Грань

      Тишина кабинета давила на уши, но нарушать её не хотелось — именно она спасала от постоянного раздражения, вызываемого теми, с кем приходилось иметь дело.       Усталость, по своему досадному обыкновению, подкралась незаметно, путая мысли, не давая сосредоточиться, что для меня, Майкрофта Холмса, совершенно недопустимо. Несколько часов, проведённых в обществе Джеймса Мориарти, не способствовали улучшению самочувствия, и сейчас я мучился мигренью, напряжённо размышляя, как быть дальше.       Разговоры с Мориарти выматывали. С одной стороны, этого человека можно назвать одним из лучших собеседников для меня: крайне высокий уровень интеллекта, нестандартный образ мышления — людей, обладающих такими, несомненно, ценными качествами, в моём окружении весьма и весьма немного, причём один из них — мой младший брат, а общение с ним чревато потерями моих нервных клеток. С другой же стороны, беседы с Мориарти не приносили ничего, кроме головной боли и смутной тревоги.       Уже не в первый раз у меня возникает ощущение, что заключение нисколько не мешает Джеймсу. Он абсолютно равнодушен ко всему: не реагирует на шум, который гипотетически должен не позволять ему сосредоточиться, игнорирует редких посетителей, смотрит даже не на стену, а в никуда — просто в пустоту, с отсутствующим выражением лица и иногда с полубезумной улыбкой. Но временами оживает даже он. И лучше бы такого не происходило.       Я обнаружил это случайно, вскользь упомянув брата в очередном монологе, именно из-за этой оговорки ставшем диалогом. Позднее я мог снова убедиться в своей догадке — Мориарти делился информацией о себе и своих планах, только когда я отвечал тем же, рассказывая ему о Шерлоке.       Необходимость этого обмена злила, выводила из себя. Мне поневоле становилось тревожно, когда я представлял, как может использовать предоставленные сведения Мориарти. Да, он под надёжной охраной, да, всё это — лишь часть нашего с Шерлоком долгоиграющего плана. Но отделаться от беспокойства я не мог, проклиная злосчастные сантименты, а заодно с ними и моего младшего брата, за которого я, как ни стараюсь, не могу перестать волноваться.       Телефон, лежащий на самом краю стола, завибрировал и угрожающе пополз в сторону, приближаясь к фатальному для него падению.       — Помяни чёрта… — едва слышно пробормотал я, устало вздыхая при виде имени, высветившегося на дисплее — Джон Ватсон.       Мне уже давно стало ясно, что этот человек может позвонить мне лишь затем, чтобы сообщить что-то о Шерлоке, потому что тот сам никогда не наберёт мой номер. Разве что, при угрозе апокалипсиса… Но я уверен, что он просчитал вероятность этого события годы назад и уже нашёл сотни способов избежать звонка мне.       — Слушаю, — я постарался вложить в голос всё своё нежелание общаться с кем-либо на данный момент. — Говорите медленнее.       Я сейчас совершенно не готов воспринимать сбивчиво излагаемую информацию… Ещё и такую. — Повторите. Сам не знаю, зачем хочу услышать это во второй раз. Наверное, чтобы убедиться в по-прежнему стопроцентном слухе. Или же… с-с-сантименты, что б их… потому что надеюсь, что в кои-то веки слух меня подвёл. Я больше ни слова не проронил — просто положил трубку и откинулся на спинку кресла, соединив перед собой кончики пальцев. Нет такой вести, которая заставит меня потерять самообладание. Это всё, что у меня осталось, ведь контроль над ситуацией я уже потерял.

***

      Из навалившейся полудрёмы и апатии меня вырвал запах кофе. В двух шагах от меня стоял Лестрейд, протягивая стаканчик, над которым вился пар.       — Спасибо, — негромко поблагодарил я, принимая горячий напиток. Грег сел рядом, хмурясь и о чём-то сосредоточенно размышляя.       — Я позвонил Майкрофту, — зачем-то проговорил я и отпил кофе. М-да, Шерлок сварил бы лучше…       — Что он сказал?       — Ничего, — покачал я головой. — Выслушал и всё. Ноль реакции.       — Сомневаюсь, что он не прореагирует, — ответил Лестрейд, сцепляя нервно подрагивающие руки в замок. — Не та ситуация, чтобы помнить о каких-то разногласиях.       — Конечно, реакция последует, — горько усмехнулся я. — И, сдаётся мне, в скорейшем времени. Майкрофт работает оперативно.       — Это нам сейчас и нужно. — Грег устало прикрыл глаза и опёрся затылком о стену.       — Знаешь, Джон… никогда бы не подумал, что скажу нечто подобное…, но я, пожалуй, многое бы отдал за пару его едких комментариев, даже если они о моих умственных способностях.       — Да, — в этот раз улыбка у меня вышла повеселее. — Я тоже…       Нас прервал стремительно нарастающий шум, доносящийся с улицы.       — Что там происходит?.. — пробормотал Лестрейд, хотя нам обоим этот звук был знаком и в пояснениях мы не нуждались.       — Пойдём-ка, — я залпом допил кофе, чуть поморщившись, и направился к выходу из больницы. Грег накинул куртку и последовал за мной. Перед больницей на спешно освобождённое пространство садился вертолёт.

