Yeah, positively thinking got me reaching now, Positive I'm blinking but I don't know how, Positive an oxy just went in my mouth, Positive I'll die tonight, no fucking doubt.
Музыка звучит на чертовой периферии, где-то в пьяном отравленном сознании, туманя остатки разума, расковывая, заставляя двигаться в такт басам, изгибаться всем телом, поглощая все больше и больше алкоголя. Закинуться ЛСД — скучно, вдохнуть кокса — мало, тогда в вены проникает доза героина — единственная вещь, что вызывает улыбку на ее бледном лице. Лин уже не плачет, смотря на обдолбанную мать, даже не страдает — думает лишь о том, что Мей ей придется успокаивать самостоятельно: та ворочается, покрытая испариной с жуткой температурой, а сестра даже не может дать ей лекарства, потому что нет денег. Потому что, как только те появляются, мамаша бежит за новой порцией колес. Их адрес полиция знала наизусть — соседи устали от вечно орущей на весь квартал музыки, мусора и таких же обкуренных, как хозяйка квартиры, лиц, ошивающихся в их районе. Лин прятала сестру во время тусовок в разваливающийся шкаф, чтобы ее не достали, терпела побои от дружков по шприцу, плакала потом где-нибудь в ванной, после подолгу умываясь, чтобы никто не видел ее слабости. Как только появилась возможность — нашла подработку, хоть за тысячу йен в час, лишь бы Мей начала питаться нормально, а не ростками сои, от которых тошнит. Лин убеждала себя, что справится, вымывая очередную сотку квадратных метров, а уже через час перемывая гору посуды в какой-нибудь забегаловке. Клялась, что будет работать в поте лица, но никогда не опустится, как ее мать. И когда та пронзила себе серебряным клинком сердце, девушка осознала, что никакой любви к ней не испытывала уже давно, не чувствовала боли в мертвом теле-душе-сознании. Потому и на ее похоронах не плакала, однако, плакала Мей — обнимала памятник, на который пришлось зверски раскошелиться, дрожащими руками, пыталась прыгнуть в могилу вслед за мамой. Лин в тот миг думала лишь о том, на что она прокормит сестру. Когда появился он, та подумала, что вытянула счастливый билет. Когда резиновые перчатки сменились кожаными, ценой в двухгодовую зарплату, девушка молилась богу, лишь бы это не было сном.✗✗✗
— Эй, идиотка, проснись наконец, — ощутив резкое жжение в области щек, вампирша подскочила, судорожно оглядываясь вокруг, и первое, что бросилось в глаза — присутствие в комнате братьев, а самого опасного, по ее мнению, вообще — на кровати. — О, очнулась… Ты нарушила сон Великого меня, — прошипел Аято, подхватывая пальцами тонкий подбородок. — Еще раз посмеешь меня разбудить, — ядовито-зеленые глаза в полумраке выглядели особенно устрашающе, их блеск — глубокий и темный — заставил все внутри сжаться, пробирая едва осязаемым холодом до самых костей, — я засуну тебя в Нюрнбергскую деву. Посмотрим, как ты там визжать будешь. — бессмертный поспешил покинуть комнату, тем более, что на отдых осталось не так уж и много времени. — Сучечка, ты не обижайся… — неожиданно Райто ворвался в разговор, переключая все внимание, покрытой холодной испариной, дрожащей от ужаса сестры, на себя. — Аято-кун иногда бывает грубым… лучше скажи, что кричала сейчас от удовольствия, — томно промурлыкал вампир, притягивая сестру за талию. — Если же тебе страшно, я готов провести с тобой ночь — за определенную плату, конечно же. — ледяные губы коснулись обнаженного плеча, задевая тонкую бретельку черного топа. — Ты невероятно пахнешь. — Тебе не кажется, что твое поведение неподобающе? — Рейдзи скрестил руки на груди, прожигая взглядом нерадивого братца, ощущая, как его разъедает раздражение — чувство, давно ставшее привычным в этом извечном гротеске. — Распутница, ты зови, если что, не то я буду скучать, — притянув девушку за затылок, бессмертный прильнул к мягким податливым губам, нежно сминая их. В ответ, та забарабанила кулачками по широкой крепко сложенной груди, пытаясь отпихнуть парня от себя, но тот словно и не чувствовал — спустился ниже, всаживая острые клыки в шею. С уст сорвался предательский скулеж, сменяемый хрипом; Лин сморгнула выступившие слезы, сжимая в руке рубашку пятого Сакамаки, дабы не свалиться в полном бессилии, но в это мгновение вновь вмешался Рейдзи, требуя брата остановиться. Последний как-то с неохотой огладил тонкую талию, скользнув к бедру, едва прикрытому ночнушкой, прежде чем оторваться, с досадой вытирая подбородок. — Черт, у тебя просто удивительная способность портить все прекрасное. — взгляд малахитовых глаз с раздражением скользнул ко второму сыну Беатрикс. Тот словно чужой рассерженности и не заметил, смахивая с