Зажечь весь этот мир

Холодный свет одинокого фонаря падал на тротуар, заставляя бетон светиться изнутри. Где-то в ночи жалобно мяукала кошка. Больше не было слышно ни-че-го. Мир как будто замер и сосредоточился на плаче бездомного животного, заставляя затихнуть гул машин и голоса людей. Натаниэль прикрыл глаза, втянул в себя обжигающе холодный зимний воздух и вдруг понял, что в отличие от уличной кошки, её сородичи, которые раздирали сердце парня на части долгое время, внезапно затихли. Они перестали выпускать когти, царапаться, шипеть. Словом, Нат чувствовал полное умиротворение. Где-то полминуты после ухода Луки Натаниэль стоял посреди улицы и глупо улыбался. «Если то, что ты сказал Виктору – правда, то я готов лететь намного дальше». Что это было? Признание в ответной симпатии? Но о каком ответе могла идти речь, когда даже сам Нат не был уверен в собственных чувствах? А что, если Лука просто пошутил? Хотя, вряд ли. Лука, конечно, актер превосходный, но Нату почему-то казалось, что с чужими…чувствами он играть бы не стал. Так что же получается…он нравится Луке? От этой мысли уголки его рта поползли выше, и парень сжал зубы, чтобы не издать какой-нибудь непотребный звук от восторга. В какой-то момент парню удалось найти в себе силы открыть глаза, достать ключи и зайти в дом, оставив бездомную кошку плакать в одиночестве. Первое, что увидел Нат — мужские ботинки. Приподнятое настроение Натаниэля немного опустилось, от осознания парнем того, что отчим каким-то неведомым образом вернулся на два дня раньше и спокойной жизни пришел конец. Однако, зайдя на кухню, Натаниэль не увидел Луи. За столом, на котором стояли свечи, вино и какие-то фрукты сидела мама, а напротив нее кто-то, чей затылок явно не принадлежал Месье Куртцбергу. - Я вернулся… - с чувством, будто увидел что-то, чего не должен был видеть, негромко сообщил Натаниэль. Мадам Куртцберг резко подняла глаза на сына, и на ее лице возникло выражение ребенка, застуканного за поеданием сладкого, которое взрослые запретили трогать. — Натаниэль! Ты уже пришел? Я думала ты приедешь позже… я тут… - затараторила женщина. — Нет. Стой. Меня все еще тут нет, — начиная шагать спиной в сторону лестницы, нараспев сказал Натаниэль, — вот сейчас я зайду в комнату, и меня тут не было. Приятного вечера. На лице матери отразилось чувство неловкости и безмерной благодарности. Мельком Нат разглядел лицо мужчины. Чуть больше сорока. Прямой римский нос, глубоко посаженные глаза, аккуратно подстриженная темная борода, короткие темные волосы. Довольно симпатичный. Ему, судя по всему, было также неловко, как и мадам Куртцберг, отчего его и без того тонкие губы поджались и совсем исчезли. Однако, почему-то самого Натаниэля эта сцена ничуть не смутила. Да, конечно немного необычно застать свою мать на свидании с любовником, но с другой она заслуживает больше, чем этот придурок Луи. Она и так слишком много страдала и должна хоть немного пожить для себя. Зайдя в свою комнату, Нат скинул с себя всю одежду и залез под одеяло. Боже, неужели все налаживается? Он с силой сжал простынь и вжался в кровать, чтобы в полной мере ощутить, насколько реально все происходящее. Прохладное постельное белье пахло кондиционером с ароматом персика, в сочетании с запахом масляной краски. Ночью Натаниэль долго ворочался в постели и не мог уснуть. Он думал, думал и думал. О маме, о выставке, о предложении отправиться в Германию и о Луке. По большей части о Луке. О синей пряди, которая постоянно лезет ему в лицо. О том, как Куффен при разговоре пронзительно смотрит прямо в глаза, и ты вдруг становишься беззащитным, почти голым. О том, как заразителен его смех. И о том, что Натаниэль, пожалуй, не отказался бы от еще одного, хотя бы мимолетного поцелуя. От этой мысли на лице Ната вновь появилась улыбка. С ней парень и заснул. *** Утро было солнечным и в целом довольно приятным. Птицы, конечно, не пели, но и без них было довольно неплохо. Спустившись