***
Если у Чонгука развлечение — запах крови вампиров, то у Чимина оно иное. Местью наточена на тех, у кого голос женский и волосы вьются до поясницы. Он убивает тех, кого легче подставить под свою горячо любимую мать, и срывает на них всю свою годами накопленную ярость. Она вместе с Чонгуком перед глазами сливается картиной похотливого желания обладать этим юным телом. Горящие чёрные глаза брата наслаждаются изгибами талии, шелковистостью волос, а младший упивается им. Братом. Этим желанием человека одной крови, и плевать, что это неправильно. Пак Чимин до сих пор ненавидит женщин, презирает. И вдобавок к этой огромной ненависти капает отвращение к родным. Мать, что так яро брызгала святой слюной в глазах сына, сама погрязла в запретной любви и убийцей собственного мужа оказалась. Женщина, что была по уши, до безумия втянута в чистоту души, в ней же и утонула. Глубоко потому что и засасывает вниз в топь её оскверненных деяний. Чимин делает глубокий вдох. Лживые улыбки и удары по лицу, спине, ногам в наказание за провинность. Он морщится, моргает, пытаясь отогнать прилипшие моменты в голове. Лучше бы он тогда утонул от её рук, захлебнулся, глотнул побольше воды в легкие, заполнил бы свою пустоту. Зияющую дыру в ней чьим-то прикосновением задобрил. Даже если будет холодно и одиноко, впрочем, ныне состояние не отличается, в конечном счёте муки прекратились бы. Но он живой, стоит у кровати на коленях, замученный головными болями. Выдыхает. Ему трон, все королевство чужды, когда вся реальность бессмысленностью всплывает в осознанный проясненный взгляд. Маячит перед ним, заигрывает, дразнит, в лапы не дается. Смеётся над принцем и наблюдает, как тот кривит улыбку, взрослеет, мрачнеет, осознает жестокость мира. Он король. А королям никогда не бывало легко. Стоит взглянуть на его отца и прочесть чёткий скорби вывод. Было трудно. Сейчас он жалеет, что не уделял отцу достаточного времени. Которого у него и так не было. Губы растягиваются в горькой ухмылке, а игривая кошка вонзает в мягкую плоть когти принуждения, разбудить пытается, глаза открыть на правду нежеланную требует. Никто не поймёт, что творится в голове у короля: смеётся или плачет — лицо сломано. Треснуло, разошлось по швам, оберегаемым принцем с детства, раны залечивало. А теперь — лечить нечего, да и смысл испарился. Не было его никогда, он это понял. Как и жизни, впрочем, тоже. Рядом нет никого. Здесь только он и она: ждёт со своей удушающей пустотой в груди под ребрами. Он ненавидит каждую живую душу в этом королевстве. Пак Чимин ненавистью этой пропитан до корней и выплевывать её не собирается. Зачем, когда она вернётся обратно, с двойной силой ударяя по лицу суровой пощёчиной, отрезвляющим ядом, дорожкой содранной кожи, прочерченной коварным зверем, что поселился внутри и сдирает высохшую слой за слоем кожу. В пучину мертвую идти велит, голову опускает, губы кривит. Чимин истошно кричит, срывает с кровати белоснежную постель — смотреть больно, раздражает. Смотреть не хочет, дышать не может, жизнь не видит. Давит горечь, застрявшую в горле, ухмыляется отражению в мраморе пола и упирается на своё лицо в нем. Бьёт кулаками, вычеркнуть, порвать требует. Приказ собственному двойнику молчаливому отдает, непослушание в ответ получает. Злится, зубами скрипя, скалится, плюет в лицо. Оно в глаза ему бесстыдно смотрит пустыми глазницами и улыбается. «Тебе с этим жить, милый», — слышит снизу. С ума сходит. Веки прикрывает. Губы дрожат, нервы закипают. Хочется спокойствия, вечернего заката и руку отцовскую ободряющую на плече. Да вот только холодна та и в земле покоится сырой. Во сне сладком теплится, а сын мёртвого отца завистью обливается. Несправедливость раздражает, пробуждает из пустот смерчи, впадины образует, нутро живое буравит. Предупреждение режет сознание. Больно будет. Чимин кидает полный мертвенности взгляд в окно, надеется ещё на что-то. Он не сдастся, доиграет свою роль и сойдёт со сцены под бурные аплодисменты. Он же сын семьи Пак. Отца разочаровывать не хочет. Хоть и мёртвого. Хотя семьи не осталось вовсе, ему новую создать пора бы, однако для этого нужен хотя бы человек. А Пак Чимин не может назвать себя им. Не живёт потому что, только слабо улыбается. Кивает слугам словно кукла и пальцем мажет воздух. — Мне бы живого чего-нибудь, — отвечает он прислуге, что про ужин интересовалась. Служанка кланяется низко и удаляется в сомнениях.***
