Сомкнуть веки даже в тяжелом сне Лин так и не смогла — тело ломило, обжигало тупой ноющей болью и, казалось, раны совсем не заживали. По щекам текли жгучие слезы; невыносимо хотелось тепла, чьих-то объятий, даже скупого, совсем неискреннего «люблю», чтобы выстроить себя снова. Это наваждение заставляло желать того же Райто с его извращенными чувствами, но пришла Лисса: улеглась рядом, вглядываясь в заплаканные глаза, огладила чуть ощутимой холодной ладонью и мягко улыбнулась.
— Все будет хорошо, — чуткие губы коснулись щек, собирая редкие слезы, — ты справишься. — и снова поцелуи — нежные, трепетные, от которых в груди разливалось тепло, зарождалось нечто томящее, приятно тянущее все внутри.
— Я так бы хотела ощутить твою кожу под своими пальцами. Так бы хотела увидеть тебя живой…
Вампирша сморгнула подступающую к глазам влагу, смотря на четкий силуэт визави: она красива: тонкий стан, озаряемый пробивающимся лучом солнца, бледная кожа, сравнимая с белесым шелком, мерцающие синие очи, полные теплоты, внушающие доверие, рыжие, почти алые локоны, при свете, словно обласканные языками пламени. Лин прикрыла веки, ощущая легкое прикосновение губ на своих, робко замерла, цепляясь за момент, вгрызаясь всеми фибрами души, жадно испивая его, будто живительную влагу. Хочется большего. Хочется сорвать одежду, чтобы телом к телу, душа израненная к такой же, чтобы слиться воедино, утонуть в сонмище касаний и слов, чувств и мыслей, только не видеть этой черноты вокруг, утонуть в этом чистом незыблемом сиянии напротив.
И пусть первый поцелуй забран одним из уродов прошлого, Лисса, словно оные стирала, с губ вычеркивала, свои отпечатывая, нежно, еле уловимо, что с губ стон вырывался — тихий, почти молящий, «не останавливайся» взывающий. Бессмертная льнула ближе, чтобы воздуха не было, однако, он был — касания на грани ощутимых, норовящих исчезнуть, и это понимание душило. Девушка откинулась на кровать.
— Тебя можно спасти? — бирюзовые глаза столкнулись со взором синих, тонущих в каком-то неясном, вызывающим крупную дрожь чувстве. — Я могу как-то тебе помочь?
Визави неуверенно кивнула:
— Ты можешь не справиться, ибо это требует много сил и терпения. Это очень опасно, — губы вампирши растянулись в улыбке, — ты можешь умереть, поэтому не рискуй. Я мертва, а ты живешь, ты борешься, и я не имею право отнять у тебя самое ценное.
— Ты называешь это жизнью?
Лин развернулась спиной, обнажая зияющие раны, украдкой кусая губы от невыносимой боли. Лисса молчала, обводила пальцем ровные края с запекшейся кровью, тихо вздохнула, утыкаясь носом куда-то в затылок. Хотелось обнять, согреть, разорвать на куски всех виновных, каждую царапинку губами залечить, сердце из себя вырвать, в ладони хрупкие вложить, мол, бери, твое оно без остатка, все эти секунды лишь при тебе бьется. Но есть лишь объятья — эта минутная слабость, даруемая с первыми лучами солнца.
— Я хочу тебя спасти Мелисса, поэтому просто скажи: как это сделать? — Лин прикусила губу, ощущая легкий поцелуй на лопатках.
— В библиотеке Рейдзи на десятой полке есть зеленая книга, ты ее сразу заметишь; отодвинь ее и найдешь тайный отсек, в котором лежит еще одна книга. Она-то тебе и нужна.
В дверь постучались. Лин завернулась в одеяло морщась от прикосновений шелка к измученной коже. Услышав сиплое «войдите», Рейдзи стремительными шагами приблизился к кровати приспуская шелковую ткань; увиденное его, определенно, не порадовало: разной глубины и диаметра увечья, нанесенные ножом, где, не дай изменить вампиру память, находились укусы и засосы, следы прикосновений директора академии.
