6:32 Военная база близ Джексонвиля, штат Флорида
Если вода действительно хранит память, то может ли она так же безжалостно и властно вырвать отдельные сплетения воспоминаний из наших душ? Может ли она очистить наши мысли от злых и колючих, точно засыхающий кактус, слов? — Если продолжишь витать в облаках, то я отправлю тебя к Морфею раньше положенного. Наташа стояла напротив со скучающим видом, только ее кисть, сжатая в кулак, нависала надо мной прямой угрозой. И этого было достаточно, чтобы я отвела взгляд от окна. — Ожидала хотя бы снега на этой неделе. Напрасно, — сонно протягиваю я, подкидывая боксерские перчатки вверх, — Санта не получил моё письмо. — Напиши Деду Морозу, — бездумно откликается она и тоже обращается на мгновение к окну. Дождь был несильный, но какой-то гипнотический. Капли как будто не били стекло, а дразнили пуховыми прикосновениями, растекались миндальным маслом по поверхности и безвольно спускались вниз. Я, даже не пытаясь подавить глубинный стон, ныряю пальцами в боксерскую перчатку. Романофф ожидающее постукивает носком своих кроссовок по линолеуму спортивного зала и не сводит глаз с двери. Она ждет его каждое утро. Ждет, мне кажется, вернее любого пса и любого долга из налоговой. Ждет каждой крупинкой своей широкой русской мысли. Но его никогда нет. Этот зал был не то, чтобы подходящим. Обыкновенное просторное помещение с небольшим боксерским рингом в углу. Чуть дальше с потолка свисали боксерские груши и тянулись выверенными рядами до самых дверей. Другая же его часть была ненадежно, как будто на скорую и не слишком умелую руку, забита сверху донизу деревянными досками. Там было теплее и удобнее делать разминку и заминку. На полу в постоянном беспорядке лежали несколько потрепанных матов и тонких ковров для фитнесса. Мы ими практически не пользовались, поэтому на них лежал слой двухнедельной пыли. Хорошо, что в мои обязанности не входит еще и уборка. На освещении тут определенно экономили, поэтому из всех светильников рабочими оказались лишь два над рингом. Атмосферу они задавали, конечно, торжественную. Я ощущала себя если не Майком Тайсоном, так точно Конором Макгрегором, тренируясь здесь каждое утро. Когда наступал рассвет вся романтика этого места испарялась. И моя поэтичность тоже. — Сегодня как обычно? — Да. Наташа задержала взгляд на двери еще на мгновение, а после подхватила свои массивные перчатки и приготовилась отражать мои ослабленные болезнью, но бесспорно подающие надежды и сохранившие технику удары. Кто бы мог подумать, что я стану таким везунчиком и получу возможность тренироваться с самой Черной Вдовой? Наверное, Тейт бы позавидовал этому больше, чем званию сержанта. Сердце протяжно заныло, как только перед глазами материализовалась его хитрая улыбка. От Тейта сообщений больше не было. И, что-то подсказывало мне, он напишет только в канун Рождества. Или не напишет. Вжих. Я машинально вильнула влево, прямо под ее правую руку. Наташа, кажется, удовлетворенно хмыкнула моему везению и дала фору в несколько секунд, чтобы вернуться в исходную позицию. Мне нравилась ее немногословность и нескрываемая высокомерность. Она была сильнее, проворнее и опытнее меня. Даже не пыталась скрывать это за напускными педагогическими речами. Она была далекой, как наше рыжее флоридское солнце, и холодной, как наш атлантический океан. Но не была «нашей» ни на атом. Она не церемонилась со мной, временами откровенно хамила, но иногда с какой-то материнской теплотой долго всматривалась в мои глаза, когда я совершенно искренне и по-детски наивно спрашивала про подвиги Мстителей и с нескрываемым энтузиазмом интересовалась скандинавскими Богами. Но ей было откровенно плевать на меня, я понимала. И не опаздывала она на наши утренние рандеву лишь потому, что даже несмотря на ощутимое напряжение, а еще навязчивое внимание сержанта Брауна к своей персоне ей хотелось быть здесь, а значит она обязана была выполнять условия договора с Роджерсом. Потому что на этой же базе был он. Меня очень трогала ее привязанность, пусть даже я не могла найти ей подтверждение или малейшее объяснение. Но я чувствовала. Какой-то частью своей проницательной