Inside

— Вампиры? Толпа людей собирается вплотную вокруг парня и прилепляет свои жадные взгляды к объекту всеобщего внимания. Худощавый парень сидит на корточках, обвивая руками колени, изо рта течет струйка красной жидкости, а в глазах горят ненависть и жажда. Разъярённый на весь белый свет, он истошно кричит и кидает проклятия каждому, кто посмеет приблизиться к нему. Шипит словно зверь, загнанный в клетку. Не будь на улице шумно, можно было бы услышать биение его хищного сердца. Страх и безысходность поглотили его и не дают свободно вздохнуть. Душно, невыносимо жарко. Откуда-то то сверху, перед лицом он чувствует запах опасности. Мужчина, облачённый в чёрные одеяния, что стоит напротив него, держит в руках мощные цепи, и парень, замерев на секунду в отчаянии, сглатывает и, кажется, усмиряется. Неподалеку, свесив белоснежные стройные ножки, сидит и наблюдает за глупыми людьми юный белокурый мальчишка. Он внимательно рассматривает вампира с высоты церкви и презрительно морщится, когда священник обжигает пойманного зверя серебряным металлом. Он вскидывает брови, оперевшись щекой о ладонь, и изредка хмыкает при виде льющегося наружу алого напитка. Наивные и слепые верой люди поднимают руки к небу и благодарят Бога за посланный с небес подарок. Женщины подставляют бокалы под струю, а мужчины радостно славят священника. Хосок на это неискренне улыбается и устало потирает переносицу. Он бегло проходится взглядом по крышам церкви, и завидев белокурого и подмигнув ему, быстро прикрывает рукой рот, ровно в тот момент, когда в ответ видит ехидную улыбку и приспущенную пижамную сорочку, обнажающую голые бедра. Тёмные глаза перебегают обратно к издыхающему на последних секундах вампиру. Глоток воздуха и чувство сожаления. Мужчине правда жаль вампира. Хосок разворачивается на месте, скользнув мантией, и уходит от толпы крестьян, что набивают желудки вампирской кровью. — Когда-нибудь и нас настигнет та же участь? — спрашивает мальчишка, накручивая прядь белых волос на средний палец. Он следует за священником в церковь, отдаляясь от шума радостных возгласов крестьянского стада. Тень, отбрасываемая стеной святого места, поглощает двух вошедших людей и скрывает от глаз посторонних. Старший проходит вглубь зала, звякнув цепью и бросет её в угол. Белые его перчатки обжигают кожу, выставляя напоказ лёгкое покраснение кожи. Хосок чешет ладони, взглянув на них, и откидывает следом белую ткань в сторону. Аккуратно садясь на одну из скамеек, он вальяжно опирается о ладонь и смотрит на мальчишку, склонив голову набок. — Всё будет хорошо, Идон. Мы в безопасности, помнишь? — отвечает ему Хосок и хлопает по коленям в приглашающем знаке. И Идон охотно идет. Натянув хитрую улыбку, он проходит по залу на цыпочках, качая бедрами, словно лиса, готовая напасть в любое время, заманивает в свои плутовские сети. А Хосок влюблён. Сыт по горло его нежностью, которую трепетно ценит. Глаза устают и пересыхают от пламени, что развели крестьяне для сожжения вампира, и им, ровным счетом, должно быть все равно, если бы они не были такими же. Беспокойство Идона тревожит Хосока, и он сумел бы защитить его, но все, что он может предложить — это крыша над головой и питание. Однако прятать его в самой гуще опасности — не то, что ему могло понравиться. Страх быть пойманным своими же людьми, в которых вверил мнимую фальшивую веру, превосходит всякие границы, когда тот бегает рядом с ними. — Двух мальчишек мы уже воспитали, осталось задействовать остальных, — неожиданно заговаривает об этом Хосок. Идон, игнорирующий нелюбимую тему, наконец, дойдя до священника, мягко присаживается ему на колени и переигрывающе мурчит. Белёсые его ресницы питаются солнечными лучами и вздрагивают от прикосновений Хосока. Нежная кожа ладони рисует невидимые дорожки от виска к шее, и губы оставляют на них мокрые следы от невесомо ощутимого поцелуя священника. Мантия натягивается и тянется вниз, протоптанная коленями Идона, готового залезть