на кухню в одних штанах, Нат увидел мать, что готовила завтрак. Вид у женщины был более чем довольный. Увидев сына, она бросила на него многозначительный взгляд. — Его зовут Рафаэль…если тебе интересно. Он мой бывший одноклассник… - смущенно проговорила Мадам Куртцберг, выкладывая яичницу на тарелки. — Мам, ты не обязана мне что-то объяснять. И тебе не должно быть стыдно, — понимающе ответил Нат. А после добавил, — Я все понимаю. Где, кстати, Кимберли? Мадам Куртцберг вздохнула и посмотрела на Ната взглядом матери, чьи дети уже давно выросли, и при виде того, кем они стали, она безмерно гордиться. Наверно, по-настоящему это может ощутить лишь мать. - Люблю тебя. Кимберли…я вчера отправила ее навестить бабушку. С ночевкой. - И я тебя… Нат не успел договорить: в дверь позвонили. Парень встал со стула и пошел в прихожую. Не удосужившись посмотреть в глазок, Куртцберг открыл дверь. За ней стоял Лука. Он снова затянул волосы в пучок, оставив на свободе одну короткую прядь. От холода его щеки налились румянцем. Только сейчас Натаниэль заметил, что отек с лица Куффена все еще не сошел, и ему вдруг захотелось провести рукой по воспаленной коже, однако этот порыв Нат сдержал. — Привет, ты уже готов? — пролепетал Лука и буквально спустя секунду сам ответил на свой вопрос, — видимо не готов. — Готов к чему? — спросил Натаниэль, буквально рассыпающегося на части под взглядом Луки скользнувшему по его обнаженному торсу. Или это ему только показалось? О боже, Натаниэль, возьми себя в руки и не веди себя как восьмиклассница из книг для девочек-подростков. — Мы договаривались пойти в школу вместе. Я звонил тебе, но ты был недоступен, — в этот момент Нат проклял свой телефон, который работал тогда, когда ему вздумается. — Да…прости. Я забыл. Подождешь пару минут? Я быстро соберусь. — Ты оставишь меня на морозе, совсем одного, — Лука скорчил несчастную мину и захлопал ресницами, - вдруг кто-то меня украдет? — Ну тогда ты станешь вождём краснокожих*- съязвил Нат. — Кто-бы говорил, Натаниэль. Ты без меня и дня не проживешь, — улыбнулся Лука. — Эх…хер с тобой. Проходи. Парни зашли в дом. — Мам, это мой… друг Лука, мы вместе договорились идти в школу, я пойду переоденусь, а ты не заболтай его до смерти. — Не переживай сынок, я лучше достану твой детский альбом и покажу пару фотографий, — весело улыбнулась мадам Куртцберг. Натаниэль умоляюще посмотрел на маму и побежал вверх по лестнице, надеясь успеть переодеться раньше, чем она действительно захочет воплотить свою угрозу в жизнь. На самом деле странная штука с этими фотографиями. Вроде бы на них ничего страшного нет, но почему-то нам никогда не хочется, чтобы их кто-то видел. Возможно детство — это действительно нечто сокровенное, что-то, что хотелось бы сохранить для самого себя. А возможно просто показывать фотографии, где ты сидишь на горшке и ешь банан просто неловко. Спустившись обратно, парень застал маму, показывающую Луке детские фотографии парня. Блять. — А это Натаниэль с его другом Хьюго. Они так хорошо дружили, но потом он переехал… Нат был так расстроен… Проходивший мимо Натаниэль захлопнул альбом и убрал его обратно на полку. - Давай ты как-нибудь в другой раз покажешь ему все. Нам пора идти. Ребята прошли в прихожую, обулись, и перед самым выходом мать шепнула на ухо Нату: «очень хороший мальчик». Большую часть времени Лука рассказывал о том, как его вчера по пути домой чуть не покусала собака, ведь погладить ее щенков показалось Луке прекрасной идеей. А потом он спросил: — Вы были лучшими друзьями? — он не называл имени, но Нат прекрасно понимал о ком речь. — Да. А потом он переехал, — Нат не солгал, просто сказал не все. — А как же сообщения, видеозвонки и все такое? Натаниэль глубоко вздохнул и подумал, что, пожалуй, Луке бы не мешало перестать быть таким любопытным. Однако, от чего-то это любопытство Ната не раздражало. Лука был как ребенок, который хотел узнать все на свете. Разве можно обижаться