натуры чувствовала. И ни в коем случае не просила ничего сверх этого: каждое утро с шести до восьми бокс, каждый вечер с шести до восьми гимнастика, а остальное время тренировки под мою личную ответственность. — Останешься на Рождество? — я пропустила ее удар и тяжело дышала, придерживая грудь предплечьем. Рука, скованная мягкой перчаткой, дрогнула и безуспешно попыталась зацепиться за метал жетонов. Двух жетонов. Боже, как хорошо, что второй – не Тейта. После неудавшейся сделки жетон Джеймса Барнса всегда теперь был со мной. Как талисман, как напоминание, как мотивация. Она отрицательно мотнула головой и вернулась в свою исходную стойку. Этот жест сквозил холодом. Я последовала ее беспощадному примеру. Такому гордому и стальному примеру. — Кажется, будто я никогда не смогу уйти от твоего коронного хука, — во рту появился кислый металлический привкус крови. — Так и есть. Ты не сможешь, — без намека на шутку ответила она, а я почему-то улыбалась. И думала о Джеймсе. Избегала встреч с ним, игнорировала вопросы о связи с ним, переводила в шутку любое упоминание о нем, но думала – часто. Страх еще сидел где-то на подкорках моего сознания. Он никуда не уходил и не уйдет никогда. Но этот страх был, как я очень скоро поняла, не перед ним. А перед Зимним Солдатом. Кажется, в Ваканде ему помогли, а значит причин страшиться сержанта у меня больше не было. « – Danke, Sergeant Barnes! – лепечу я и прохожу в ванную. » Кулак Наташи пронесся кометой перед моим носом, но я среагировала и поставила блок. Жетоны под олимпийкой глухо брякнули. Danke. Причин не было, а страх все же был. Вместе с ее кулаком такой же кометой пролетели мои воспоминания о том утре в Джуно. Мое тело поставило блок на удар, а вот сердце его так нелепо пропустило. Sergeant Barnes. Еще одна серия ударов Романофф. И еще одна серия моих блоков. Ее огненные локоны, подсвеченные лампой как будто изнутри, грациозно летали в воздухе, когда она подобно фурии сокрушалась на меня. Не поразиться до глубины души было трудно. Я плохо помнила ее глаза, нос, губы. Почему-то они ускользали от меня практически мгновенно. Но ее стройное подтянутое тело, рыжая грива, кошачья грация и властный голос закрепились в памяти прочно. Наш танец на ринге всегда продолжался не более часа. К сороковой минуте меня начинало сильно мутить и трясти от перенапряжения. Она, не скрывая скуки, покровительствующе била меня по плечу и прощалась до вечера. И уходила. Уходила медленно, по-королевски вальяжно, оставляя после себя легкий флёр какого-то приятного парфюма. И сильное желание в следующий раз выбить уже ее дыхание своим ударом. Но сегодня…сегодня мне было этого мало. Уже через две недели ее гордый образ перестал вызывать во мне благоговение. Уже через две недели эта сороковая минуты стала для меня возможностью освободиться от ее плена и провести остаток тренировки наедине с собой и своими ощущениями. Уже через две недели я ощутила бесполезность этих минут рядом с ней. Потому что ее рядом со мной не было. Со мной была лишь сильная и властная оболочка, выверенными движениями наносящая удар, но, увы, не дающая ничего взамен. А так не бывает. Спорт – это не только про физику, это еще про эмоции. А ее вечный холод эмоцией назвать было трудно. Когда рыжий локон скрылся за дверью, я, с удивлением для самой себя, не рухнула на ринг, пересчитывая дни до Рождества. Я вполне уверенно спустилась вниз, сняла с рук перчатки и попыталась унять легкий тремор в кистях. Еще раз мечтательно обернулась к окну и легко улыбнулась. Дождь и не думал прекращаться. Я вышла из корпуса заплетающимися ногами, но довольная этим прогрессом. В лицо моментально ударил резкий запах свежести и прохлады. Это отрезвило лучше любого эспрессо в самой популярной кофейне города. Это отрезвило и опьянило одновременно. Я сама не поняла, как и зачем сняла с плеч олимпийку и вышла из-под козырька прямо в этот ледяной поток. — Доброе, — кивнул мне пробегающий мимо парень и посильнее натянул на голову капюшон. — Доброе. Ноги сами повели меня за ним. Он бегал медленно, как будто обыкновенным быстрым шагом. Иногда останавливался, чтобы заглянуть в окна общежития, а затем продолжал свою пробежку. Он был единственный на территории базы в это утро, кто выбежал несмотря на погоду. Не единственный. Я даже не стала подавлять в себе самодовольную ухмылку. Даже не подумала об этой возможности. Я была лучшей в беге когда-то. И вдруг отчаянно захотела сместить с пьедестала каждого, кто посягнул на этот пост. Шаг. Второй. Догнала. Обогнала перед вторым поворотом.***