выше, лишь бы заполучить нечто большее. Он перекидывает одну ногу на другую сторону, обхватывая ступнями бёдра Хосока и, повернувшись лицом к лицу с ним, приоткрывает рот, опустив свой томный взгляд на рот старшего. Дыхание. — Ты пахнешь пеплом, — говорит белокурый и смыкает губы в недолгом поцелуе. — А на вкус, — хмыкает он, — всё так же сладок, словно спелая клубника. Нежная утопия заслоняет глаза и растворяет лишние мысли. В глубине души они понимают, как это неправильно, но именно она разгорает в их сердцах желание и страсть. Адреналином в крови мчится по венам и несётся к желаемому. Идон опускает свою макушку на плечо Хосока, рассматривая его ухо, и обнимает хрупкими руками его теплую спину. — Потому что я люблю клубнику, ты знаешь. Солнечная улыбка на лице и пару ямочек на щеках открываются взору Идона ежедневно. Он готов смотреть на это вечно. — Да-а, я знаю, — спускается Идон ниже, утыкается лбом в шею старшего и, держа большой палец у рта, хихикает. Священник задумывается, напрягая челюстные мышцы, и смотрит куда-то в сторону. — Я надеюсь, что все получится так, как мы планировали, Идон. Все встанет обратно, я клянусь. Идон, легко вздохнув, прижимает колени к груди, словно ребёнок на коленках у матери, и повторяет: — Я знаю, отец, я знаю. Вечером того же дня после собрания крестьян священник, проведя часы раскаяния и покаяния душ верующих, хлопает пыльной книгой, закончив чтение молитв, и отпускает людей по домам. Зал быстро пустеет. Только один юноша, что все время накручивает пряди белых волос на пальцы, остаётся сидеть на одной из скамеек и выжидает уединения. Свечи догорают, расплывшись в собственных жидкостях, а за окном проглядывают сумерки. Минута тишины, и Хосок, дождавшись полного беззвучия, подходит к Идону. — На колени. Белокурый юноша падает вниз и смотрит влюбленно в глаза, будто бы своему Богу. Затуманенная пелена во взгляде заслоняет и пачкает неровно всё вокруг центра его вселенной. Вселенная эта — Чон Хосок. И он готов склонить голову под лезвие острого избытка чувств. Задыхается в них. И предвкушает. — Сегодня день исповеди, мой Господин. Мой Бог. Источник моей прихоти и страсти. Бокал красного яда, — томно, глубоко шепчет Идон и уже покачивается перед священником, резко приближаясь, почти к самым губам горячим, и отдаляется, натягивая нить взгляда. — Мои грехи — воплощение животного инстинкта, так скорее же проведите очищение. Молю. Быстрее. Хосоку набраться бы терпения, да сдержать свои порывы, думается ему прежде, чем его ладонь звонко шлепает по ягодице, сжимая кружевной подол мужского платья. — Проси. У Идона нехватка воздуха, а у Хосока терпения. Между ними вспыхивает огонь, а в животе у младшего тает лед, мокро пачкаясь в сознании. Скользкими движениями юноша плывёт в теплые руки старшего и задыхается, принимая нежную ласку и покрываясь волнами мурашек. — Кайся же, мой милый мальчик. Идон склоняет смиренно голову, встаёт на колени, отстраняясь. Свечи отбрасывают мрачные тени на изгибы, взгляд священника опускается на шею, а рука – на плечи. Мажет пальцем по линии подбородка, приподнимая лицо младшего наверх, который не смеет поднять глаза без разрешения. — Сегодня особенный день. Нужно покаяться в грехах своих перед Господом нашим, — голос томный, медленный, как мёд приятно ложится и стекает под силой огня. Глубокое утробное мурлыканье отдаётся в губах напротив, принимающих яркие позывы старшего. Хосок обжигает горячими поцелуями, а Идон тает открытой лужицей под ним. Даже если это неправильно, по крайней мере, это приятно. Для них двоих не существует чётких границ, они давно размыты прошлыми ошибками, и отныне они не позволят себе неверный шаг. Все уже давно распланировано наперед. Они пишут судьбу, считают они. Священник капает воском на подрагивающий низ живота младшего, линию шеи, проводит пальцем вдоль голени, приподнимая ночную сорочку до бёдер, и склоняется близко, задувая свечу и погружая комнату в густой мрак и смиренные стоны.

