Child of vice II

— Мама, тамаго-яки такой вкусный, — Мей прямо из палочек женщины перехватывает небольшой кусочек омлетного рулетика, и быстро запихивает в рот, торопливо прожевывая. — Мэй, это ужасное поведение! — шипит старшая сестра, захлопывая книгу, — немедленно извинись! Лин взволнованно смотрит на маму, но последняя кажется не разделяет неодобрения, она лишь с улыбкой глядит на малышку. Младшая Сакамаки выглядит невероятно мило, с кусочками морковки и соусом на щеках, с рыжим волосом завязанным в два растрепавшихся хвостика. Маленькая вампирша пьет из кружки нечто темно-алое, даже не понимая, что это кровь, даже не догадываясь, что еда ей совсем не нужна. Но в этих человеческих привычках складывается тот кусочек счастья, который из раза в раз держит красивую иллюзию простой смертной жизни. Рэн ест совсем чуть-чуть: тарелка с рисом опустошается лишь наполовину, карри изначально было немного — всего столовая ложка, к омлету женщина и не притрагивается. Она встает из-за стола, подходит к небольшому окошку, где ярко светит весеннее утреннее солнце и мечтательно улыбается, подставляя под лучи бледное красивое лицо. Длинные ресницы трепещут, а темные медно-рыжие волосы отливают чистым золотом — двум маленьким девочкам кажется, что нет в мире женщины красивее, чем их мать. Последняя хрипловато смеется и тянется за сигаретой, подносит край к горящему огоньку зажигалки и делает первую затяжку, пуская облако густого дыма в потолок. Горечь пронзает до самых легких. — Мамочка, а ты сыграешь сегодня ту грустную песенку на фортепиано? — Мэй совсем еще не знает Клода Дебюсси, но уже слышит его внутреннюю тоску, и это, наверное, больше всего сближает ее с Рэн, которая в этот миг молча кивает, трепля дочку по голове. — Конечно сыграю, милая, — шепчет она, убирая грязную посуду в раковину, — а потом будем заниматься прописью. Ты уже большая девочка, ты должна учиться хорошо писать иероглифы, а твоя сестренка тебе поможет. Правда, Лин? — вампирша надевает резиновые перчатки и включает горячую воду, пенящейся губкой стирая остатки еды с тарелок. — Конечно. Лин, уже третий день поглощенная «Нихон секи», никого не замечает и кивает совершенно неосознанно. Она перелистывает страницу за страницей, погружаясь легенды и мифы, тонко переплетенные с историей Японии. В самом деле ей нравятся абсолютно разные жанры, поэтому домашняя библиотека читается с невероятной скоростью. И Рэн в этой мелочи узнает себя: она с малых лет интересовалась литературой и искусством, поэтому всю жизнь грезила о чем-то вдохновляющем и великом, поэтому окончила факультет искусствоведения, поэтому до беременности собиралась получать второе высшее образование реставратора. Однако эти мечтам не суждено было осуществиться. Карлхайнц, из раза в раз обещавший быть рядом и поддерживать во всех смыслах исчез, женщине пришлось столкнуться с реальностью: она с двумя детьми и дипломом искусствоведа, быть может, и нужна, но вовсе не на должностях где хорошо платят. Потому первая работа казалась Рэн сущим адом: будучи учителем, она работала по двенадцать часов, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, оплачивать аренду за квартиру в двадцать квадратных метров и садик своих дочерей. Мэй допивает кружку крови, и бежит в общую с Лин комнату, где лежит ее любимая игрушка. Там она сидит долго, пока ее сестра наблюдает за матерью, убирающей стол, и попутно выкуривающей вторую сигарету. Старшая Сакамаки морщится от дыма, но ничего не говорит, зная, что это бесполезно: Рэн каждый раз обещает, что бросит, но этого не происходит и более того — с некоторых пор она начала экспериментировать с таблетками, и Лин еще не до конца понимающая их суть, уже сейчас знает, что происходит с людьми, их принимающими… неблагополучный район, в котором они живут, этому способствует. — У меня сейчас совсем нет денег, — Рэн расставляет посуду по полочкам, сначала ее вытирая, — нужно внести вторую часть платы за школу, но я только наскребла на тебя и купила тебе рюкзак. — женщина где-то внутри понимает, что о таких проблемах не стоит слышать ребенку, но ей каждый раз хочется кому-то высказаться, и каждый раз этим «кем-то» оказывается ее дочь. — На работе снова не платят? — Жалкие гроши, — усмехается мать, вытирая руки и стряхивая пепел в коробочку, — ими едва можно платить за аренду, этих денег даже на нормальную еду не хватает. — Я рассуждаю с профессорами о сути «повести о Гендзи» и получаю за это меньше, чем девчонки, вытирающие столы в забегаловках. Лин еще такой маленькой, едва ли что-то знающей о жизни, становится невыносимо горько. Ей всегда казалась работа Рэн чем-то прекрасным: она помогала при университетской библиотеке и была огромного ума человеком, она могла дать фору десятку профессоров с их званиями кандидатов наук. Ее мысль — вечно живая и зачастую непостижимая для других, умение судить иными широтами захватывали многих — чье-то внимание окрашивалось оттенком зависти, а чье-то — искреннего восторга, будто маленькому ребенку попало в руки нечто неизведанное. Женщина, зная об этой визитной карточке, часто ею пользовалась, и именно поэтому она в свое время смогла привлечь внимание Сакамаки Тоуго — амбициозного, бесспорно харизматичного мужчины.