14:33 Военная база близ Джексонвиля, штат Флорида
— Ты не уедешь к семье? — Неа, — Катрина безразлично разглядывала кусок индейки, нанизанный на ее вилку. — Ма со своим бойфрендом укатила в Мексику, сестра намекнула, что утраивает студенческую тусу. — А твой поклонник…? Как же его там… — Доминик, — протянула она по слогам, и ее зеленые глаза недобро сверкнули. — Забудь. Он не поклонник. Мимо прошла стайка ребят, балансирующих с несколькими подносами. Обед близился к концу, а многие только-только выбрались из комнат. Дождь расклеил наш привычный уклад. Я проскользила безучастным взглядом по столам вокруг. — Подарки уже купила? — я опускаю взгляд в тарелку, как только на горизонте обнаруживаются Стив и Наташа. — Да, еще на той неделе. — ответила Кэт с какой-то неожиданной для меня обидой, — И тебе, между прочим, тоже. Расправляю плечи и делаю глоток обжигающе горячего чая. — Надо бы и мне съездить в город. Правда…последнее время силы есть только на то, чтобы донести себя до кровати. — Я хочу билет на какую-нибудь рождественскую закрытую вечеринку, — предлагает Кэт, все так же укоризненно сверля взглядом свой обед. Да, наверное, такой подарок ей бы подошел безошибочно. Я даже удивляюсь, что эта идея не пришла в мою голову. Катрина – завсегдатай всех ночных клубов Джексонвиля. И я когда-то не уступала ей, но с потерей первого места в рейтинге группы пришлось пожертвовать этим почетным статусом. Даже и не припомню, когда я в последний раз выпускала свои эмоции на танцполе. Кажется…в конце лета? — Ты ведь в это Рождество тоже одна, да? — интересуется Катрина. Равнодушно киваю, скрывая за этим жестом куда больше, чем может вместить слово. Одна. Это мое первое Рождество без Тейта. Это мое первое Рождество без Робина. Это мое первое Рождество без отряда. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о капрале-домоседе. Пока они работают над тайной пропажи крейсера на границе с Кубой я отсиживаюсь тут. Как обидно и унизительно. Но необходимо. — Не хочешь со мной? Вспомнили бы наш второй курс, мм? — она лукаво улыбается, авантюрин ее глаз снова недобро блестит. — Идея заманчивая, но не думаю, что смогу. Катрина кивает и, поглотив последний кусок своей отбивной, неспешно встает из-за стола, складывает тарелки на поднос, подмигивает мне и присоединяется к потоку акробатов, балансирующих с подносами в главном проходе столовой. Я делаю шумный вздох и как стараюсь можно быстрее опустошить кружку. Но не успеваю. — Как твои дела? — Стивен, по обыкновению своему такой вежливый и плюшевый, как мягкая игрушка, опускается на стул напротив и вдруг поджимает губы. Я зеркалю его жест. На нем наглухо застёгнутая черная ветровка с какой-то золотистой эмблемой. А вокруг никого. Незаметно пробегаюсь глазами по столовой и подтверждаю свою догадку. Она опустела. Поджидал нужного момента? — Тяжело, но продуктивно. — коротко киваю. — А твои? — больше вежливости ради, чем из любопытства. — Тоже. — он кивает в ответ. — Тоже тяжело. Какое неожиданное откровение. Я чуть приподнимаю правую бровь, и боль моментально пронзает мой глаз. От неожиданности тихо ойкаю. — А ты не спец в светских разговорах, да? Стив приподнимает уголки губ и продолжает смотреть мне в глаза с нескрываемым напором. Его вопрос вертится на языке, но он никак не может его произнести. — На Рождество останешься? — неконтролируемый поток слов, который, как мне на секунду показалось, выбил Капитана из равновесия. — Здесь? — он прочищает горло. — В живых, — иронично протягиваю я, делая еще один глоток. Стивен отводит взгляд и, осознав спустя мгновение мою шутку, широко улыбается. Рыжие локоны вновь скрываются за дверью. Тогда он, кажется, подбирает недостающие крупинки своей силы и на одном дыхании