на ребенка? Парни инстинктивно немного замедлили шаг, Натаниэль посмотрел прямо в глаза Луке. — Мы были лучшими друзьями, — сказал Нат, акцентировав внимание на «были». — Что-то серьезное произошло? — из голоса Луки куда-то испарилось навязчивое любопытство. Остался интерес. Такой интерес, который охватывает нас при разговоре с человеком, который нравится. Тебе хочется узнать о нем больше, залезть в самые потаённые уголки его сердца, ведь только так ты сможешь стать частью его жизни. Но это происходит настолько неосознанно, что мы этого даже не замечаем. — Я целовался с его девушкой. Он это увидел. Я получил по лицу. Пару месяцев избегал любого общения с ним, а когда решился, он уже съехал. Конец. Тихое «Вау» сорвалось с губ Луки. Такую сторону Куртцберга он еще не видел. Сторону, способную целовать девушку лучшего друга. Отчего-то до этого Луке казалось, что Натаниэль — это человек, неспособный на что-то подобное. Наверное, нам всем свойственно идеализировать тех людей, которые нам симпатичны. Именно поэтому наши мечты так часто разбиваются о суровую действительность. — А та девушка… ты с ней спал? — иногда Луке самому хотелось вырвать себе язык и перестать быть таким… беспардонным. Особенно это захотелось сделать, когда в ту же секунду лицо Ната перекосило. Это была не боль утраты, а скорее… смущение. О Боже, как же мило он смущается. — Да, спал. Но по итогу у нас не сложилось. — Не сошлись характерами? — Нет, просто она шлюха. — Не ругайся. Тебе не идет. — Лука звонко рассмеялся. — Хорошо, мам. — Натаниэль улыбнулся и невольно вспомнил вчерашнее «недопризнание» Луки. Спросить об этом он, само собой, не решался. *** В целом, занятия прошли неплохо. В целом. На уроке химии учительница сказала всем разбиться на пары для выполнения годовых проектов по ее предмету. Сказать, что большей части учащихся не особо нравилась идея лишней мороки с химией, это ничего не сказать. Немного успокаивал тот факт, что пары все могли выбрать самостоятельно. Натаниэль переглянулся с Лукой. Они посмотрели друг на друга а-ля: «Мы оба совершенно ничего не смыслим в химии, но работать будем все равно вместе». — Что будем с этим делать? — Задумчиво спросил Нат, рассматривая папку с планом проекта, который им выдал учитель, продолжая вместе с Лукой спускаться со ступенек от школы. — Учитывая, что у нас есть всего две недели, предлагаю начать прямо сегодня. Можем пойти ко мне домой. Нам там никто не помешает, — на секунду. Буквально на секунду, но Нат мог поклясться, что услышал это, Лука запнулся, — делать проект. — Да… давай. Они шли около пятнадцати минут, потом свернули в какие-то закоулки, напоминавшие бесконечные лабиринты из плотно прижавшихся друг к другу, словно пытающихся согреться двухэтажных домов и ядовитого плюща, который даже зимой оставался зеленым и обвивал решетки окон, будто придерживая их от падения. И без того по холодным улицам шнырял ледяной ветер, отчего щеки краснели, а губы становились сухими, трескались и всем видом показывали, что нуждаются в поцелуях. Поцелуях нежных, невесомых, способных успокоить воспаленную кожу. И поцелуях страстных и горячих, которые могут согреть даже в самый холодный зимний вечер, способных разливать тепло по венам, где-то под кожей. «Человеку нужен человек» — так ведь говорится? — Вот мы и пришли. Парни остановились у очередного двухэтажного домика в конце улицы. Лука вставил ключ в замочную скважину и по-джентельменски махнул рукой, пропуская Ната вперед. Он ухмыльнулся и зашел в квартиру, следом за ним зашел Куффен. Первое, что увидел Нат… точнее, нет, не увидел, учуял, был запах ароматических свечей. Это был не легкий аромат, приятно щекочущий нос, а густой, приторно-сладкий запах, въевшийся, казалось, даже в стены. Натаниэль всеми силами старался не выдать, насколько тяжело ему дышать, но, кажется, от проницательного взгляда Куффена нельзя скрыть совершенно ничего. Или он читает мысли. Ната бы не удивил ни один из