лацканов пиджака несуществующую пыль и покидая комнату. На этой ноте и остальные бессмертные решили оставить сестру в одиночестве, за что она впервые была благодарна: Лин, не теряя ни минуты доползла до ванной, стараясь подавить истерику накатившую так невовремя. По щекам пробежали первые слезы, и к горлу подкатил ком. Девушка давно не чувствовала себя настолько отвратительно-беспомощной, давно не было такой апатии и понимания, что выхода нет. В отражении зеркала она себя и вовсе не узнала: бледная, измученная, с залежами теней под глазами, а от былой улыбки не осталось и следа. В принципе, сложившуюся ситуацию с позитивной точки зрения оценить сложно — шесть братьев-вампиров, двое из которых уже показали свои замашки — и это в первый день. Но, где-то внутри, бессмертная все же надеялась, что наладит отношения с ними, найдет особый подход и в будущем будет корить себя за плохие мысли об этих людях. Выходить из ванной было тяжело, страшно было даже подумать, что кто-то из братьев мог специально уйти со всеми, чтобы вернуться позже и остаться наедине с беспомощной слабой сестрой. Но выглянув из-за двери Лин с облегчением поняла, что в спальне никого нет. Она на цыпочках пробежала к кровати, в ту же секунду кутаясь в пуховое одеяло и крепко жмуря глаза, чтобы ни о чем не думать. Веки постепенно стали тяжелеть, и усталость наваливалась исполинской ношей, но сна, однако, не было: стоило выключить свет, как в комнате слышались шорохи, что-то скреблось, пугая до поседения. Потому вампирша отдохнуть так и не смогла и встала лишь вечером с головной болью, полностью разбитая, и только потому, что Рейдзи приказал спускаться в столовую. Там уже сидели все братья и Мей, клюющая носом над тарелкой: с отцом у них был свободный режим, потому к таким кардинальным переменам за раз привыкнуть было сложно. — Лин, зайдешь ко мне в кабинет, я тебе отдам кое-какие бумаги, — отчеканил второй Сакамаки, продолжая трапезу. Сестра кивнула, продолжая равнодушно осматривать блюдо: итальянская паста в нежном, тающем во рту соусе бешамель, ранее вызывавшая небывалый аппетит, сейчас казалась абсолютно пресной, мясо средней прожарки — безвкусным и в принципе трапеза никак не облегчала думы о происходящем. Девушке просто хотелось вернуться к Карлхайнцу, просто хотелось спросить, что она сделала не так и чем заслужила оказаться выкинутой к братьям-деспотам, не видящим в ней ничего, кроме жертвы. Ужин постепенно подходил к концу: Шу, не желая дожидаться остальных, лениво поднялся из-за стола, покидая столовую, Канато доедал хрустящее безе, запивая его фруктовым чаем, Аято излишне заинтересованно разглядывал Мей, на что та старательно пыталась не обращать внимания, битый час дожевывая последний кусок мяса. Лин дождалась, пока Рейдзи покинет комнату, и покорно направилась за ним, получая кипу бумаг и отправляясь к старшему Сакамаки. Последний устало раскинулся на диванчике, наслаждаясь музыкой в наушниках. Бессмертная, глядя на брата, робко потопталась на месте, но тяжело вздохнув, неуверенно приблизилась к столику, выкладывая на него документы. Шу равнодушно окинул оные взглядом, и, присев на диван, принялся разбирать. Лин старалась не мешать, с интересом рассматривая интерьер помещения; взгляд зацепился за фотографии, и подойдя ближе, она взяла одну из них в руки. Из-за стекла выглядывала рыжеволосая девушка с глазами цвета океана, как у первого сына Тоуго. В ней невооруженным взглядом можно было заметить сходство с ним, но вампирша не помнила, чтобы эта особа здесь хоть раз появлялась. — Такая красивая. Кто она? — бессмертная неловко закусила губу, где-то внутри признавая, что таинственная незнакомка невероятно превликательна. — Почему я ее не видела? Лин не успела даже вздрогнуть, как фоторамку из ее рук требовательно вытянули, ставя на место. Шу равнодушно окинул взором родные черты, с каким-то отрешением вспоминая лес, в которым он сидел, с мертвым телом дочери на руках. Это был, пожалуй, единственный раз за несколько веков, когда он ощутил боль. Когда он почувствовал себя живым, и что самое страшное — уязвимым. — Совсем неважно… — вдруг пробормотал вампир, опуская взгляд, — кто она… все равно в живых ее уже нет… — в тихом низком голосе не было слышно грусти или скорби — лишь великая скука, запечатленная на бледном аристократическом лице. — Что с ней произошло? Девушка обратилась к брату, но неожиданно вздрогнула под его взглядом: губы парня растянулись в слащавой, не обещающей ничего хорошего улыбке, в глазах отразился пугающий до дрожи блеск и брови — густые и светлые — едва заметно взметнулись ко лбу. Шу невесомо коснулся