произносит: — Ты ничего не знаешь про Наташу и Баки, да ведь? Я поперхнулась чаем. — Так и думал, просто решил уточнить, — извиняется он и чуть подается вперед, но я ровно с такой же динамикой откидываюсь назад на спинку стула. — К чему вопрос? Роджерс посылает мне еще одну виноватую улыбку и встает из-за стола. Я почти не смотрю на него. Стараюсь не смотреть. — А на Рождество я здесь. Мы с Баки будем здесь. Наш разговор пролетает каким-то едва ощутимым мгновением. Спустя пару минут я уже сомневаюсь в том, пытался ли он заговорить со мной вообще. Но янтарно-желтая клякса от чая на салфетке не дает ни единого шанса забыть об этом. Она бледная, но резная, как какой-то цветок. Так необычно высохла под кондиционером над столом. — Эш. Отрываю взгляд от кляксы и оборачиваюсь к источнику звука. — Мм? — Тебя искал Фостер. Забеги к нему сейчас, — мой старый знакомый из другого отряда учтиво склоняет голову в прощании и дематериализуется. Я вновь остаюсь наедине с собой. И это как-то зло бьет по самолюбию. Наверное, раньше я и не замечала свой привязанности к ребятам. Своей привязанности к…Тейту. Когда его нет рядом так долго, мир словно теряет часть своей яркости. Я как эта клякса от чая. Чудное сравнение. Но зато честное. Наташа – тренировки – еда. Еда – тренировки – Наташа. Весь мой распорядок дня последнее время. Ни секунды на лишнюю мысль. Такая ли она лишняя? Я старательно не замечала косых взглядов все это время. Вернее, замечала, конечно, но не придавала вселенского значения. Да, я теперь точно один из самых популярных предметов обсуждений. Капрал третьей группы, приятельница Капитана Америки, ученица Черной Вдовы, будущий сержант, отличившийся в недавней природной катастрофе. Как непривычно это звучит. Но гордо. Очень гордо. Хотя не все из этого такая уж безусловная правда. Приятельница ли Стива? Приятна ли я ему? Не рискну спросить. Ученица ли я Черной Вдовы? Учитель ли она для меня? Не рискну утверждать. Дождь не прекращался, а как будто только усиливался, но я не видела в этом проблемы. Кабинет первого сержанта Фостера был недалеко от столовой, а маршрут пролегал под убедительным бетонным навесом. Капли едва попадали на мое лицо, но желание ощутить их прохладу было непреодолимым. Как будто дождь и впрямь сможет очистить меня от всех плохих мыслей. Дверь не заперта, а постучаться я неожиданно забыла. Но Фостер никак не комментирует этот поступок. Он меня ждал. — Приветствую первого сержанта Фостера! — Успехи есть? — спрашивает он несколько строго, но с озорными искорками в глазах. Я улыбаюсь и решительно киваю. А он, как будто из-за этого, моментально грустнеет. Я опускаю руку, которой только что отсалютовала, и закрываю за собой дверь. Узкое высокое зеркало справа отражает солнечного зайчика. Я невидящим взглядом ловлю его, а потом ловлю свое собственное отражение. Похудела. Даже объемные карго не скроют этого. Отросшие светлые волосы собраны в высокий хвост и смотрятся уже куда более убедительно, нежели та пальма, которую мне оставил парикмахер после последней стрижки. Под глазами пролегли темные круги, под больным правым глазом в особенности. Гематома от регулярных инъекций все такая же темно-фиолетовая. Но глаза мои горят оптимизмом ярче любого фонаря под глазом. Это приободряет. Я жива. Я будущий сержант. Я привожу себя в лучшую форму. — Наталья уезжает скоро… — Знаю, — я как будто пытаюсь сохранить его силы и остатки хорошего настроения. Прохожу вглубь кабинета и сажусь на стул совсем рядом с письменным столом. — Знаешь? — его усы забавно шевелятся. — Да, я спросила ее об этом сегодня. Видимо, планы на Рождество. — Рождество… — глухо отзывается первый сержант и встает со своего места. Похоже, мои попытки не увенчались успехом. Кабинет Фостера был другим, более уютным, нежели ослепительно-светлая комнатка Брауна. Здесь было почти так же комфортно, как в сестринской в Джуно. Правда, не было ни намека на дешевый чай в пакетиках и бесконечные стопки различных бумаг. У него было чисто и пахло дорогим кофе. В правом углу стоял шкаф с пестрыми папками, в левом – раковина и тумбочка с одноразовыми полотенцами. Ее отделяла полупрозрачная узорчатая