***

Восседавший чёрный принц склоняет голову и отмахивается рукой, в то время, пока Намджун сменяет одну жертву другой. Облаченные в белые платья девушки со взглядом пустой безысходности и смиренности выполняют приказ властного Чон Чонгука и встают на колени, выгибая шею напоказ юному. — Следующая, — сухо отвечает он Намджуну, что ведёт каждую поочерёдно за руки и, наклонив макушку вбок, изучающе осматривает и оценивает сосуд. — Эта была найдена в лесу, — констатирует факты Нам, — Она была обнаружена в гуще леса неподалёку и окружена. Вполне ценная добыча, у неё яркий от природы цвет волос, белоснежная кожа и голубые глаза, — Намджун останавливается, не решаясь отпустить руку спокойной девушки, и после недолгой паузы неуверенно продолжает. — Однако её характер, Ваша Милость, самый прескверный из всех, что я когда-либо видел. Она неукротима, изворотлива и хитра, Господин. Я был бы осторожен. — Довольно, — прерывает его Чон. — Склони голову, мерзавка! Рыжая девушка ухмыляется и тихонько хихикает себе в грудь, опустив голову. Не смея повиноваться приказу, она смотрит исподлобья на сидящего на красном бархатном троне принца и дергает бровью. — Наглая тварь, как смеешь смотреть мне в глаза?! Чонгук бы вышел из себя от возмущения, но из-за гордости сохраняет спокойствие. Как эта мелочь, одна из сотни тысяч предложенных может пошатнуть королевское равновесие и спокойствие? — Господин, я говорил, но... — Довольно! — отрезает Чон, встретившись с её хитрым взглядом. — Она будет моим сосудом, не смей перечить, — он глядит с каплей ярости в глазах, но секундой спустя осадок опускается на дно, сменяясь фальшивой добротой. — Намджун, дорогой, я сам выбираю сосуды, и ты, друг мой, непременно выполнил свою работу хорошо. А теперь, — возвращает свой стальной взгляд на жертву, — оставь нас. Завязав крепко её руки, Намджун прочно затягивает верёвки и встает с колен. Скрип двери. Он выходит из комнаты, оставляя вампира и принца наедине. Но кто из них хищник, а кто зверь — решает не природа, а статус. Здесь значение равенства искоренилось, как только новый король занял трон, некогда принадлежащий вампиру. Он правил несколько лет и вызывал у жителей доверие, защиту и безопасность. Однако человек, и он же родной брат, устроил кровопролитный бой на смерть и завладел чужими территориями. С тех самых пор никто не видел свергнутого. Новый же издал противоречащие законы, гласящие о правах людей и вампиров. И последних поставили на колени. Отправляют на рынок для продажи. Кровь вампиров, как выяснил король, обладает молодящими свойствами, и каждая по-своему воздействует на человека. Кого-то она может взбодрить, кто-то возбуждается, а кто-то впадает в панику. Таких обычно сразу отправляют к королям для личной выгоды против чужих земель, добавляя кровь в напитки, что предлагают им слуги. Те сходят с ума и убегают в лес, словно дикие, и больше не возвращаются. — Твоё имя. Чонгук плавит чёрным взглядом рыжеволосую вампиршу. В нём бушуют одновременно ярость и интерес. Девушка, взмахнув плечом, отбрасывает пряди волос в сторону и улыбается хитро. Плутовка, пойманная в сети, никогда не сдастся в лапы опасного хищника, будет по-доброму смотреть в глаза короля и фальшиво натягивать губы. А внутри эта хищница уже перегрызает ему горло и высасывает с него величественную кровь. Юная вампирша закусывает нижнюю губу, взглянув на ноги Чона, и довольно отвечает: — Хёна, Господин.

