without unnecessary emotions.

когда мирон узнал о чувствах олега к роме, ну, как узнал. от внимательных жидовских глаз и ушей не ускользнуло то, как савченко чуть ли шею себе не сворачивает, когда мимо проходит его одноклассник, постоянно упоминает сащеко мимолётом в разговорах или спрашивает о нём, а когда слышит в ответ безразличное «да, он интересный чувак» раздражённо закатывает глаза., но когда янович задал вопрос в лоб, с кривой издевательской усмешкой («у вас любовь?»), савченко редкостно замялся. — ну, бля, любовь — это когда оба любят, а, — олег мысленно обматерил себя как мог, — да не, короче, не выдумывай, блять. мирон долго смеялся над его ответом. видимо, спросить олега про рому — единственный способ поставить его в тупик (да и вообще заткнуться на секунду, возьмите на вооружение). так вот, когда он узнал, назвал олежу человеком с синдромом утёнка. утята при рождении принимают за маму первое, что видят, будь то утка, щенок или машинное колесо., а человеком с таким синдромом называют того, кто влюбляется в первое, что успевает увидеть и возводит его в эталон. и рассмеялся, а олег помотал головой от  недопонимания и послал его. он уперто отрицал всё, хоть факты и были на лицо, одиннадцатиклассник уже смирился, делал вид, что олег правда самый натуральный гетеро из всех, кого он знает. «а чё ты не подойдёшь-то к нему?», — спросил он савченко однажды. тот лишь пожал плечами., а потом мирон вписал олега в компанию своих одноклассников, идущих на концерт, девятиклассник максимально равнодушно поблагодарил его, хотя из глаз так и лилась радуга. в покер лучше кучерявому никогда не играть. *** телефон то и дело гас, когда холодный ветер прошибал корпус насквозь, как он успел показывать, до клуба оставалось десять минут. также это можно было сказать по появившимся в округе обывателям таких концертов — на тротуаре одна девушка сидела скрючившись, обливая рвотными массами свои ботинки и пачкая волосы, ещё две прыгали вокруг неё и неестественно громко смеялись. к одной из них подбежал парень, возраста олега на вид, и шутливо толкнул её, но тонкие ноги девчонки не сдержали пьяную тушу и подкосились, она села в лужу. смех стал лишь громче и отражался от стен. — олег! — послышалось откуда-то из-за угла. парень повернул голову на источник звука и попытался разглядеть мечущиеся в темноте тени. минутой позже из неё шаткой походкой вышел тут худощавый парень, который тогда измывался над мироном, стало как-то неспокойно, хотя олег ведь даже не спрашивал, кто пойдёт туда. из-за его спины также равно из темноты выплыли силуэты других людей: две девушки и четыре парня. один из силуэтов пошатнулся, пролив на тёмный анорак вонючее пиво из бутылки в руке, громко и неразборчиво выругался. «не обращай внимания, рома уже в дерьмину», — засмеялась одна из девушек, забрав из рук высокого тела опустевшую бутыль. сквозь всеобщий галдеж были слышны лишь некоторые отдельные фразы. — пиздец, не стыдно тебе нажираться в одиночку, бля? — с притворной укоризной спросил позвавший тогда олега парень, которого, как потом оказалось, звали сашей, — давайте пойдем, хули, там очередь сейчас будет огромной до пизды, — он толкнул в направлении выхода из дворов стоящего перед ним друга. оказывается, олег даже шёл не туда. вся орава направилась в указанном сашей направлении, следуя за ним, как за мамой-уткой (я хуй знает что у меня за пунктик на утят серьезно). олег шёл в конце, с ним вскоре поравнялся рома, который отстал, когда остановился, поджигая сигарету. савченко протянул руку, невербально прося у него один никотиновый членозаменитель. — детям не продаём, — гнусаво хмыкнул парень, убрав пачку в карман. — мне пятнадцать, — возмущённо заявил олег, гордость которого бесщадно ущемили. — а мне семнадцать, — рома сделал затяжку, — и чё? — я не ребёнок. сащеко криво ухмыльнулся, бросил напоследок взгляд на девятиклассника, сделал три крупных шага, нагнав остальных, и выпустил столп дыма в лицо низкой блондинки, та закашлялась и начала посылать его куда подальше. очередь и правда набралась за это время, человек шестьдесят уже толпились в расписанном граффити дворике у дверей клуба с неоновой вывеской. какой-то парень из компании прибился к олегу и рассказывал ему невъебенную историю о том, как они с другом на неделе курили шмаль в подъезде его бабки. фиолетовый неон очерчивал контуры роминого лица, сверкал бликами в глазах. сочился сквозь тёмные пряди, которые трепал ветер, отсвечивал от светоотражателей на анораке. савченко корил себя за этот ванилин в своей голове, но отвести взгляд было, казалось, невозможно. а, нет, возможно, когда сащеко мимолётом окинул взглядом олега, того словно водой окатило и он мигом отвернулся, делая вид, что внимательно слушает рассказ, который уже перешёл на истории про злую жену. через время они попадают в клуб, самых низкорослых чудом не размазывает о дверной косяк во время толкотни. в темноте клуба вообще мало что видно, только ярко-розовая вывеска бара, куда сразу направились рома с сашей. под