вариантов. — Моя мать лет десять уже увлекается всякими восточными штуками и считает, что свечи отгоняют злых духов. Так что они горят, даже когда никого нет дома, — разуваясь, объяснял Куффен. — А это не пожароопасно? — Наверное. — Лука пожал плечами, — пойдем. Поднявшись по крутой лестнице, парни вошли в комнату Куффена. На голубых стенах висели плакаты исполнителей, чьих имен Нат не знал и темно-фиолетовая электрогитара, которая вполне могла бы сойти за произведение искусства. Обтекаемые формы, выступающие узоры на глянцевой поверхности, длинный волнистый гриф и в завершении чей-то автограф. Компьютерный стол был усыпан разными значками и фигурками гитар. На полу лежал пушистый ковер, а на нем кошка… две кошки. Нет… три, четыре, пять… пять кошек! Две черные и совершенно неразличимые, одна вовсе без шерсти, и еще две персидские нежно-серого цвета. — Вау, не знал, что ты кошатник, — сказал Нат, тем временем Лука плюхнулся на огромную кровать лицом вниз. — Я не кошатник, Натаниэль, — отвечал Лука куда-то в кровать, отчего его голос казался очень далеким, — просто они слишком прекрасны, чтобы жить на улицах. — Это так… мило, — Нат сел на ковер и погладил одну из черных «близняшек». Кошка ласкалась и терлась об руки, в то время как ее лысый собрат недовольно сидел в стороне. Хотя, возможно, у лысых кошек всегда такая недовольная морда, — Ты прям как Фредди Меркьюри. Какое-то время Лука молчал, потом поднял голову, не вставая с кровати, и скривил лицо в такой ухмылке, которая у него появлялась каждый раз, когда он собирался кого-нибудь смутить. Какое-то мгновение он сверлил взглядом Ната, а после сказал: — Да, Натаниэль. Я в точности, как Фредди Меркьюри. — Секундная пауза, — будешь моим Джимом Хаттоном? ** Наверное, Нат выглядел крайне глупо после услышанного, ибо секунд через десять Лука не выдержал и, уткнувшись лицом в кровать, истерически засмеялся. Натаниэль, не обращая внимания, продолжал сидеть, сверля глазами уже не Луку, а кошку. В голове на секунду зажглась табличка: «Буду», а потом еще одна: «Но первого шага я не сделаю никогда в жизни, засранец». Лука встал с кровати и пошел к двери. -Расслабься я шучу, — он остановился в дверном проеме и с напускным спокойствием добавил, — А может быть и нет. Я пойду… принесу попить. Большинству людей, которые общались с Лукой, отчего-то казалось, что у него совершенно отсутствует чувство стыда или смущения. Справедливости ради стоит сказать, что порой Куффен иногда вел себя действительно так, будто нерв, отвечающий за эти эмоции, ему удалили еще при рождении. Но это было не всей правдой. Например, сейчас, спускаясь по лестнице на кухню, ему хотелось придушить самого себя за эту глупую шутку. Конечно, лицо Натаниэля более чем покрывало все истраченные «резервы стыда» у Куффена, но послевкусие все же осталось. Почему? Последние пару дней Лука частенько задавался этим вопросом. Почему? Знаете эту тонкую грань, когда тебе просто симпатичен человек и то, когда ты начинаешь испытывать что-то, что называют влюбленностью? Конечно, знаете. А тот момент, когда ты упорно не можешь разобраться на каком уровне общения ты находишь с человеком? Само собой. Иногда Лука возвращался к своим прошлым отношениям, не то чтобы их было много, да и неважно это, ведь по итогу все сводилось к Виктору. Если быть честным с собой, то, пожалуй, Виктор был единственным парнем в своей жизни, о котором Лука когда-то мог сказать: «Люблю». Он действительно его любил и знал, что Виктор любит его. Жаль, что человеческие чувства по прочности сравнимы разве что с карточным домиком. Печально и то, что Лука сам виноват в том, что этот домик распался. Но эти самокопания ни к чему не приводили, ведь сравнивать Виктора и Натаниэля, это как сравнивать дорогое, дурманящее одним ароматом, красное вино и не менее дорогой виски, от одного глотка ты сначала обжигаешься, а после млеешь. И то, и то хорошо, но ощущения совершенно иные. Неизвестно, почему