***

— Диаваль? Вопросительный взгляд на Юнги омрачает парня, и тот удрученно пожимает плечами. — Я не видел его, Тэ. Видимо, в лесу, как и обычно. Бегает где-то. Тэхён сидит на полу, скрестив ноги в позе лотоса, и, подгибая их руками, обиженно дует губы. — Но его уже долго нет там. Я искал. На камине варится суп, а из кухни доносится запах сладкого картофеля. Сохён мечется по комнате, занятая готовкой, и все нашептывает сердито про какие-то правила. — Помоги ей, — кидает поучительно Юнги, встает с кресла и уходит на улицу, чтобы закончить с дровами. — Не понимаю я этого. Зачем нам притворяться людьми, если рядом с нами никто не живёт? Кто нас увидит? Перед тем как закрыть за собой дверь, Юнги отвечает ему: — Людей, может быть и нет, но вот их глаза и уши всегда наготове. Ты ведь знаешь. Хмурый взгляд и появившаяся полоска между бровей Тэ, и вот он уже плетется к своей матушке, размахивая и пиная ногами собственные тапочки. — Погуляет и вернётся, милый, — говорит Сохён, отрываясь от готовки, чтобы взглянуть в глаза сына. — Он какой-то странный, мам. — На то он твой кот. Вы с ним два сапога пара. За окном неприятно светит солнце и заполняет комнату тёплыми лучами, разграничивая пол на две части. Тэхён сидит около неё на тёмной стороне и задумчиво смотрит на яркий отражающий солнце пол. Он легко вздыхает, опустив голову на колени, и обреченно падает в свой мир: по нему вдоль речки бегает пятнистый белый олень и разбрызгивает речную воду. Поодаль от него в траве перебегает чёрный кот и подскакивает вместе с рогатым животным. — Погоди! — кричит Тэ и пугает этим свою мать, что роняет плошку с рук, тем самым пролив на ковёр готовый суп. — Да что ж такое, Ким Тэ! Сколько можно?! Это было неожиданно! Сохён глубоко и прерывисто дышит, хватаясь за сердце и угрожающе смотрит на глупого сына. Юнги в этот момент вбегает в дом и, раскрыв широко глаза, спрашивает: — Что случилось?! — переводит взгляд на Сохён. — Матушка? Все хорошо? Вам плохо? Подбегает к ней, запыхавшись, и помогает сесть на стул. Сохён медленно успокаивается, а Юнги уже сверлит чёрным взглядом опущенную макушку Тэ. — Я его увидел... Там, в лесу. Он был там, — виновато отвечает он. — Я видел Диаваля. Сохён последний раз глубоко вздыхает и, кажется, успокаивается. Губы её смыкаются в кривую линию, пока она, наконец, не начинает говорить: — Опять его видения. Когда он повзрослеет, Юнги? Юнги сидит рядом, и ему отчего-то было стыдно за Тэхёна больше. Наивный парень, который ещё витает в своём выдуманном детстве, что он продлил сам себе, до сих пор не хочет спускаться со своих розовых небес. А Юнги стоит на своей земле, наблюдает за ним и ждет, когда парень, наконец, не рассеет свой туман в глазах и не упадет вниз в реальность. Даже если Юнги не нравится смотреть на облака, зато он точно знает, что у него под ногами твёрдая опора. Он не жалуется, ведь с ним рядом хоть и дурной, зато добрый брат. У него есть крыша над головой. Он спит и ест в четырёх уютных стенах. У него появилась прекрасная мать. Даже если она не настоящая, Юнги всем сердцем искренне её любит и уважает. Юнги расстраивается от поведения старшего брата и утешает Сохён. Он понимает, ему нужно время. Однако оно имеет свойство утекать, и уже слишком поздно, чтобы воспитать парня. Нужно надавить. — Будь серьезнее. Ты уже не маленький, очнись. Тэхён не хочет слушать бессмысленные речи, они не