— Больно? — скорее констатировал, чем спросил второй Сакамаки, полностью сбрасывая одеяло с сестры, совершенно не смущаясь тому факту, что на ней даже нет бюстгальтера. Зато смутилась последняя: густо залилась краской, опуская взгляд, но совершенно искренне признавая «очень». — Ты не регенерируешь… Ничего не хочешь мне по этому поводу сказать?
— С некоторых пор я не пью человеческой крови.
Гнетущего взора брата девушка не выдержала, затравленно сжимаясь от страха, пронизывающего каждую клетку тела. Последующие слова и вовсе ударили по самому больному, вскрыли самую душу, на пласты нарезая, взгляд опустить обязуя и не поднимать, лишь бы не ощущать презрения. Но оно чувствовалось: по венам полонием растекалось, кровь в черный окрашивало, убивало медленно, тягуче, словно все страдания смакуя, как лучший деликатес. Вот теперь действительно больно.
— Пытаешься опуститься до смертных, стать такой же жалкой? Признаю, у тебя это отменно выходит, — лицо бессмертного расплылось в едкой ухмылке, сменяясь на полное отвращение. — Теперь даже не знаю, кто больше опозорил нашу семью: твоя маменька или ты…
Достав мазь из кармана, вампир вычерпнул густую массу, нанося ее на поврежденные участки кожи. Те пекли, отчего девушка то и дело морщилась; брови ее сводились к переносице, на, и без того искусанных губах, собирались бусинки крови, что без внимания брата не осталось. Развернув лицо бессмертной себе, Рейдзи вскинул бровь:
— Мне расценить это как приглашение? — юноша кончиком большого пальца собрал багровые капли, прикладывая к собственному рту, чутко пробуя слегка тронутый терпкой горечью вкус.
Пальцы визави скользнули меж длинных карамельных волос, губы коснулись пухлых чужих, втягивая в, до больного нежный, поцелуй. Этого все также было мало. Клыки вампира еле заметно оцарапали кожу, язык ловко подхватил тонкую алую струйку. В тяжелой от мыслей голове, лишь один вывод, что все это неправильно, тяжело и больно, что травит это похуже опиатов, и также сильно заставляет желать. Лин вжалась носом в крепкое плечо, срываясь на редкие всхлипывания.
— Я надеялась, что кто-то из вас меня спасет… Я ждала.
— Меня тогда не было в академии. — ни «прости», ни «мне жаль» — ничего, что дало бы понять, что брату не плевать на проблемы сестры. Он молчал, невесомо приглаживая выбивающиеся пряди разной длины, словно пытаясь стереть очередную погрешность, которыми изобилует девичья натура.
— Мазь я оставлю на столе. И перед школой тебя необходимо будет подстричь.
Поставив баночку на туалетный столик, Рейдзи отряхнул несуществующую пыль с лацканов пиджака, удаляясь прочь. И снова уже родное чувство пустоты. Снова попытки собрать себя по частям, приклеить к лицу маску спокойствия и внутреннего равновесия, которого не было, к слову, совсем. Вампирша спустилась на трапезу, сразу улавливая затравленную фигуру Мей, ее неуклюжие движения, старания повыше натянуть ворот да прикрыть ноющие запястья.
Сама девушка, видимо, за собой этого не замечала, самозабвенно уткнувшись в тарелку. В голове ее ни единой хорошей мысли, только страх перед этим местом и его обитателями, перед будущим и самой собой.
flashback
— Какого черта ты делаешь в моей комнате? — не своим голосом прорычал Субару, сильнее вдавливая девушку в стену, жестче сжимая хрупкое плечо.
— Отпусти меня, ненормальный! Ты обронил кинжал, я тебе его пришла вернуть. Это твоя благодарность?! Псих!
— Закрой рот, идиотка! — схватившись за копну рыжих волос, парень грубо приложил сестру о каменную кладку, наблюдая за тем, как та постепенно обвисает тряпичной куклой в его руках.