кроссовками скрипел истоптанный пол, народ понемногу вливался в концертный зал, а кто-то и вовсе пришел просто выпить. кто-то очень громко отстаивал у охраны своё право курить в помещении, хотя его, конечно, не было, и бунтаря скрутили на раз два. савченко узнал, что идущих с ними девушек звали лена и оля, они пообещали со смехом присмотреть, чтобы он не затерялся в толпе. /…/ на плечо олегу легла чья-то холодная рука, обернувшись, он увидел, что обладателем её был сащеко. он что-то спросил, но на фоне играла безумно громко музыка и разобрать ничего олегу не удалось. — саня где? — перекрикивая музыку, наклонился к олегу одиннадцатиклассник. — ушёл кажется, — в тон ответил савченко. — блять, — выдыхает рома, после чего зазывающе махает рукой, — пойдём на задний, поможешь. парень пробивался сквозь столпище людей, пытаясь не отставать от ромы, выходило не очень, а тот даже не оборачивался. да, глупо было ожидать, что он выведет его за руку отсюда, но мог бы хоть немного участливости проявить ради приличия. свежий воздух ударил в ноздри и, кажется, даже зрение стало чётче, дурман постепенно выветрился из головы. рома оглянулся и подошёл к двум огромным шинам от какого-то ебаного трансформера, стоящим друг на друге в углу внутреннего двора. сащеко хлопнул по верхней (помоги поднять). олег подумал, что помощник от него в подобном деле так себе, но отказывать было неудобно. парни взяли колесо с двух сторон и, через минуту пыхтения, ещё двух минут, что рома пытался унять потемнения в глазах и собраться с силами, скинули на землю, оно ударилось с грохотом об асфальт, откатились на пару метров, и опять плюхнулось на землю. сащеко наощупь нашарил что-то, что было зажато до этого между шинами, и убрал в карман. он поднял бутылку вискаря, украденную с бара, которую предусмотрительно поставил подальше, чтобы не сбить ногой случайно, и отпил из неё пару глотков. олег отряхнул руки и сел на колесо, поднял голову на синее небо. без куртки как-то не романтично, холодно пиздец. англичанин толкнул его в плечо и протянул бутылку, которую савченко любезно принял. — что, молодые люди, распиваем? — послышался низкий мужской голос, из переулка вышли два невысоких человека в полицейской форме, — документы, пожалуйста, лейтенант полиции. рома поставил бутылку на землю и сделал вид, что внимательно разглядывает удостоверение. после перевёл взгляд на олега. — ну, чего уставился, давай, — сащеко положил руку на плечо младшего, — деру, блять, отсюда, — внезапно он рванул с места, олег едва успел среагировать и помчаться следом. кроссовки после небольшой пробежки по говну и лужам промокли  окончательно, в висках стучала кровь, а в глазах все плыло, как в фильме с дешёвой  операторской работой, послышался шум за спиной и вскрики в духе «стоять, я открою огонь!» — очко себе открой, петух легавый, — крикнул со смехом англичанин, перемахивая через забор. /…/ — как тебя звать-то? — встал с твёрдой лавочке и подошёл к решетке. — олег. — тормоз ты, олег, — усмехается рома, поправляя тонкими пальцами чёлку. — с хера ли, — савченко щурится от яркого света жёлтой лампы в отделении, — я остановился, потому что ты наебнулся, когда штаниной за забор зацепился. — во-первых, доживёшь до моих лет — тогда и пизди, — демонстративно загнул палец англичанин, — во-вторых, не надо было останавливаться, я бы тебя кинул, а в-третьих, я в говно. он закончил нарратив и уткнулся лбом в грязную решётку. молодой сотрудник за столом заполнял какие-то бумаги и время от времени бросал презрительные взгляды на них. совсем ещё салага, на вид года двадцать четыре. в коридоре слышались чужие шаги, которые беспрецедентно уходили мимо двери, а электронные часы на совдеповском шкафу показывали два часа ночи двадцать одну минуту. олег впервые был в отделении, а рома нет. его часто загребали за пьянство и дебоши, избиения пару раз, один раз чуть не закрыли даже, матери пришлось отдавать деньги на черный день спрятанные, чтобы замять дело. стыдно было неимоверно тогда, хотелось провалиться сквозь землю буквально, исчезнуть с лица земного. деньги рома отработал, а стыд остался. дверь открылась и вошёл полный мужичок в погонах. — ну что, долго сидеть будем? номера родителей мне, давайте, кто? — он раскрыл журнал и сел на стул напротив обезьянника. — а что мы сделали? — показушно округлил глаза рома. «состав преступления в студию!», — поддакнул олеги, махнув рукой, пародируя якубовича, рома на это улыбнулся, обернувшись на него через плечо, но после вновь вернулся к мрачному амплуа. — употребление алкоголя несовершеннолетними, оскорбление сотрудников при исполнении, сопротивление аресту. олег понял, что рома намерен молчать по гроб жизни, потому продиктовал отцовский номер. от этого момента его волнение помножилось примерно на семь раз. рома ещё пару минут побродил вдоль карцера и сел на лавку рядом с олегом. он вытер нос рукой, на ней остался кровавый след. — меня избили, — пожаловался он олегу. — ты сопротивлялся аресту, — хмыкнул савченко. — оборотни в погонах, блять.