Куффен приводил аналогии именно с бухлом, точно так же, как и не известно, кто был вином, а кто виски. В общем, Лука совершенно не понимал, как вести себя с Натаниэлем. К счастью он взял за кредо еще одно наставление его покойного дедушки: «Если нихуя не понятно — посмейся. Может поможет. А если не поможет… ну и хрен с ним» Мудрейший все-таки был человек… Вернувшись с бутылкой колы в руке, Лука застал Ната сидящего за его столом и читающего план проекта. Парень поставил бутылку рядом с Натаниэлем и открыл перед ним ноутбук. — Все что найдешь, сохраняй на рабочем столе. Постарайся не схватить вирус, а то у меня антивирус хреновый и не лазай в папку с порнухой, хотя бы пока я не выйду из комнаты, — Луке вновь захотелось треснуть себя чем-нибудь тяжелым. — Папка с порно? Серьезно? В каком мы году не напомнишь? — Да ладно себе. Это папка — хранилище всего самого невероятного, что можно найти в интернете, — парень уселся на кровать и достал из-под нее еще один ноутбук, более потрепанный, чем тот, что стоял на столе, — как-нибудь скину тебе. — Лука. — Что? —Ты не исправим. Следующие полтора часа парни усердно работали, иногда прерываясь на шутки. В какой-то момент Лука подумал, что сидеть ему лень и решил, что в телефоне искать информацию о всяких соединениях будет ничуть не сложнее. Он лег на спину, подложив одну руку под голову, отчего его майка немного задралась и оголила тазобедренные косточки и нижнее часть едва отчерченного пресса. Куффена это совершенно не беспокоило, а вот Натаниэль в прямом смысле этого слова не знал, куда деть глаза. Он искренне пытался смотреть исключительно в экран ноутбука, но каким-то неведомым для него самого образом глаза все равно постоянно косились вправо. Внезапно в комнате стало как-то жарковато, и Натаниэль вдруг осознал, что последний раз занимался сексом четыре месяца назад. Как раз тогда его «застала» Кимберли. Нат уже и не помнил, как звали того парня, если когда-нибудь вообще знал его имя. В тот день он подумал, что случайный секс мог бы как-то ему помочь, хотя на деле получил только физическое удовлетворение. Четыре месяца. До этого момента Нат не задумывался, о том насколько тяжело ему, как молодому парню дается это… невольное воздержание. Но вот теперь у него перед глазами постоянно маячит Куффен, «весь такой очаровательный». Некоторым людям нужно административно запретить быть такими сексуальными. И вот сейчас он лежит совсем рядом. Натаниэль мог бы хоть сейчас сесть на кровать и перекинуть через него ногу. Проникнуть языком в его рот, как тогда в баре…только без послевкусия от блевоты. Нат мог бы снять с него эту дурацкую футболку, а потом с себя, прижаться к Куффену всем телом, чтобы между ними ни осталось ни сантиметра, проникнуть ему под кожу, потереться вставшим… — Ты сейчас во мне дырку протрешь. От неожиданности Нат уронил карандаш, который успешно грыз последние пару минут. За своими… фантазиями, он совершенно позабыл о том, что у Куффена тоже есть два вполне зрячих глаза. Лука поднялся с кровати и пошел в сторону Ната, который все еще не мог оторвать взгляд от парня. Синеволосый подошел вплотную и опустил руки на подлокотники кресла, заставляя Натаниэля вжаться в спинку. Напряжение можно было ножом резать. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга и молчали, а после Лука двинулся вперед и уткнулся носом в шею Ната. Этот жест бы таким простым, таким невинным, но говорил намного больше, чем самый горячий поцелуй. Это один из тех жестов, которые ты можешь себе позволить с человеком, который еще не является твоей парой, но уже и не просто друг. Нат не знал, как реагировать. Он слушал тихое, ровное дыхание Луки, положив руку ему на голову и надеялся, что парень уснет, прям так, стоя, уткнувшись носом в плечо рыжика. Куффен слегка потерся носом о шею и плечо Ната. Он и сам не знал, зачем это делает. То, как смотрел на него Натаниэль, думая, что он не замечает и то, как мило этот мальчик смутился