понимают. Он кидает озадаченный взгляд на заходящее солнце, нахмурится и вскакивает, притянув к себе взгляды матери и приёмного брата. Хватаясь за растрепанную челку, парень вылетает из дома и хлопает дверью, убегая в лес. Он бежит, надеясь, что у него ещё есть время. Спотыкаясь о камни, цепляясь макушкой за ветви деревьев, которые уже скидывают жёлтую листву, парень убегает и игнорирует в спину брошенные голоса, доносящиеся с дома. Бежит ли он за котом или убегает от себя — он не понимает. Тэхён не знает, что ждёт его по ту сторону границы, которую очерчивает густой лес. За этими грозными деревьями тянется другое королевство. Чужое. Его мать никогда не рассказывала, что там находится, и почему она так прочно что-то скрывала от него. Сухие сучья царапают его лицо, уберегая парня от опасности. «Осторожно», — шепчет олень, завидев рвущегося вперёд парнишку. Но тот не обращает на него никакого внимания. Ищет ли он кота или хочет раскрыть себе глаза — он решает. Он перебежит запретную черту и войдёт на чужую территорию. Неизведанную. Деревья перед ним покорно расступаются, смирившись с решением вампира, открывая взору юному на кровавый закат, что медленно сползает вниз за горизонт. Яркие краски слепят глаза, заставляя их намокнуть. От необычной красоты с каплей тёплой мистики. Красный полукруг перетягивается в нежные розовые оттенки в небе, завораживаемый молчаливой природой. Лишь церковные песнопения в голове парня всплывают в памяти и играют в голове под стать увиденной картине. Низкие мужские голоса на фоне сильных и высоких отключают мысли и топят их в густой вселенной. Ему вдруг становится грустно. Казалось, будто он с ним прощается. Кажется, будто он видит его последний раз. Но кто из них двоих действительно последний, знает только единый Бог. Он сидит на вершине холма, где кончается лес, и провожает заходящее солнце долгим прощальным взглядом. Птицы смолкают, а звери таятся в глухой тишине. Реки прекращают свой ход, и деревья замирают на мгновение. Все вокруг застывает в мёртвой точке, и Тэхён успевает поймать это спокойное немое мгновение, давящее на уши плотным беззвучием. Тишина. Вдох. Розовый закат и лёгкий ветер, что треплет его каштановые пряди волос. Выдох. Лес оживает, и птицы поют. Звери выглядывают наружу, продолжая беззаботную жизнь, а деревья играют мягкий танец на ветру. Тэхён вдруг что-то осознает. Удивляется, приоткрывая рот, и топит глубокий взгляд далеко за горизонт. Жизнь вокруг него крутится, словно бешенная, а он неподвижно сидит и смотрит в пустоту будто. Мрак и безысходность оседает на душе лёгким пером, сорванным с небес. Питается живительными его соками и душит подсознательно. Несправедливо. Тэхён молча встает с колен и отряхивает штанину. Полный решимости и вдохновения, он смотрит в глаза молчаливой пустоте и шепчет: — Я докажу. Докажу людям, что мы тоже живые. Я верну старые законы и найду свергнутого короля! Я верю, он живой. Неподалеку, сзади от него сидит чёрный кот. Он довольно наблюдает за хозяином, шевеля ободранным ухом, и, кажется, ухмыляется. — Прекрасно, — думает кот. Чёрная его шерсть отражает фиолетовую хрупкую краску от заката, а зрачки сужаются от яркого света. Он смотрит на горизонт, часто переводя кошачий острый взгляд на парня, и сомневается. Опускает морду вниз, последний раз посмотрев на хозяина, и уходит, скользнув чёрным хвостом, в поглощающую тьму густого леса.