На глазах бессмертной навернулись слезы, картинка расфокусировалась, а ноги предательски подогнулись. Внутри засел ужас: ее никогда не били. Мать, даже будучи под кайфом, не имела мысли замахнуться на любимую дочь, а удары дружков по шприцу брала на себя Лин. Вот только сейчас никто защитить не собирался: взгляд алых глаз напротив, лишь подогревал мысль, что бежать глупо, пробовать просить о помощи — тоже. Ощутив ладонь на своей шее, вампирша слабо затрепыхалась, пытаясь ослабить стальную хватку: царапала крепкое запястье, что-то невнятно хрипя. Парень убрал руку, ведя ее вдоль ложбинки меж грудей, проскальзывая к пояснице. Впечатав хрупкое девичье тело в свое, Субару обнажил тонкое девичье плечо, грубо всаживая в него клыки.
Сестра вскрикнула. Боль растеклась по телу жгучей лавой, оглушила каждую клетку, въелась под кожу, отчего глаза на секунду заволокла беспросветная тьма. Шумно выдохнув Мей зарыдала, в попытках отпихнуть брата, который, судя по шумным глоткам, заканчивать не планировал.
Кровь густая горячая обволакивала горло, мутила сознание, дарила подобие насыщения, которого не было продолжительное время из-за отсутствия жертвенных невест. В этом безумии, бессмертный и не помнил, как толкнул девушку на кровать, как до хруста сжал запястья, упиваясь несдержанным воплем, как оттянул ворот свитера, кусая уже в ключицы.
— Отпусти! Мне больно, — пропищала Мей, извиваясь под мощным, крепко сложенным телом брата.
По полосатой ткани свитера растекалось багровое пятно — внутри растекалась пустота, утянула с собой желание бороться, силы и всю память о хорошем, запечатала семью замками, запрятала в самый тайный уголок сознания, оставляя на ее месте ужас и ненависть к этому месту, лицам и происходящему.
Где-то на задворках воспоминания о Майкле: кусал он всегда нежно, мягко, ласково гладил по волосам, после подолгу выцеловывая уголки губ, словно извиняясь за свою минутную слабость. В этот миг, кроме ломоты и рези в каждой клетке тела, кажется, ничего и нет.
— Отвратительно, — ухмыльнулся вампир, стирая выступившие слезы, с глаз девушки. — Под стать тебе.
Бессмертная сжалась, прикрывая обнаженные ключицы уже свободными руками. И смотря на нее, такую беззащитную, перед Субару отчего-то предстал образ давно ушедшей матери, но сразу стерся ворохом сомнений: Криста ни в коем разе не была похожа на Мей — наглую, бестактную девчонку с отвратительным характером.
Криста являлась воплощением женственности и хрупкости, даже в своем безумии она была прекрасна, сестра же со своим загнанным взглядом, ослабшими руками, то и дело натягивающими воротник в попытке скрыть укусы да пошатывающейся походкой, ничего более жалости не вызывала. При взгляде на мать мужчины сгорали в желании защитить эту женщину, рыжеволосую бестию же, которая так невовремя попалась под руку, хотелось лишь убрать с глаз.
Парень проводил взором бессмертную, усмиряя сией картиной внутреннего зверя, скрывшегося в самой темноте души до следующего раза. Мей казалось, что она точно видела монстра, своей кровью вспоила, страхом вскормила, к себе его этим и привязала, ибо она ясно поняла, что после всего случившегося тот ее не отпустит.
end of flashback
— Плоскодонка, что такого с тобой делал наш младший братец, что ты визжала, как умалишенная? Мне прямо интересно стало, как ты будешь кричать, если тебя запихнуть в Нюрнбергскую деву? Посмотрим?
— Прекрати ей угрожать. — Лин свела брови к переносице, сжала губы в тонкую полоску, устремляя свой взгляд на третьего Сакамаки.
Такому запалу позавидовал даже Райто, удивленно наблюдая за разворачивающейся сценой, но тут вступил Рейдзи, предлагая всем закрыть рты. Пятый из братьев вновь недовольно откинулся на спинку стула, пробурчав что-то об испорченном веселье. На этой ноте не выдержал Шу, констатировал наличие шума и под испепеляющий взгляд одного из бессмертных удалился прочь.
— Бесполезное отребье. А вы зарубите себе на носу: столовая — не место для перепалок, если, конечно, вы не любители наказаний.
