Беглый взгляд - 2

Изгнанник точно помнил день, когда впервые встретил это существо. Некоторое время он жил один на той самой поляне, где его бросили, в краю штормовых ветров и талой горной воды, от которой побаливает сердце. Его бросили здесь по той же самой причине, по которой дали целую коробку обезболивающего, но не дали ни одной иглы для инъекций: чиссы не убивают, они только устраняют угрозы для своего народа. Если одной из этих угроз станет совсем невмоготу жить, капсулы с наркотиком можно будет просто разжевать. На руках служащих народу Доминиона не будет крови. Изгнанник спускался за водой к реке сквозь темнеющий, полумертвый от холода осенний лес, когда услышал шаги за спиной. На каждые его три шага по каменистой тропке о землю бухал еще один, глухой, тяжелый, полновесный. Изгнанник остановился. Остановилось и то, что шло за ним, — в лесу воцарилась звенящая тишина. На тропе было пусто, только ветер мел листья, осыпая ими потрепанные сапоги изгнанника. Здесь много чего водилось. Хищники — беспощадные, искусные в разведке твари, неприручаемые и злопамятные. Но они охотятся не так, к тому же позарез нужна была вода. Изгнанник продолжил свой путь. Река ворочала топляк и рваную пожухлую листву, вокруг нее коврами расстилались пески. На этих коврах протянулась только одна извилистая линия следов, и жуткое буханье стихло. Просто померещилось. Наверное, из-за холода что-то здесь издает звуки. Ведро кануло вглубь прозрачного потока, подальше от берега, чтобы не набрать тины, и изгнанник увидел в прибрежной не потревоженной отмели отражение себя. А чуть выше, за своим левым плечом — того существа, что шло за ним. Домой он добрался быстро. Без воды и без драгоценного ведра, но, заперев за собой дверь, сумел уверить себя, что ему просто показалось. Ведро он выловил ниже по течению реки чуть позже, и жизнь вроде бы пошла своим чередом. Крошечный лесной дом с наступлением суровой зимы прирос к своему обитателю, как ракушка к нагому беззащитному моллюску, и однажды в этом доме послышались чужие шаги, тяжелые и глухие. Существо пришло перед утром вместе с некрепким сном и осталось. Хозяин дома мимолетно подумал, что сошел с ума, и был не так уж и неправ: на этой планетке страшнее разгула стихий или хищников было одиночество. — Я хочу, — сказал изгнанник, лежа в постели, в той стылой неясной мгле, — избавиться от позора. И закопченный потолок торжественно внимал ему, и существо согласно кивало размытой, бесформенной головой: надо избавиться, надо. Оно было молчаливо, это существо, но выслушать умело. — Хочу помыться в горячей воде. Не теплой, а горячей. Из-за стены доносились звуки жестоких битв ночных животных, и мягкая предрассветная темнота вокруг домика заполнялась предсмертными воплями. Темнота этого края слышала их много, не слышала еще ни одной мольбы убийцы о прощении. Так и началась эта, другая жизнь. Когда есть с кем поделиться маленькими горестями и большими печалями, становится легче. Изгнанник просто говорил, рассказывал, что он задумал сделать. Какую замечательную рыбу он поймал; она толстая, и чешуйки ее похожи на мозаику в древнем храме. Что будет на ужин. Рассказывал о том, что его скоро найдут: Совет Семей одумается и пришлет за ним корабль. А существо кивало, соглашаясь, стоя столбом тьмы в углу, и этого, пожалуй, было почти достаточно. — Я хочу заняться любовью, - сказал как-то изгнанник, ложась спать. Подумал и добавил: — или хотя бы крепко кого-нибудь обнять. Он пробудился, согревшийся, разморенный, от прикосновения к своему телу, и бессознательно потянулся к тем объятиям, о которых мечтал. Рука, ищущая другую теплую руку, натолкнулась на кость ребра. На этом существе не было ни плоти, ни кожи — только голый костяк с остатками чего-то склизкого. Изгнанник охнул, отпрянул и вытер руку об одеяло. Что было дальше, он никогда не вспоминал. Милосердная память стерла эти моменты. А годы шли. И, когда на землю безымянной планетки ступили люди, мало что изменилось. Изгнанник стоял возле транспортного корабля людей, освещаемый, как ему казалось, всеми прожекторами мира. У его ног при свете множества огней начинались две тени: одна, прямая и спокойная, падала на бок транспортника, другая бешено извивалась, то подползая к его ступням, то вытягиваясь языком мрачного пламени. Конечно, ей тоже было бы одиноко. Если бы кто-то из этих беспечных людей удосужился посмотреть записи с камер слежения, увидел бы, что на борт скользнули два призрачных смутных силуэта, а не один. Но никто никогда так и не посмотрел. Много лет позже имперские офицеры думали, что адмирал Траун просто любит поговорить сам с собой. Они ошибались.