мать! Не сбивай мне счёт идиотскими вопросами! — Вспыхнул Тацуми и так сильно сжал часы в ладони, что там появилась новая трещина, а мелодия, что игралась внутри стала играть быстрее. — Ты знаешь каких-то ещё Эсдес, которые могли бы мне подарить часы?! — Прости-прости! — Внезапно Эсши пошла на попятную и чуть отстранилась. — Имя сейчас популярное. Каждая третья нынче Эсдес, тьфу. Тацуми замолчал и всё также смотрел на часы. Их магия заключалась далеко не в музыке, а в стрелках. Ему нужно было разгадать тайну их. Эсдес дала до боли простую задачку ему вместе с этими часами, когда он снова не мог вернутся в своё человеческое состояние с условием: — «Узнать — на какой секунде они остановятся?». Это было сказано, скорее, в проброс и ничего такого гениального не было за этим. Но ведь в этом и самый цимес. Ведь Тацуми надо было следить за этой стрелкой. Ждать. И быть внимательным. Прислушиваться, принюхиваться и так далее. Его дыхание становилось всё более и более спокойнее. Но вот речь… Речь приобретала всё более злостные ноты. — Ненавижу их. Ненавижу на них смотреть. Ненавижу ждать. Ненавижу время. Ненавижу их. Ненавижу на них смотреть. Ненавижу ждать. Ненавижу время. Ненавижу время. Ненавижу их. Ненавижу на них смотреть. Ненавижу ждать. Ненавижу время… Тацуми повторял эти слова по кругу. По секунде на каждую фразу. И с каждым разом бурчал то громче, то тише. Кажется это некий транс, который сам для себя он придумал. И будет страшно представить что будет, если часы остановятся. Последняя сигарета из его пачки докурена. Жить ему осталось меньше года. Как он смог пропустить этот момент, когда сигареты почти кончились? Он же по одной штуке на каждый Новый год выкуривал! Как он мог упустить столь много времени? Как, как, как, как… Столько вопросов крутилось в его голове, но надо было следить за часами. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Тик-такое ужасное занятие. Попробуйте сами. Посмотрите на свои настенные часы и ответьте — когда они остановятся? На какой секунде стрелка остановится? Когда придёт время? Эсши же посмотрела на сидящего в трансе Тацуми и… Выдохнула. Она лишь тихо удостоверилась что огонь будет гореть ещё несколько часов, улеглась и спать В её же интересах было быть спокойней. Пока она сидит тихо и не представляет угрозу — Тацуми увлечён часами. Ей осталось только застыть на месте и молчать. Несмотря на то, что она относится к жизни максимально безразлично — она не хочет наносить вреда окружающим. Её страдания и боль от множеств болезней не должны касатся других. Не особо желает жить за счёт них. За счёт их жизни — тем более. Она помнит тот разговор с мачехой за два дня до отъезда сюда. С этим златоглазым чудом Имперской интеллигенции. Которая хотела отправить свою приёмную дочь дальше по стопам военного. «К началу тридцатилетия ты вряд ли сможешь нормально ходить, если вообще сможешь двигаться…» — Аргументировала она: — «Я предлагаю тебе судьбу воина. Нахождения тебя рядом со смертью будет держать в тонусе твоё тело и дух, что не даст им угаснуть. Это позволит тебе жить. И жить хорошо. Искусство тебя же убьёт быстрее, чем вражеский клинок или пуля.» — Я ведь желаю тебе лучшего, ведь я искренне люблю тебя… — Повторила тихо Эсши слова матери находясь в полудрёме и не осознавая даже этого. Так тепло и хорошо. Даже этот бормотун уже замолк или говорит так тихо, что она этого не замечает. — Просто таков мир — убей или будь убитым. Если бы я тебя не любила, то не говорила тебе правду… Такая приятная истома… Такой приятный сон…Почему во сне и перед сном снова предстаёт она? Такая красивая и недосегаемая. Как само счастье для слабых и проклятых. Застрявших греховных праведников и праведных грешников. Как те, что несут знамя нового мира являясь осколком старого, как и те, что живут старым миром являясь частью нового цветения. И сон снился дурной. Краски наполненные алым и бурым. И так неприятно с этого мельтешения и крика во сне…
***
Эсши когда проснулась, то не нашла Тацуми, а её рюкзак был раскурочен. Он оттуда забрал отцовский портсигар и письма мачехи, с которыми она приехала сюда. На плите лежала разогретая консерва и приготовленный кофий. Кое-как собравшись, она выбежала на улицу. Её встретило ослепляющее солнце и хрустящий под ногами снег. Стоял приятный мороз и практически повсеместный штиль. — А ты поела перед уходом, дурёха? Чтобы вот так выбегать? Тацуми быстро показался. Он стоял один посреди засыпанной снегом дороги с рюкзаком наперевес. Более здоровым и при улыбке. — Я… Где… — Не где, а Когда. — Перебил Тацуми идя к ней на встречу. — А Когда у нас говорит, что поезд будет через час и нам не следует медлить. Поэтому ешь, а я пока кое-что соберу… Дойдя до неё Эсши заметила неприятный кровавый запах исходящий от неё. С рук исходили маленькие струйки, что каплями спускались с опустившегося пальца. В одной из рук он держал её портсигар и прядь блондинистых волос. Улыбка у него же вблизи показалась более фальшивой и натянутой. — Заходим обратно. Живо собираемся и уезжаем. Я по дороге расскажу пару историй…Далее они успели сесть на поезд который едет прямо в Столицу. В сердце начал историй. Да только парочку слов осталось скзазать о продолжающейся…