ширма, как из какого-то восточного исторического фильма. Вдоль этой ширмы и большей части левой стены стояли комнатные растения. Фостер, наверное, очень за ними ухаживал, потому что зелень их была сочной и яркой. — Да, действительно она уезжает на Рождество, но… — Фостер вышел из-за стола, — Не планирует возвращаться. — Как это? Мои утренние мысли о непродуктивности занятий и ее некомпетентности в «физическом воспитании» злорадно хихикали где-то на задворках памяти. На самом же деле эта новость была сродни катастрофе. Какой никакой, но она боец. С опытом, сноровкой. Рядом с ней даже в самый некомфортный час унизительных боксерских поединков у меня хотя бы был шанс сдать сержантский экзамен. И я не отрицаю, ни в коем случае не отрицаю тот факт, что она помогла мне сделать первые шаги к восстановлению былой формы. Она помогла. — Капитан Роджерс пообещал мне повлиять на ее решение, однако опыт подсказывает мне, что это напрасно, — искренне извиняется передо мной первый сержант и присаживает на стул напротив. — Уезжает так же эффектно и стремительно, как и приехала, — я безрадостно приподнимаю уголки губ. Когда я узнала, кто будет меня тренировать, я встала на первую встречу за два часа до будильника. Я так волновалась…Так страшилась и желала одновременно. Черная Вдова. Я видела ее лицо неоднократно по телевидению. Пересматривала пару раз интервью со Мстителями, в надежде выудить оттуда самый максимум полезной информации. Но даже и мечтать не смела о личной встрече. А тут…тут было не просто мимолетное знакомство, тут было обещание сделать из меня солдата достойного звания сержанта. Пустое по своей сути обещание, если она уезжает. А уезжает почему? Из-за чего? Из-за кого? Фостер кивает и погружается в чрезвычайно глубокую думу, остановив свой взгляд на моих глазах. А потом бессвязно произносит: — Русский темперамент. Женщины, да…***
23:09 Военная база близ Джексонвиля, штат Флорида
Если вода действительно хранит память, то может ли она так же безжалостно и властно вырвать отдельные сплетения воспоминаний из наших душ? Может ли она очистить наши мысли от злых и колючих, точно засыхающий кактус, слов? Я уже сбилась со счета, который раз пробегаю мимо тропинки на пляж. Ее размыло до такой неузнаваемости, что сейчас я бы признала в ней лишь серое влажное пятно. Кроссовки промокли насквозь, костяшки пальцев побелели до скрипучей боли в суставах, но я продолжала. Это было почти так же безумно, как сложно. Покой нам только снится. Круг. Еще один. Я изредка бросала острые взгляды вбок, чтобы не терять забор базы из виду. Он был моим ориентиром в этой стихийном бедствии. И в душевном бедствии тоже. Стоило, быть может, сходить к доктору Мейсону и поделиться чувствами, но что-то приобретённое, новоприобретённое за эти две недели не дало мне сделать это. Уход Вдовы был и правда неожиданным, и невыгодным, но не настолько, чтобы обсуждать это с доктором. Я на горло себе наступлю, но больше не появлюсь на пороге его кабинета. Хватит. Опять оставит меня с ворохом проблем и непонятными сахарными метафорами. Так, а теперь куда? Направо. Под вечер дождь все же поутих, но не прекратился. Мой олимпийка была непромокаемой, но ледяной и жесткой, как наждачная бумага. Она потяжелела, кажется, раза в два. Мокрые карго, в принципе, сохранили свою форму, но тоже натирали кожу. Я уже ощущала противное жжение подколенной ямки. С каждым сделанным шагом оно лишь усиливалось, но я терпела. Жетоны на моей груди подпрыгивали как на батуте и, что удивительно, не причиняли ощутимого дискомфорта. И практически не звенели, сталкиваясь друг с другом. Справа проскользил чей-то силуэт. Я машинально отпрыгнула в сторону и притянула кулаки к подбородку. Нервно огляделась по сторонам и даже прокрутилась на одних пятках вокруг себя. Капюшон сильно урезал угол обзора, но снимать его я не решалась. В конце концов, это могла быть зрительная иллюзия. Я так глубоко ушла в свои мысли, что потеряла связь с реальностью. Прислушавшись и выждав секунд десять, я вернулась на свою протоптанную траекторию и продолжила бег. Видимые причины для страха и паники так и не обнаружились, но энтузиазм к