***

Лин морщится от невыносимой головной боли, медленно открывая глаза. Вся комната погружена в ночную тьму, разбавленную ярким светом полной луны. Девушка оглядывается кругом и тяжело спускается с кровати, покидая комнату. В коридорах стоит полумрак и мертвая тишина, нарушаемая редким тиканьем часов, но вдруг откуда-то из-за угла слышится приглушенная игра на рояле, и вампирша, терзаемая безрассудным любопытством решает идти на звук. Последний раздается из большой музыкальной комнаты, Лин бесшумно открывает двустворчатую деревянную дверь, проскальзывая внутрь, и к своему ужасу видит Райто… которому, впрочем, нет до нее никакого дела. Его пальцы, едва давят на клавиши, позволяя сорваться до боли знакомой мелодии, в которой бессмертная тотчас признает Вагнера, так горячо любимого ею и ее мамой. Девушка замирает, оставляя страх где-то позади и вслушивается в столь чудесную игру, ничем не смея выдать свое присутствие… И не от того, что не хочет, чтобы брат ее заметил (она и без того уверена, что он еще в первую секунду узнал о ее присутствии), а потому что ни в коем случае не хочет нарушить ход композиции. Лин стоит до самой последней ноты, прижавшись спиной к двери и думает о том, как хороша эта ночь под мерное звучание «Реквиема по любви», и еще не скоро осознает, что через некоторое время наступает тишина. — Не думал, что ты интересуешься классической музыкой, сучечка, — голос Райто звучит совершенно спокойно без единого намека на издевку. — Моя мама в свое время познакомила меня с работами многих композиторов, — парирует Лин, приближаясь к балкону, откуда сквозит свежий прохладный воздух. — Помимо ужасов наркотической зависимости она смогла мне показать многое из того, что я бы назвала прекрасным: картины, художники, книги… Много чего… — Рэн и вправду была умна, — закрывая крышку рояля и подпирая ладонью подбородок, подмечает вампир. — Это был ее особый шарм, — мечтательно вздыхает он, — потому мне и нравилось быть с ней, несмотря на ее сомнительные пристрастия. Слыша укол в самую больную тему, Лин недовольно кривится, стараясь пропустить это мимо ушей. Она смотрит, как колышется тюль от легкого порыва ветра, как с треском играют огоньки в канделябрах, и двигаются тени трепещущих ветвей деревьев. Райто наблюдает за сестрой и задумчиво постукивает пальцами по лакированному дереву крышки, и чувствуя, этот взгляд на себе, бессмертная едва поеживается, предпочитая уйти. Но прохода ей не дают. — Не так быстро, сучечка, — шепчет вампир и подходит к сестре вплотную, отчего она невольно оказывается зажата между пятым Сакамаки и роялем. — Не думаешь, что будет грубо с твоей стороны уйти и даже ничего не сделав для меня в благодарность за выступление? — Я… — Лин беспомощно смотрит по сторонам, понятия не имея, как она должна выражать свою признательность, но Райто не то что не унимается — раздражается еще больше, испытывающе глядя на девушку. — Предупреждаю заранее: удары лампой я не считаю за поощрительные санкции, — вампир весело улыбается, но его глаза — яркие малахитовые глаза — преисполняются темным ничего хорошего не предвещающим блеском. Девушка чувствует ладонь на своем затылке и холодное пробирающее до самых костей дыхание, оседающее у основания шеи. Райто касается губами кожи, затем медленно разрезает ее клыками, предпочитая повредить только капилляры, и медленно слизывает кровь языком, смакуя легкую горечь, оседающую на языке. Лин едва может пошевелиться: она смотрит вперед, но не видит перед собой ровным счетом ничего — перед глазами все расплывается на блеклые бесформенные пятна, все сознание охвачено паникой и желанием лишь быстрее это закончить. Рейдзи это желание, кажется, услышал. Он оказывается в музыкальном зале в на редкость неподходящий момент, когда вязаная безрукавка оказывается на полу, и за ней едва ли не следует легкая хлопковая рубашка, пропитанная свежими багровыми подтеками. Второй Сакамаки невозмутимо поправляет очки, и со сквозящим в каждом слове презрением сообщает о появлении Рихтера и необходимости быть на семейном ужине в ближайшие