пальцем уголка чужого рта, и обнажил острые, как лезвие клыки, вовсе не собираясь нападать, однако радуясь страху скользнувшему в личике напротив. Эта девочка ему нравилась. Она, несмотря на то что была бессмертной, все равно сумела остаться непорочной, скромной и до дрожи чувствительной. И сейчас она трепетала в его руках, словно запутавшаяся в паучьих сетях бабочка, сейчас она глядела с таким первородным ужасом, что невольно внутри просыпался зверь, желающий взять такое мягкое, наполненное теплой кровью тело. — Ты задаешь так много вопросов… Что я получу в обмен на ответы на них? — старший Сакамаки, не скрывая веселья, провел ладонью по чужому дрожащему подбородку. — Как много ты готова для меня сделать? — томно прошептал он, склоняясь над бледной шеей. Лин медленно отступила к самой стене, прижимая взмокшие руки к груди. По спине катился холодный пот и, кажется, брат наслаждался этим чувством превосходства, расцветающим где-то внутри, искренне ликовал, видя бессилие девушки, чувствуя ее желание бежать без оглядки. Оказываясь совсем вплотную, бессмертный легко заправил за ухо выбившиеся карамельные волосы, кротко огладил овал лица, вдыхая тонкий, но с каждой секундой становившийся все более ощутимым аромат крови. — А ты покраснела… — прошептал в самое ухо Шу, опуская взор на прикрытую ладонями часто вздымающуюся грудь. — Маленькая потаскушка, неужели ты думала, что сможешь стать мне равной? — мужская рука скользнула под подол рубашки, касаясь покрытой мурашками кожи. — Правда в том, Лин, что тебе по положению никогда не подняться выше моей ширинки… Ты здесь жалкая приживалка, может чья-то подстилка, но в этом доме никто и никогда не воспримет тебя как сестру. — Отпусти меня! — Ого, ты даже так можешь кричать… Это правда тебя задело? Господи, ты серьезно думала, что мы будем премило тебе улыбаться и всячески угождать, строя из себя идеальных родственников? Хах, ты правда такая глупая… — Отпусти меня! — завопила девушка, со всей силы отпихивая от себя брата, стараясь унять дрожь в голосе, и наконец вырваться из цепких ледяных рук. Вампиршу вдруг одолела злая горечь: брови ее сошлись к переносице и первые слезы пробежались по щекам, крупными каплями соскальзывая с подбородка. Было обидно, было невероятно больно — наверное, даже больнее чем те минуты, когда над бессмертной издевались мамины друзья-наркоманы, больнее чем тогда, когда ее выкидывали с самых жалких подработок, относясь как к скоту, гораздо больнее… Лин, полностью разбитая и разочарованная, пыталась оттолкнуть от себя старшего Сакамаки, била кулаками по широкой крепко сложенной груди, требовала отстать от нее, но ничего не происходило. Шу с равнодушием следил за беспомощными трепыханиями, затем неторопливо скользнул ладонью в копну волос, сжимая их где-то на затылке и впился в плечо, раздраженно зажимая чужой рот ладонью, дабы подавить громкий, полный боли вскрик. Кровь оказалась на редкость отменной. Бессмертный, сделав первый глоток, вонзил клыки глубже, наслаждаясь легкой определенно изысканной горечью, упиваясь каждой каплей, пропитанной страхом и чувством глубокой несправедливости, добавляющим во вкус особые, неповторимые ноты. Несмотря на навалившуюся слабость, Лин через некоторое время все же смогла оттолкнуть от себя парня; Резкое движение ей далось с трудом: вдруг закружилась голова и подкосились ноги, отчего она, изнуренная, свалилась на пол, касаясь пальцами зияющих ран и собирая текущие по ним алые струи. Хорошо бы было бежать, однако сил на это не хватало. Правильно бы было запереться в своей комнате, но мочи не нашлось даже на то, чтобы подняться. — Ты бы мог… — дрожащим голосом просипела вампирша, тяжело кашляя, — мог бы сразу сказать, что не хочешь говорить об этой девушке. Мог сказать, что тебе больно упоминать о ней… — Больно? — переспросил Шу, не скрывая своего удивления. — Господи, ты правда думаешь, что я сделал это, потому что мне неприятно говорить о мертвой девчонке? Послушай, — первый Сакамаки присел на корточки, перехватил перепачканную подтеками ладонь, неторопливо слизывая с нее кровь, — я просто захотел попробовать тебя, может быть, напугать, и все… В моих действиях нет какой-то другой подоплеки, и меня трудно вывести из себя упоминанием об ушедших из жизни. Потому что все однажды умирают. — Почему ты пьешь мою кровь? Я ведь тоже вампир... — Какая разница кто ты, если твоя кровь не дурна на вкус? Тогда были жертвенные невесты, сейчас две дочери жалкой потаскухи, — Шу вновь улыбнулся, похлопывая сестру по щеке. — А теперь дождись меня за дверью — не могу заполнять бумаги, когда тут так сильно несет едой.