пробежке все же потерялся. До ворот базы было метров двести. Я предпочла преодолеть их размеренным шагом под умиротворенный шум ветра в ушах. Неосознанно шмыгнула носом. Простуда не убьет меня, но уж точно не сделает сильней. Пренебрегать здоровьем я умею, а вот беречь его пока не очень искусно научилась. И Джуно, и цунами тому подтверждение. Вжух. Снова тень и снова справа. Но на этот раз она остановилась. Убедив себя в том, что больной глаз может придумывать помехи, что вампиров не существует, а для оборотней сейчас неподходящая фаза Луны, я смело скинула с головы капюшон и обернулась. Шлеп. Влажный хвост из-за этого пируэта больно хлестнул меня по лицу и прилип. Я наскоро постаралась загрести все волосинки в кулак и оттянуть его в сторону. Дождь, к счастью, существенно облегчил мою задачу и словно подтолкнул промокшие, потяжелевшие пряди в ладонь. Крупные капли падали витиевато плавно, как в немом кино. И были не такими ледяными, как я думала. Напротив, дождь был даже теплым. Я не смогла сдержать уставшую улыбку и прикрыла глаза на мгновение, позволяя воде намочить кожу лица. Дождевая вода обычно жесткая, иссушающая, но сейчас, мне казалось, она увлажняла лучше любого крема Пайот. Мгновение затянулась на пару секунд, но я не забыла о странном мираже и поспешно привела себя в чувства. Фигура сделала ко мне широкий шаг, сокращая расстояние в несколько метров, и расправила плечи. Фонари были прямо за ее спиной, поэтому попытки разглядеть лицо оказались тщетными. Световой контур лишь очерчивал изгибы, по которым я догадалась, что передо мной стоит весьма высокий и крепкий мужчина. Сюрприз. Таких мужчин полбазы. Я, не решаясь подать голос первая, переминалась с ноги на ногу. Как будто мой физический голос был заглушен и усыплен внутренним за время пробежки. Пришлось простить горло. — А мы партнеры по несчастью, да? — я заставила себя широко улыбнуться и подбочениться, — В такую погоду только самые отчаянные выбегут. Фигура помолчала несколько секунд, а потом сделала еще один шаг навстречу. Я инстинктивно тоже приблизилась к собеседнику и, не устоя перед искушением, снова прикрыла глаза. Свистящий ветер бил по влажной ткани брюк, а дождевые капли продолжали ласкать кожу. И, Боже, это было так приятно, словно на меня выливали подогретое ароматическое масло. — Даже не думала, что непогода может быть настолько расслабляющей. Как на курсе массажа, — бездумно произнесла я, делая глубокий вдох на весь объем своих легких, но, переборщив с кислородом, вдруг глухо закашляла. Плотно закрытые глаза все же ощущали яркий свет прожекторов на базе. Благодаря им от меня не ускользнуло то, что мужчина, выдержав паузу, сделал еще один шаг навстречу. — Почему ты здесь? — мягкая карамель его голоса была мне знакома. И этот голос я бы не перепутала ни с каким другим. Джеймс. — Давно не виделись, — я открыла глаза и, прикусив щеку, вновь натянуто улыбнулась. Ему это не понравилось. Он задержал взгляд на моей фальшивой улыбке и с глубочайшим пониманием в глазах сделал шаг назад. Дышать мне сразу, впрочем, стало свободнее. Эмоции имеют свойство притупляться. Даже страх в какой-то степени. Но он никогда не сотрется до основания. Я неосознанно бросила взгляд на его протез. Его цепкие серые глаза заметили это сразу, и он чуть отвел левую руку за спину. — Встреча со мной – это не причина. — Ты сейчас единственная причина беспорядка в моей жизни. — взявшаяся из ниоткуда желчь вдруг комом встала поперек горла. Я срикошетила в него раздражением и отчаяньем, которые так щедро выплюнула в меня судьба. И попала. Барнс на мгновение стушевался, но его холодные серые глаза потеплели. Неожиданно и необъяснимо потеплели. Я думала о Джуно. Думала о своей работе там, осматривала каждый уголок своей квартирки. Перед глазами вместе с дождем невесомо и быстро пролетали картинки воспоминаний. Как я еду в автобусе, как трогаю шершавую желтую обивку сидений, как слушаю музыку, как замечаю Стивена. Как мы ходим по центру городка и обсуждаем план нашей операции, как я свободно смеюсь рядом с миссис Купер и ее ухажером. Как зеленоволосый юноша угощает меня эспрессо, а после скрывает свои