***
Элис уговаривает Бетти пригласить её парня и отца к ним домой, она соглашается и вечер обещает быть спокойным. Элис хочется загладить вину. Она не хочет, чтобы её ненавидела родная дочь. Персиковый пирог на столе, но у Элис вместо чая коньяк, так что она старается не выдать себя. ЭфПи заебался глядеть на это. Ему ни холодно, ни тепло. Не мучается, не колется, не жжётся. — Помнишь, как к дому Бо подошёл медведь? — Форсайт смеётся и вспоминает эту историю, стальная Элис рушится и давиться воздухом, а потом — улыбается. — Что? Что это за история? — Бетти задаёт вопрос и улыбается, смотрит на Баклана, который тоже улыбается и пожимает плечами, мол, не знает. — У Бо была вечеринка. Так как он живёт далековато, ближе к лесу, на шум пришёл медведь. — ЭфПи улыбается и смеётся, — Так вот, по размерам мишка был здоровенным. Он разгромил мусорку и помял машину Джесс. Твоя мама, Бетти, поступила очень мужественно. Конечно, до того, как со слёзами шептала, что он полезет и в дом. — Ну не стоит, — общий смех, — я поступила тогда очень смело. У меня была истерика! Когда я взяла ружье отца Бо, твой отец, Джагхед, накричал на меня! — Эта женщина, хотела пристрелить его! И тогда было бы проблем гораздо больше. — Почему это? — Да тот был живучий как чёрт! И вот, после нашей ссоры, у Элис созрел крупный план: как только бурый должен был отойти от мусорки, мы решили стрелять в воздух, — смех мужчины, был громким, а детям хотелось услышать продолжения истории, — так вот, наш гость начал влезать в окно машины, естественно, назад, филейной частью тела. Они переводят дух, и пытаются остановить это раздражающее чувство посмеющегося человека. Элис отпивает с кружки. — Я говорю Джонсу, чтобы он целился выше, пока он осматривал в прицеле виляющий в оконном проёме машины мохнатый зад животного. — Таким уколом в жопу мы точно не убили бы его, а вот злобного и жаждущего мести животного мы бы получили, и вот, дождавшись пока медведь повиснет на подоконнике, Элис даёт команду стрелять, — мужчина берётся за живот и начинает смеяться. — От него не дождёшься. — Машет рукой женщина в его сторону, — В общем, когда раздался выстрел, медведь дёрнулся, сорвался с карниза, хватаясь лапами за чтопопало, и шлёпнулся на неприличное место. Он не понял, откуда звук и просто встал на дыбы. Потом, Форсайт нажимал на курок, поэтому пошла очередь выстрелов. Медведь неловко рванул вперёд, нарвался по пути на опрокинутую им ранее бочку и, перекувыркнувшись, завалился на спину. Несчастное животное, загребая лапами гравий вперемешку с землёй, ломанулось к забору. Пока его рвение на этом не закончилось, пришлось снова стрелять очередью. Животное «приободрилось» и, неожиданно даже для нас, дико взревев, запрыгнуло на забор. Раздался громкий треск и надрывный рёв — медведь неумолимо падал, падал вместе с забором, безумно выпучив глаза, и в его испуганном крике слышалось столько скорби и отчаяния, что у меня невольно выступили на глазах слёзы… — Как же он тогда обосрался! О, эти глаза наполненные вселенской скорбью!***
Позднее время и, вроде бы, всем уже пора расходиться. Элис предлагает Джакхеду остаться с Бетти. Лёгкое согласие и признание второй половинки, и все счастливы. ЭфПи помогает убрать со стола, уносит кружки и даже ту единственную, от которой пахнет коньяком. Он усмехается. Её словно подменили, словно создали для духовных дел, а его — от нечего делать, так, на авось. Он нашёл сначала её, оглядел, поломал, но все правильно не срослось. А её хранили, от всех кручин, причин, от него. Джонс следил, как ветер ласкал её на вершине. Он бы хотел быть воздухом между ресниц и волос. Замирал, если внутренний зверь, обнажив оскал, возле ног её радостно падал вниз. Она всегда ждала его первых слов, как замёрзший лес ожидал тепла. Он вдруг вспоминает, как она смеялась на его плече, молчала громко и обо всём. И уже столько лет, никто не наложит швов на большую рану острейших чувству, лишь она — и лекарь его, и кров, и боль, и умела ведь, по запчастям, и все по кирпичам. Луч на щеке от лампы и оставшаяся пыль пережитых бед. Она всегда излучала свет. И хватало всего, и смелости, и веры, и сил. А ему хватало лишь её одну, он ловил в капкан надежды, что уйдет вся боль, обнажит нутро. И Форсайт решает, что, кажется, он и есть самый главный враг самого себя. Сам себя в плен, сам себя в тяжелые кандалы. И не сможет подняться, очнуться и встать с колен. Он всегда при встрече опускал глаза и невидимо падал на колени пред нею. И она ведь сняла с него всю вину, обнулила память, ошибки. Высчитала глубину, беспощадной и острой, глупой лжи. И вот, она перед ним, вся на ладони, все жилки видны, моет посуду. И эта женщина — мир, и весна, и ниспосланный ему дар. — Выпить хочешь? — Она отряхивает руки от воды, и капли падают на пол. — Хочу. Он проверяет её на прочность и на способность держать удар: если решила стать одиночкой, значит предательства нужно ждать всегда. Он проверяет её насмешкой, слово острее клинков: если ответишь, то как поспешно, если ответишь, то как легко? Он проверяет её, из тени хищно следит за её собственной войной, за чередою её решений, за неумением быть одной. Вот и повод вцепиться в судьбу клыками, шпилем небесную твердь пронзить. Словно школьный экзамен, она докажет то, что равна ему — и даже сильней. Ведь для нее так безумно важно, чтоб он не смел сомневаться в ней. — Разве я сдавалась, когда речь шла о нас?