Цирк самоубийц

Почему возраст от пятнадцати до двадцати пяти называют «лучшими годами жизни»? Потому что это юность? Первая любовь и первые друзья? Люди, которые распинаются о «лучших годах», часто забывают, что этот возраст также связан с самыми глупыми, необдуманными ошибками: первая сигарета, первая драка, первый крик на маму. Хену никогда не курил, а еще у него не было друзей, а мама... Он точно не стал бы на нее кричать, но рос он с тетей, а маму и отца не видел никогда. Но почему-то любит обоих, даже не зная их имен и лиц. А драки, да. Это часто происходило еще в раннем детстве, но Хену не хочет туда возвращаться. Даже мысленно. «Лучшие годы», по мнению Хену, – тридцать плюс, когда взгляды на жизнь уже сформированы, имеется постоянный доход, умение разбираться в людях, а самое главное – большая часть людей становится людьми, вырастая из аморальных и нецивилизованных монстров, именуемых детьми. Хену кажется, что его веки весят полтонны, ведь не спать на паре по истории трудно даже для выспавшегося студента. Он одиноко сидит полуразложившимся трупиком, качая ногами под бурчание сонбэнима и пытаясь вслушаться в лекцию, ведь то самое светлое будущее с постоянным доходом не поднесут Хену под нос на блюдечке. А все же, почему он так одинок? Очень даже красивое лицо с идеальным носом и пухлыми губами, на телосложение тоже грех жаловаться, у него есть чувство юмора и люди даже тянутся к нему, но Хену сам отталкивает всех. Он убеждает себя, что ему никто не нужен и при этом все равно ждет какого-то чуда, которое, может быть, обнимет его сквозь эти колючки. Он почему-то не думает о том, что сквозь колючки обнимать будет довольно болезненно. Парень дергается, отрываясь от своих мыслей, когда совершенно неожиданно рядом на парту плюхается чей-то рюкзак, а потом и чья-то пятая точка, только уже на стул. Он старается не поворачиваться, внушает себе, что ему это неинтересно. Рядом сидящий достает тетрадь и ручку, а потом еще неожиданней шепчет Хену: «Привет», а Хену уже почти видит, как рядом вырисовывается аккуратная скобочка. – Почему ты подсел именно ко мне? Мест полно. Холодно и грубо. – Потому что мне захотелось подсесть именно к тебе. Язвительно и... мило? У Хену уши загораются красным. Для человека, у которого и первой любви-то не было вполне достаточно этих слов, чтобы сердце подпрыгнуло в груди. Он, не удержавшись, поворачивает к парню голову, чтобы удостовериться в своих догадках, и на секунду задерживает дыхание, удивленно округляя глаза. Действительно он. Рыжий, с милыми щечками и по-лисьи подведенными глазами, но камера не могла уловить как красиво они блестят, будто парень только что плакал. Одет он просто – белая футболка с цветным принтом, поверх рубашка в клетку и довершают картинy джинсы. Хену понимает значение слов: «Красота в простоте», потому что рыжему донельзя идет. – Что?– наконец спрашивает парень, оглядывая себя. – Хамстер? – А, ну да,– сидевший с серьезным лицом, он неожиданно улыбается, сужая глаза до двух полумесяцев. Под глазами появляются ямочки и Хену даже не может сказать, это красиво или наоборот. – Я же тебя посылал кое-куда. Не дошел?– невозмутимо спрашивает он, а глаза все так же бегают по красивому лицу напротив, цепляясь то за аккуратный нос, то за смешно выпячивающуюся нижнюю губу, то за те же ямочки под глазами, но старательно обходя глаза – он отвык от зрительного контакта. – У тебя такой милый и дружелюбный друг, а ты сам...– парень неодобрительно качает головой и опускает глаза. – У меня нет друзей. – Да ладно,– он снова поднимает глаза и с улыбкой щурится,– а как же Ли Минхек? Перед глазами на секунду темнеет и Хену сглатывает. Он смотрит на парня перед собой, пытаясь отыскать в его глазах ненависть, презрение или хотя бы насмешку. «Он ему все рассказал! Все рассказал!»– трепещит все внутри. Хену почти ощущает как все на него смотрят, показывают пальцами, шепчутся; даже этот парень, который сейчас выглядит обеспокоенным, в глазах Хену искажается в насмехающегося. Страх заполняет нутро, к горлу подступает ком и парень уже поднимается с места, чтобы покинуть аудиторию. Ему хочется спрятаться в своей комнатушке, залезть под одеялко и просидеть там, пока люди в пределах одеяла не забудут кто он и как его зовут. Стоя спиной к рыжему, он делает глубокий вдох и пытается шагнуть. У Хену кружится голова и устоять на ногах становится невозможным. Покачнувшись на месте, он падает прямо на спину, но еще больше перепугавшийся парень успевает его подхватить, хоть Хену слишком тяжелый для миниатюрного коротконожки. Рыжий падает, значительно смягчая падение Хену, но сам больно ударяясь задней стороной голени об стул, а сразу за этим страдают еще и спина и затылок.