Чонгук наворачивает круги по комнате, сжимая за спиной пальцы, и нервно кусает губы. Терпение выходит за края, любой звук отвлекает его от погружающих в себя мыслей. Хочется видеть его здесь. У себя рядом. Ещё никто не усмирял так легко царя всех живущих в нём зверей — гордого льва. Чонгук задаётся вопросом, ищет причины и истоки этих непонятных принцу чувств. Он хочет знать. Как простой парень в нем злых духов перевернул, животного бешеного успокоил. Никто его так не контролировал, он хочет вскрыть секрет. И он узнает. Получит все ответы на свои столь глупые, но жадные вопросы. Холод стен пробирает до дрожи, хочется спрятаться, укрыться. Тело пропускает тепло каминного огня, но им не согревается. Оно возникает лишь в ту ночь после выступления; внутри груди вспыхивали искры, когда мокрые губы смыкались с его. Чон падает в объятия молочной нежности и ностальгии. Медленно опускается, спиной простыни чувствует, расслабляется. Кто он? Чонгук подавить чудовище намерен, даже если это будет стоить ему потраченного зря времени. Даже если это будет он сам. Потому что так дышать легче, и плотный туман отчего-то с глаз сходит, когда рядом слышит ритмичное биение сердца. Прямо под ухом, как тогда в лесу. Он слабость свою при нем чувствует, будто бы Тэхён знает о нем больше его самого, раз бури внутри Чона одним лишь звуком с губ сорвавшимся подавляет. Он использует парня в личных побуждениях. Он получит свое, удовлетворит нарастающий и прожигающий интерес, и затем в конце, убедившись в правде, докажет свое преимущество. Подчинит, сломает, но докажет превосходство над «нижним». Чон Чонгук будущий король, а они, в свою очередь, под человека не прогибаются. Чонгук никогда под него не ляжет, он сам нагнет кого захочет. *** — Да ладно, — выходит скорее неуверенно, чем вопросительно. Юнги удивляется рассказу брата и сбрасывает стог собранного сена на землю. Тэхён цепляет взглядом поношенные штаны и рваную рубаху на щуплом теле Кима младшего, задается вопросом, уставившись куда-то в небо, и оценивающе вскидывает брови. — Ещё какое ладно. Ты не пробовал поменять одежду? Юнги две секунды не понимает, в чем дело, переводит взгляд на то, куда смотрит старший и, закатывая глаза, плетется к следующей куче соломы. — Я же работаю. Зачем мне наряжаться? — Ну, во-первых, тебе за нее не платят, а во-вторых, нужно всегда быть в форме — вдруг гости, — смеется Ким и тянет одну соломинку к губам. — Вообще-то, во-первых, это в благодарность нашей матушке, а не за обязательства, а во-вторых, иди к черту. — Ты был бы в нем прекрасен, не сомневаюсь. Тэхён окидывает тело Юнги с ног до головы и барабанит пальцами по губам. Думает, примеряет мысленно, что подошло бы лучше. Последний брезгливо отмахивается и заканчивает переносить кучки с соломой. Садится на корточки возле брата и, превозмогая нежелание Тэхёна обниматься, тянется к его шее и обвивает его крепко, искренне. Губы сжимает от удовольствия, знает, что Тэхёну все равно нравится, даже если кричит обратное. Руки в замок за спиной скрепляет, в самое ухо шепчет: — Я ж люблю, дурак. Тэхён минуту молчит, не двигается, пытку глаз Юнги выдержать пытается. Сдается. Тело расслабляет, в ответ сильнее за тонкую талию сжимает. — По-братски? — смеется Тэ. — Искренне. Младший поднимает глаза к небу и тянет вверх уголок губ. Прикрывает веки, вдыхая запах блудного, и зарывается носом в лохматую копну каштановых волос. — Я тоже, Юн, — слышит у шеи, — береги матушку. У них чистая и безвозмездная. Неподдельная и бескорыстная. Тэхён любит Юнги, а Юнги любит Тэхёна — все просто. Даже будучи разными по крови, все равно считают себя куда больше, чем родное. Проживать каждый день как последний, намереваясь смириться с судьбой, как только в поле зрения люди появляются. А заблудшие верующие нагоняют еще больший холод по коже и волну дикого страха, стоит им подойти к Сохён, чтобы узнать дорогу обратно. Тэхён ценит в Юнги упорство и трудолюбие, а тот в свою очередь не понимает, как в таком ребёнке умещается целая Вселенная. У него свой мир там, жизнь своя, правила, устои. Розовой пеленой заслоняют от суровой реальности, помогая ещё неокрепшему и не готовому уму раскрыться голым осознанием. Юнги скрывает свою беспомощность рутинными занятиями, а Тэхён падает с головой в вымышленную им идеальную зону, где нет слова «жертва». Там процветают добро и любовь. Там чёрное сменяется белым, и потухшее возгорается ярким пламенем. Там возрождение и жизнь, там свобода и свежий воздух. Вот только Юнги пока не хочет спускать брата вниз, тянуть на землю гнилую, пропитанную кровью. С небес срывать детские мечты, крылья обрубать и точить под жестокую песню коварной и хитрой жизни. Сохён ждёт. Одна не сможет, знает, что не удержит старшего сына на привязи. Он в бега подастся, в окно выпрыгнет при первой же возможности, оковы прогрызет, но за свободу все границы