покрасневшие глаза. А потом я вижу главврача…Вижу его искаженное яростью лицо, вижу, как Стив заслоняет меня своей спиной. А потом как неожиданно и обидно прижимает к стене, шепча обвинения. Как Сокол выталкивает меня из палаты Джеймса. А затем как Джеймс бьет меня по лицу у скамейки в парке. Как я царапаю ладонь о каменную кладку дорожки и, шипя, проезжаюсь ей по луже сока раздавленного апельсина. Как он пытается придушить меня, как я царапаю его щеки своими ногтями. Как пытаюсь запихнуть в него детское питание. Как он остервенело и безжалостно разбивает моим лицом зеркало в ванной. Как я читаю ему Шекспира. Как…развязно танцую под джаз, выкуривая десятую сигарету, а потом выдыхаю дым в его лицо…Как уютно мне лежать на его горячей груди, содрогаясь в немой истерике… Он запрокинул голову к небу. Прикрыл глаза, позволив воде соприкоснуться с каждой клеточкой его кожи. Я замираю, невольно любуясь открывшимся видом. Кожа его стала чистой и фарфорово-прозрачной, светлой, как снег. Щетина выглядела небрежно, не небезобразно, а напротив – мужественно. Несколько темных густых прядей прилипли к его лбу, рука так и тянется смахнуть их, но…я возвращаю себе контроль над телом. Резко разворачиваюсь и срываюсь на бег. В этот раз капюшон не закрывает обзор. Я периодически смахиваю с ресниц дождевые капли, но не замедляюсь. Бегу так, как будто за спиной вот-вот взорвется снаряд. Может быть, это действительно так. Осматриваю природу настолько, насколько мне позволяет скорость и боль в мышцах. Жетоны на моей груди вдруг предательски забренчали. На улице давно темно. Кажется, где-то между листвой поблёскивает водная гладь океана и заманчиво отражается в ней серебряный обруч луны. Шаг. Второй. Кроссовки хлюпают из-за влаги. Я бросаю вниз осторожный взгляд и замечаю, что на левой ноге развязался шнурок. И пусть. Пейзаж пробежки отнюдь не живописный. Я с трудом вообще хоть что-то отделяю от серо-черной промокшей массы вокруг. Но в какой-то момент останавливаюсь, переводя дух. И обращаю лицо к небу. Картинка серая, размытая. Капли дождя точно слезы сначала залечивают мои глаза, а потом медленно стекают вниз по щекам. И вместе с этими «слезами» как будто уходит часть груза, что я несу уже несколько месяцев. На пару минут мне становится легче. Поддавшись странному порыву, я расстёгиваю олимпийку и сгребаю оба жетона в ладони. Подушечками пальцев ощущаю, что две цепочки запутались и образовали несколько твердых узелков. Распутать их будет проблематично. Вновь устало закрываю глаза, ощущая, как моментально намокает моя майка под ласковыми прикосновениями дождя. Продолжая цепляться за две металлические таблички, словно за спасательный круг, я вновь готовлюсь к бегу, но замираю, ощутив чье-то присутствие. Почему я вдруг убежала от него? Это выглядело так трусливо… — Мне не нужна была помощь Наташи, — он держит дистанцию, но голос его сквозит искренностью и каким-то непривычным сожалением. — Ты был зачем-то нужен ей. — смело отвечаю я, разворачиваясь к нему всем телом. Он скользит взглядом за каплями дождя, стекающими вниз по моему лицу, останавливает взгляд на кулаке, сжимающем жетоны, опускает глаза на промокшую ткань майки и продолжает оценивать меня своим внимательным изучающим взглядом. Мне становится душно, хотя воздух на улице прохладный и разряженный. — Знаешь, что, — неожиданно твердо произношу я, — Наташа уехала. Он легко кивает, все еще смотря куда-то вниз. — Тебе ее помощь не нужна была. Мне сейчас, если честно, тоже перестала быть нужной, — я вспоминаю события этого утра. Джеймс заинтересовано отрывает взгляд от моих ног и небрежно поправляет мокрые волосы. Локоны вновь лежат не совсем аккуратно. — Мы две недели нарушали обещания. Эта фраза вырвалась случайно, но я и подумать не могла, что она кажется настолько емкой, настолько подходящей, настолько откровенной. Джеймс напрягается, не отводя от меня глаз и делает шаг вперед. Напряжение, до этого безмятежно витавшее в воздухе, вдруг усилилось. Но я не могла сказать, что причинило мне дискомфорт. — Мне кажется, что будет лучше, если ты… — я нервно кусаю губу, опустив взгляд на его ключицы, — Если ты станешь не