после, открыло в Луке непреодолимое желание прижаться к нему, вдохнуть неповторимый запах человеческого тела и немного, хотя бы на несколько секунд, завладеть этим самым телом. — Ты пахнешь крапивой, — тихо промычал Лука. — Правда? — безразлично ответил Нат. Сейчас ему было плевать на то, что говорит Лука. Он был слишком сосредоточен на дыхании Куффена. — Ага. *** Домой Нат возвращался поздно вечером и с прекрасным настроением. Они не выполнили и трети проекта, но зато посмотрели семь серий какого-то странного нуарного детектива, от которых как оказалось, Лука был в восторге. Парни ели пиццу и обсуждали то, как бездарно играют актеры. Словом, все было так просто и одновременно с тем до боли прекрасно. Иногда такие моменты, вполне могут заменить даже самый лучший секс. Иногда, разумеется. Неужели жизнь может так измениться за пару недель? Неужели один человек способен на то, чтобы перевернуть с ног на голову мир другого человека? Видимо, да. Хотя, по сути, ничего не изменилось, только отношение к этому «всему». Наверное, предметов действительно не существует, есть только наше отношение к ним. *** На кухне мама готовила лимонные кексы. Ее волосы были завязаны в два небольших пучка, отчего создавалось впечатление, что она немного моложе, чем есть на самом деле. — Мне предложили поехать в Германию на пару дней. На выставку, — с порога сказал Нат. — Оу… так это же замечательно! — лицо мадам Куртцберг посветлело. — Когда? — Вчера. Думаешь, стоит поехать? — Нат присел и начал вертеть в руках яблоко. — Конечно стоит. Только вот, как ты один там будешь? Хотя, это ненадолго, наверное… но все-таки… — занервничала женщина. — Лука поедет со мной. — Лука? Это тот милый мальчик? — Да, мам. Это тот милый мальчик. — Нат невольно подумал, о том, что будет, если его мать узнает о тех похабных шутках, что порой выскакивают изо рта Куффена. Будет ли она продолжать его считать «Милым мальчиком»? — Вы так быстро подружились…я рада, что у тебя появился друг, — она поцеловала Ната в лоб и погладила по волосам. Жест, в котором многие матери не в состоянии себе отказать. На самом деле удивительно, то, как такие незначительные жесты являются огромной частью нашей жизни. Рука, потеребившая макушку, палец, слегка щелкнувший по носу, поцелуй в лоб перед уходом на работу. Могли бы вы представить свою жизнь без этих «мелочей»? Натаниэль бы не смог. — Ты обязательно должен поехать. В школе скажу, что ты заболел. — Люблю тебя, мам. — И я тебя. *** Натаниэль сидел на широком подоконнике у окна. Ночь была звездной. Какое-то время Натаниэль разговаривал по телефону с мсье Буше. Судя по всему, этот старик был довольно обеспечен, раз взял на себя все расходы на перелет и проживание двух незнакомых людей, просто для того, чтобы один из них выступил с пятиминутным сочинением о картине. Нат совершенно не знал, что будет говорить, но решил справляться с проблемами по мере их поступления. Франсуа Буше, несмотря на свой совсем не внушительный внешний вид, обладал тем внушительным обаянием, доступным только людям, прожившим не один десяток лет. Ему хотелось верить. Повесив трубку, Натаниэль принялся рассматривать небольшую дыру в оконной раме. От нее тоненькими паутинками ползли полоски потрескавшейся краски. На подоконнике засохла давно разлитая сиреневая краска. Убогая романтика. Около часа ночи Натаниэль взял телефон и позвонил Луке. Спустя пару коротких гудков Куффен ответил. — А если бы я спал? — без капли укора проговорил Лука. — Но не спишь ведь. — Справедливо. По какому вопросу? Все-таки, на ночь глядя захотелось узнать, что у меня в папке с порнушкой? — голос Куффена был таким, будто он и сам устал оборачивать все в шутку. — Как-нибудь в другой раз. Просто хотел сказать, что ты можешь начинать складывать платья в чемодан. Меньше, чем через неделю мы летим в Германию. Если ты не передумал. — Нет. Я не передумал. Пойду складывать чулки. — Спокойной ночи, Фредди. — Спокойной ночи, Джим.