пару минут. Притом бессмертный ни в коем разе не останавливает брата — он лишь в очередной раз действует в своей излюбленной манере — лицемерной. — И какие демоны завели этого черта в наш дом? — недовольно цокает языком Райто, отстраняясь от израненной шеи. — Собирайся, сучечка, этот серый кардинал четвертует нас обоих, если мы опоздаем. Лин не смеет перечить. Она достает из кармашка юбки платок, прижимая его к месту укуса. След пусть исчезнет и не скоро, но времени ждать нет — вампирша надевает вещи и торопливо спускается в столовую, куда пришли все Сакамаки и тот самый Рихтер… Он выглядит достаточно молодым, но в каждом его движении, в позе и даже манере речи был заметен его глубоко почтенный возраст. Ему точно более трехсот лет. — Мой брат никогда не упоминал, что у него имеются дочери, — резонно подмечает дядюшка, отпивая немного полусладкого французского вина. — Как же вы оказались в особняке? — Все просто: Тоуго, амбициозная, но трусливая сволочь, способна лишь на то чтобы создавать проблемы, а не решать их. Так и вышло: нас он с сестренкой заделал, а до ума довести не смог, — язвительно и безапелляционно заявляет Мэй, под грозное шиканье и возмущение Лин. — Юная леди, ваши высказывания абсолютно недопустимы! Впрочем, Рейдзи даже не думает говорить о том, что они лишены всякого смысла — все братья понимают, что девушка абсолютно права. Аято даже не скрывает ухмылки, с вызовом смотря на Рихтера, который ни на секунду не изменился в лице. Последний сухо отмечает, что все же Тоуго отец девочек и стоит проявлять к нему немного больше благосклонности, но в самом деле не так уж сильно ушел в своих взглядах на родственника. Кого-кого, а Карлхайнца вампир ненавидит и по сей день. Снова вспоминая об этом, бессмертный не замечает, как выверенные движения вдруг набирают скорость: он молниеносно нарезает мясо столовым ножом, и, кажется, ест его, не проглатывая, также торопливо отпивает вино, но замирает, стоит Рейдзи задать всех интересующий вопрос. — Что же привело вас сюда? — Я знаю, что сюда заявились вампиры из северных кланов, — начинает Рихтер, промакивая губы салфеткой. — И пока ваша сестра бездумно пошла у оных на поводу, мне удалось выяснить, что те очень хотят поквитаться с вашим отцом и Королем Демонов за изгнание из того мира. Мэй от удивления прикрывает рот ладонью, убеждаясь что Роман и Дмитрий были правы — Мир Демонов и впрямь существует. Но в эту секунду она задумывается над другим вопросом: почему тогда она никогда там не была? Почему ее мать никогда о нем не рассказывала и никогда не показывала это место? Знала ли вообще она о нем? Лин же стыдливо опускает взгляд, потому что знает, что Рихтер говорил этот прискорбный факт о ней. Не то чтобы девушка с ним не согласна: распространять личную информацию — занятие исключительно глупое, и все же неприятный осадок остается где-то внутри. Вампирша упорно переключает внимание на свои сжатые ладони, как слышит тихий безэмоциональный голос Канато: — Нам с Тедди ты сразу не понравилась… Впрочем, несмотря на всю свою бесполезность, ты идеально подойдешь для моей коллекции, — средний из тройняшек утыкается носом в макушку мягкой игрушки и продолжает рассуждать о чем-то своем. — То есть, — вскидывает бровь Рейдзи, — эти глупые неотесанные подобия вампиров думают, что смогут убить Брая и, что самое смехотворное — отца? Даже опуская это, почему они так живо интересуются детьми Шу? Последний, от упоминания собственного имени, лениво приоткрывает глаз, обращая внимание на дядюшку, но тот так и не дает ответа на поставленные вопросы. Он собственно и находится сейчас в Токио лишь для того чтобы это выяснить. Пока безуспешно. После столь непродолжительного разговора трапеза проходит в тишине. Лин наконец притрагивается к стакану, предпочитая не думать, откуда братья достают человеческую кровь, и пьет ее большими глотками. Мэй украдкой смотрит в телефон и ждет сообщения от Майкла, который после возвращения в Баварию не пишет от слова совсем. Не то чтобы девушка сейчас испытывает к нему какие-то чувства — она вдруг понимает, что