***

      Долго рассиживаться и предаваться личной драме было не в моих привычках, поэтому я скоро перешёл к действию.       По моим прикидкам, быстрее всего до Баскервиля было добраться вертолётом, дело оставалось лишь за тем, чтобы его вызвать. Сборы тоже были недолгими: врачи, медикаменты, всё самое необходимое для транспортировки бессознательного больного в тяжёлом состоянии. Оставлять Шерлока в мелком городке близ Баскервиля не входило в мои планы.       Время, потраченное на перелёт, осталось незамеченным. Самообладание по-прежнему было со мной… вот только оставалось оно внешним и не спасало от пустых путающихся мыслей, порождающих тревогу.       Приземлиться удалось не сразу: крышу как вариант даже не рассматривали, а пространство перед больницей было занято припаркованными машинами. Посматривая вниз, на суету, предваряющую приземление, я ощущал, как нарастает нетерпение и усиливается раздражение. Как назло, мигрень и не подумала отступить, и боль продолжала вгрызаться в виски.       Ступив, наконец, на землю, я направился прямиком навстречу двоим встречающим, в одном из которых мгновенно признал Джона Ватсона.       — Потрудитесь объяснить, — вкрадчиво начал я. — Как такое могло произойти и почему вообще подобное было допущено?       Рассказ Джона был кратким, что не могло не порадовать, обстоятельным и почти избавленным от лишних эмоций. Когда голос собеседника затих, я едва сдержался, чтобы не обвинить его в случившемся. Остановило меня только понимание того, что Джон не виноват в своей неспособности полностью сдерживать неконтролируемые порывы моего порой излишне любопытного и чрезмерно увлекающегося игрой младшего брата.       Лестрейд выглядел так, словно ожидал от меня проявления эмоций, переживаний. Кажется, его постигнет разочарование — я совершенно не намерен демонстрировать что-либо подобное. Я вообще не был уверен, что всё ещё умею что-то такое чувствовать… Но каким бы невыносимым ни было это ощущение тяжести, этого кулака, сжимающего сердце, не дающего дышать, его никто не должен видеть. Особенно тот, кто заставил меня вновь познать все «радости» обычных, человеческих чувств. Ох, и доиграешься ты, братец… впрочем, уже доигрался, и от осознания этого мне почти физически больно.       Пока предусмотрительно взятые с собой люди со всеми предосторожностями грузили в вертолёт бессознательное тело Шерлока, непривычно тихого и пугающе безжизненного, я невольно вслушивался в краткий разговор Джона и Лестрейда, решивших, что из-за шума я не услышу, как кто-то обсуждает меня за моей спиной, причём в буквальном смысле.       — Для него это нормально? — усмехаюсь. Чего этот человек от меня ждал?.. –Шерлок умудряется вывести меня из себя почти каждую нашу встречу, но даже при этом… А они же родные братья.       — У них это семейная черта, — коротко отвечает Джон.       Что верно, то верно. И не стоит ждать от нас большего. Вы так привыкли, что мы отличаемся от вас, что мы необычные, но почему-то очень удивляетесь, когда не видите в нас проявлений чувств, столь свойственных вам. Между нами действительно есть существенные различия, и они даже не в уровне интеллекта.       Мы давно, ещё с детства держим разум и чувства на разных чашах весов, но не стремимся к их равновесию. Для нас выбор очевиден и окончателен. Мы познаём мир и жизнь в этом мире сухо и рационально, что позволяет обходиться, как говорят, «малой кровью». Мы не взаимодействуем с миром, а наблюдаем за ним, как за загадочным экспериментом. Мы не выше этого мира, а лишь в стороне от него. Над нами властна лишь скука, лишь она может создавать нам подобия интересов, порой сталкивающихся. И понять друг друга способны только мы сами и подобные нам, то есть — не большинство.       И всё же мы не бесчувственны. Какими бы ни казались, всё равно остаёмся людьми из плоти и крови, с теми же химическими реакциями в организме.       Я ощущаю почти физическую боль, когда подавляю эмоции, пряча их глубоко в себе. Мне тяжело дышать, а горло предательски сжимается, стоит взгляду упасть на бледное лицо младшего брата.       Но моих чувств никто не увидит. Я так долго их не испытывал, что забыл, каково это. И потому эти чувства — только для меня.       И для тебя, мой неугомонный младший братец…

***

      Здесь нет счёта времени. Здесь нет возможности увидеть, что происходит там. Здесь есть только я, моя память, мои сомнения и отголоски надежд.       Я не привык полагаться на тех, кто меня окружает. У меня никогда не возникало такой необходимости.И похоже, это случилось впервые именно сейчас…       Люди редко привязываются ко мне, а если пытаются, я их отталкиваю, сохраняя комфортную дистанцию. Но встречаются и просто непробиваемые индивиды, про которых можно сказать: «ты их за дверь, а они в окно лезут». И я впервые рад тому, что вы есть…       Я никогда бы не сказал этого вслух, но это место существует лишь на задворках моего разума и я могу позволить себе такие слова.       Я здесь наедине с собой. Не могу сказать, что раньше меня чем-то не устраивало собственное общество, но сейчас всё по-другому. Я по-настоящему один. Я в полном смысле слова одинок. Отрезан не только от внешнего мира, но даже и от своего тела. Зависим. И совершенно не имею представления о дальнейшей своей судьбе.       Разум мне больше не поможет, он бессилен против сложившихся обстоятельств. Чувства не помогут тоже, но… Но они и не дадут мне погибнуть здесь, ведь всё, что мне осталось — это положиться на Джона, на Лестрейда, на… чёрт побери, даже на Майкрофта.       Поэтому… поэтому я надеюсь.       Пока жива моя надежда, я буду жить. Пока вы не даёте мне умереть, она не умрёт.       Удержите меня… на этой грани.