только тренером, но еще и наставником… — я выделила это слово особенной интонацией, в надежде на то, что у Барнса не возникнет вопросов, что он почувствует разницу. — Я тебя понял, — он резко отворачивает от меня свое лицо и впадает в минутный транс, наблюдая за светом прожектора. Прожектор осветил его глубокую морщину между бровей, подчеркнул напряжение его мышц. И неожиданную глубину светлых глаз. Они показались мне и правда бездонными. Не значило ли это, что внутри он такой же глубокий? Такой же…полупустой? Сержант думал. Но думал, впрочем, не так долго. — Ты правда меня понял? — я подалась чуть вперед в неверии. — Бездушная машина ничему не учит. Она лишь вырабатывает рефлекс. Джеймс продолжил буравить взглядом забор базы. Но взгляд его стал насмешливо-шутливым. Наверное, это был камень в чей-то огород. Быть может, даже в его собственный. А дождь продолжал дразнить мое тело пуховыми прикосновениями. Одеколон сержанта неожиданно ударил в нос – это был мускат, кажется, сандал и определенно… миндаль. «От Баки пахло каким-то цитрусовым гелем для душа, и я мгновенно вспомнила о недавней поставке от компании средств личной гигиены. Да, среди них был какой-то грейпфрутовый гель. Но я агрессивно протестовала против совместимости Солдата и этого аромата. Ему больше подошел бы запах миндаля. Сладковато-горький и крепкий.» Я удовлетворенно кивнула сама себе, подтверждая догадки. Да. Миндаль и правда ему очень шел. На шее сержанта игриво пульсировала венка. Я задержала на ней взгляд и спустя минуту осознала, как близко к нему теперь стою. По проступившим на его скулах желваках и мускульному напряжению поняла, что он, вероятно, это тоже заметил. Я уже хотела отшатнуться, но Барнс очень вовремя вновь обратился к моему лицу. И я не считала на нем ни одной негативной эмоции. Напротив, он был как-то неестественно расслаблен и открыт. Горький. Очень горький и глубокий. Я смахнула кулаком крупные капли дождя с губ и снова шмыгнула носом. Джеймс как будто проследил за их падающей траекторией и…как капли дождя безвольно спускаются вниз по поверхности окна, опустился передо мной на колено. Пальцы бионической руки двигались не так ловко, как его собственные, но он очень быстро справился со шнурком на моем левом кроссовке и, завязав из него тугой узел, задержался в такой позе еще на секунду. Я забыла, как дышать. Перед глазами вновь возникли картинки той ночи, когда я танцевала в его палате. «Оперлась коленом о койку, левой рукой зацепилась за его челюсть и не без труда повернула лицом к себе.» «Джеймс задержал взгляд на моих щеках и внезапно снова заглянул в глаза.» «В какой-то момент я ощутила себя необычайно легко. Лежа на груди военного преступника, чудом оставаясь живой и не обматеренной, я чувствовала себя…защищенной.» Секундой позже он бодро поднялся, перетирая между подушечек пальцев мокрую землю, скопившуюся на моих шнурках. — Туго завязал? На улице было прохладно, но я ощутила, как кровь прилила к моим щекам. Это было стыдно, очень стыдно, но буквально тут же я ощутила, как завязался узел внизу моего живота. — Надеюсь, смогу развязать…потом, — неопределенно кивнула, выдерживая проницательный взгляд серых глаз. И непонятно, какой именно узел я имела тогда в виду. Не смей отводить глаза, Стивенсон. Было странным и неправильным ощущать к нему то, что я сейчас ощущала. Это было дико. Он был диким и непредсказуемым. Страх приветливо помахал мне рукой из задворок сознания. Мне снова стало страшно. Но страх этот был уже не перед Зимним Солдатом. Это был страх перед сержантом Джеймсом Барнсом, так уверенно и открыто смотрящим мне сейчас в глаза, провожающим каждый взмах моих ресниц, только что опустившимся передо мной на колени. Я тут же замотала головой, приводя себя в чувства. Дождь неожиданно прекратился. — Встретимся в шесть утра здесь же. — подвел черту сержант, чуть приподняв уголок губ, — Раз ты любишь бег. Я активно закивала. — Я провожу до корпуса. — Не стоит, — резко отрезала я. Шаг назад стоил мне немалых усилий. Все еще ощущая сладкое напряжение в бедрах, я очень некстати вспомнила вопрос Стива. «— Ты ничего не знаешь про Наташу и Баки, да ведь?»