новый знакомый в лице Романа отчего-то интересует ее больше, но хочется напоследок красиво все завершить. Когда ужин, наконец, заканчивается, Лин предпочитает скрыться одной из первых, дабы вновь не оказаться в лапах кого-нибудь из вампиров. Но вдруг ее что-то останавливает. Она вспоминает, что Рейдзи сейчас точно отправится в лабораторию — там он проводит все свободные ночи, а это значит лишь одно: будет время, чтобы наконец взять книгу из тайника в библиотеке. Девушка быстрее всех бежит в кабинет, выверенными движениями находит талмуд и спускается в подвал, который однажды показывала Лисса. Там стоит полумрак. Зажженные факелы едва ли могут осветить все помещение, но их вполне достаточно, чтобы увидеть множество столов по периметру комнаты с разными пробирками и склянками на них и огромный хирургический стол посередине. Лин впервые видит тело девушки, которая за это время стала второй сестрой и может кем-то больше. Она неловко подходит к трупу, глядит на аккуратно уложенные рыжие волосы, на бледную, подстать изысканному фарфору, кожу, на длинные ресницы с осыпавшейся тушью, бережно стертой Рейдзи. Бессмертный позаботился, чтобы тело племянницы содержалось в чистоте и всегда свежая одежда была на нем, отчего Сакамаки впервые думает, что ее брат не так уж и черств, как кажется на первый взгляд. — Я думаю пора, — шепчет Лин, и открывает книгу, на указанной Лиссой странице, кладя ее подле себя. Девушка подходит к столу с оборудованием, находит судно с хирургическими инструментами и достает от туда скальпель, делая, как написано на первой странице, неглубокий надрез на каждой подушечке пальца. В этот момент она мысленно благодарит старшего брата за идею устроить лабораторию в подвале, откуда ни один запах не пройдет на верхние этажи. Последнее чего сейчас хочется - чтобы ее обнаружил один из братьев, и если не убил, то точно изувечил, напоследок выпив пару глоточков крови. Вампирша отгоняет от себя дурные мысли, подходит к Лиссе и надрезает уже ее пальцы, после прикладывая к ним свои и читая заклинание, указанное в талмуде. — Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis, — одними губами шепчет Лин, чувствуя легкую слабость в ногах и подступающий ком в горле, — quae superius sicut quae inferius et quae iuferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius. Sol ejus pater est, luna mater et ventus hanc gestavit in utero suo, ascendit a terra ad coelum in terram descendit. Exorciso te creatura aqua, ut sis mihi speculum Dei vivi in operibus ejus et fons vitae et ablutio peccatonim. Amen, — последнее слово дается с тяжким трудом, вампирша, чувствует, как накатывает слабость, но собирая всю волю в кулак ждет еще пару минут, тяжело оперевшись на стол. Ничего не происходит. Труп на столе лежит без всякого движения и не слышно ни единого звука. Все также ярко горят огни факелов, бесшумно работает вентиляция - ничто не может указать на удачность обряда. Но стоит бессмертной обессиленно опуститься на пол, как Лисса медленно поднимается со стола, спускается наземь и неловкой с непривычки поступью приближается к своей спасительнице. Дочь Шу присаживается на колени, кончиками окровавленных пальцев касается нежной щеки и хриплым после столь долгого молчания голосом благодарит за все Лин. — Ты вытащила меня из этой тьмы, — улыбается бессмертная, целуя обессилевшую девушку куда-то в уголок губ. — Я так благодарна тебе… Только, — она вновь поднимается, неторопливо подходит к столу, задумчиво проводит по нему пальцами и берет реберные ножницы, оглядываясь на вампиршу, все еще сидящую на полу, абсолютно лишенную сил, — мне необходимо так много энергии… Думаю, я могу ее у тебя позаимствовать? — Лисса резко замахивается инструментом, со всей силы ударяя им Лин по голове. Последняя, однако, ничего не успевает ответить. От удара она падает наземь, в голове образуется крупный скол, из которого рекой хлещет кровь, заливая пол, выложенный темным камнем. Лисса равнодушно оглядывает бездыханное тело и откладывает ножницы, стараясь покинуть подвал абсолютно незамеченной…