***

Лишь только открыв глаза, Хену снова видит того самого рыжего. Он снова паникует, пытается вспомнить что случилось, но так вовремя приходит понимание того, где они находятся – медпункт, и Хену выдыхает, успокаиваясь. Рыжий лежит на соседней койке и, кажется, ему вообще нет дела до параноика-Хену, лежащего всего в шаге: телефон интереснее. Из окна, располагающегося на стене в промежутке между ними, на волосы парня проливается яркий свет и они от этого будто полыхают огнем. Хену завороженно рассматривает парня от волос до носков кед, все еще не смея шелохнуться – ему безусловно нравится то, что он считает его спящим. Хену не любит выделяться – если бы у него был выбор, он бы даже предпочел рост как у этого мальчика. Он бы хотел превратиться в невидимку и просто ходить по миру и наблюдать за людьми. Люди интересные, думает Хену, но он еще никому не признавался в этом. Его диалоги редко проходят дальше «пошел ты нахуй». Он не может взаимодействовать с людьми, как они все друг с другом, будто у них с Хену разные языки, и лишь «пошел ты» на обоих звучит одинаково. Разве что, Минхек – редкое исключение, потому что он как слишком сладкий леденец: приятно пахнет и прилипает. А еще, потому что он знает. Хену наслаждается притворством, подглядывая за парнем из-под чуть-чуть приоткрытых глаз, пока тот, все так же не отрываясь от дисплея телефона, не застает его врасплох: – Я, конечно, понимаю, недосып, обморок, но долго будешь притворяться спящим? Хену чуть не подпрыгивает от неожиданности, но сдерживается и, как ни в чем не бывало, поднимается, немного потягиваясь. – Я не притворялся, просто лень было встать. – А-а...– наигранно понимающе кивает парень, яростно долбя по телефону пальцем,– наверное, тебе и стоять лень было, вот ты и повалился своей нелегкой тушкой прямо на меня. В голове Хену немного проясняется и ему хочется извиниться, но как всегда, извиняется на каком-то своем языке: – А нефиг было со мной рядом садится. – Спасибо, что на этот раз без иксов и игреков,– парень наконец поворачивает голову и улыбается. Хену смотрит прямо в его глаза, сам поражаясь своей «бесстыдности», впервые замечая, какими красивыми могут быть обычные карие глаза, переливаясь в солнечных лучах медом, а может черным чаем или даже янтарем – Хену не может определится. – Ю Кихен,– ему протягивают руку, но она маленькая и коротенькая, поэтому застревает на полпути. Хену ничего не стоит преодолеть это расстояние, что он и делает, смущенно протягивая свою широкую ладонь в ответ. – Сон Хену. – Я знаю,– невозмутимо отвечает парень. – И откуда же? – Наблюдал за тобой, ты показался интересным. Хену смущается и пытается что-то сказать, но быстро сдаётся и опускает глаза, сдерживая вырывающуюся грубость. – А извиниться не хочешь? Мне вообще-то теперь больно ходить,– на молчание парень театрально закатывает глаза, прикладывая одну руку тыльной стороной ко лбу, а другую к колену. – О... Я-я... Прости?– отвечает Хену. – Ну нет, будешь помогать ходить, пока мне не станет лучше. Хену каждой клеточкой ощущает, как его захлестывают перемены. Находиться рядом с симпатичным парнем на глазах у всех этих л-людей будет слишком его выделять и такие перемены ему совсем не нравятся, но этот рыжий, Ю Кихен вернее, пострадал из-за Хену, и это заставляет его задуматься. «Может, он как способ искупить вину? Помогу ему и буду прощен собой». Кихен ждет его ответа и, не дождавшись, натягивает улыбку: – Да ладно, я пошутил, я в порядке. Он поднимается с подушки и осторожно спускает одну ногу, за ней и другую, но держит их строго прямо, не сгибая в коленях. Опираясь на тумбочку, он умудряется подняться, не согнув ноги, но все равно теряет равновесие. Хену быстро реагирует, подхватывая машущего руками в попытках удержаться на ногах парня. – Я не совсем уверен, что ты в порядке,– тихо отвечает Шону, поднимая парня на руки. Из-за неосторожности Хену ноги Кихена сгибаются и парень несколько раз громко айкает, а затем шипит, резко выпрямляя ноги. – Лучше поставь меня, мне больно... Парень почти плачет и смотрит на Хену снизу вверх, его глаза такие красивые и снова искрятся, как утром, так, что Хену снова теряется, но быстро берет себя в руки. – Тогда как мне тебе помогать, гений? Я не понимаю,– он недовольно бурчит и сглатывает ком в горле,– давай я тебя так носить буду,– он кивает на выпрямленные Кихеном ноги. – Как балерину?– парень снова заливается смехом,– Ладно, это забавно. Он кладет голову на плечо Хену, и парень боится, что биение сердца, почему-то слишком участившееся прямо сейчас, расскажет о нем слишком много. Но молча выходит из медпункта, отметившись у мед-работника. Он несет Кихена до дверей его комнаты и опускает на пол. – Ну... Я пошел,– Хену неуверенно протирает затылок. – Куда?– удивленно хлопает глазами Кихен,– Я кушать хочу, помоги-и,– он теребит парня за руку, жалобно повторяя последнее слово. Хену не может сдержать улыбку. Он кивает и цепляет руку Кихена на свое плечо, чтобы облегчить ему преодоление порога. «Это пиздец»,– думает он, усаживая парня на стул и подставляя еще табуретку, чтобы он держал ноги на весу. «Полнейший пиздец»,– додумывает, стоя рядом с чайником в ожидании свистка, при этом поджаривая на сковородке сосиски под рассказы Кихена о каких-то людях, местах. Хену не может себе признаться, что ему это нравится. Нравится, что есть для кого все это делать, ведь одиночество привлекательно лишь тогда, когда привыкаешь к нему. И так со всем плохим, что нравится людям.