протопчет, сотрёт. А Юнги будет сидеть у очага домашнего и ждать, не взирая на проблемы. Если Тэхён защищает свои интересы и уважает мечту, то Юнги достаточно рядом тепла живого и стен родного дома. Он вообще за спокойствие и уют, ему чужды приключения. Правда, что говорят, сёстры и братья — разные люди, но противоположности притягиваются, верно? Взаимодополняют друг друга, оберегают. Всё идёт идеально для Юнги, пока его брат не вырывается в новый, интересующий его голову мир. За дни без Тэхёна у семьи Ким сносит крышу и колотится бешено сердце. Оно надеется, кричало «жив», а мысли хладнокровно шепчут своё «поздно». Юнги счастлив, что Тэхён невредимым возвращается. Слушает его истории про продавца, одержимого куклами, который зачесывал волосы назад, касаясь разорванного уха, и глубоко смотрел прямо в душу. Про рыжую девушку, что раздражала его своим присутствием. Про то, как ярко выступили на арене с номерами, Юнги поражен — Тэхён многое сделал, пока Ким младший перебирал очередные мешки с крупами и готовил их на зиму. Юнги — домосед. Мягкотелый и нежный, хрупкий и маленький. Успокаивающий одним своим добрым блеском в глазах. С ним хочется тонуть в объятиях и проводить ленивые дни на кровати. С ним — теплое дыхание и секреты под одеялом. С ним — умиротворение и покой. Тэхён — отчаянный на голову искатель приключений. Веселый, беззаботный. Громкий и искренний. С ним — загадочная ухмылка и необъяснимое поведение. С ним — спонтанно и от всей души. С ним на полную и безрассудно, пламенно и сердечно. Юнги с Тэхёном разные, но этим друг друга дополняют. Юнги умеет скрыть на время проблемы брата своей понимающей улыбкой, а тот может развеселить его своими причудливыми рассказами. Это идеальный пример братской любви, которой в наше время очень мало. Чистота души в дефиците.***
Разноцветный смех братьев в солнечных лучах переливается яркими вспышками звуков. Звуков блаженства и откровенного простодушия. Уносится ветром мягким, прерываемым листвой густого леса. Черным вороном уже мчится мимо безэмоционального пустого лица, замечая вверх поднятые ветром золотые локоны юного, но много повидавшего теперь уже короля. Проносится сквозь серые стены, заходя в гости к обеспокоенному черноволосому, который терзается в сомнениях, кусает пальцы, желает подчинения, невозможное требует. Ворон этот наблюдает за жизнью персонажей и вершит их судьбами. Пишет их историю.***
Юнги, подобрав ноги к себе, сидит на обогреваемом каминным огнем полу, и внимательно слушает воодушевленные рассказы старшего брата. О том, как он познакомился с хорошими людьми, как отточил навыки в метании кинжалов, как готов в будущем выступать на публику с номерами. Юнги не нравится. Не нравится горячее стремление вырваться в люди, в толпу, в жадный, полный опасности для вампиров мир. И Юн знает, что для Тэхёна нет преград, что для него любые цели перед глазами осуществимы. Чувство сожаления и тоски по прошлому одолевают младшего отрезвляющей волной холода и осознания, что брата не остановить, а былой штиль спокойствия в их жизни не вернуть. Он мнёт губы, обращая взгляд в завораживающие языки пламени, плывет в гипнотическую даль, проваливается глубже. Слабо улыбается Тэхёну, который периодически пробуждает его от вязких мыслей, теребя парня за плечо, и коротко кивает. Потрескивающий огонь убаюкивает, а тишина умиротворяет. В дверь стучатся. Старший затихает, прислушиваясь к звукам за окном, а младший слушает своё в горло загнанное от страха сердце. Чужаки за стеной ответа не получают, поэтому начинают шептаться. Сохён, ранее безмятежно сидящая в кресле, подрывается с места и, заглянув прежде в окна, осторожно отворяет двери. Двое высоких плотных и вооруженных мужчин в королевских, из чистой закаленной стали доспехах смотрят на бледную женщину и вовсе без искренности улыбаются. — Ким Тэхён здесь проживает? — низким басом пугает Сохён один из них. — А что вам нужно? Мать отчаянно пытается собрать себя в руки и не выдавать свой страх. Она понимает откуда прибыли гости. Её губы предательски дрожат, а ноги подгибаются, стоит взглянуть на массивность телосложения мужчин. «Королевская стража» проносится в её забившейся сотнями мыслей голове. — По указу сына королевства Чон нам поручено сопроводить этого человека в замок. — С какой целью? — Коронация молодого короля Пак Чимина. Нам нужен хороший номер, принц заприметил его выступление и хочет видеть вашего сына у себя, — Джин кидает взгляд за спину Сохён в поисках парня и возвращает его на обеспокоенную мать. — Не волнуйтесь, мы вернем Кима, как только всё закончится, — улыбается Намджун, выходя из-за спины Джина в освещенную огнем комнату.