Inside

У принца вся Вселенная прогибается, стоит ему узнать о прибытии ожидаемого гостя. Черти внутри него, второпях проснувшись и собравшись, разбегаются по углам, чтобы навести хоть какое-то подобие порядка в голове, выровнять рассеянный хаос и увести довольный взгляд Чонгука подальше, только бы не выдать внутреннее ликование. — Есть одно неприличное «но», которое устранить не удалось, — опускает вниз пристыженно лицо Джин, уходя от привычно выгнувшейся от недовольства брови принца. — Какое еще «но», Джин? Чонгук пытается прочитать в глазах слуги очевидное, но так ничего в них не находит. — Тэхён приехал не один, — Джин отворяет за собой дверь и велит привести незапланированного гостя. Черноволосый парень настороженно проходит в комнату, оценивающе озираясь по сторонам, и останавливается прямо перед Чоном. — Вечер добрый. Я младший брат Тэхёна. Ким Юнги. Все замолкают. Чонгук следит, как тот подходит и бесстрашно представляется перед ним. Чёрные глаза его бросаются на тонкие, облаченные веревками запястья. — К чему это? — вскидывая брови вверх и обращая внимание Джина на руки, спрашивает Чонгук у слуги. — Зачем привязал его? — Юнги уже было подумал о том, что принцу стыдно за такую выходку его «друзей», однако тут же злится, слыша, — Он же маленькая кроха. Безобидное дитя. Такой причинить зла не сможет — силёнок не хватит, — смеется он и умиляется, как тот, оскорбившись, обиженно хмурится. — Так вот она, какая порода Кимов. Слишком мягкие, беззащитные, авось тронь, — проводит принц пальцем по линии плеч Юнги, проходя сзади него, — сломаются. Как куклы, верно? Таких как вы, только за стеклом держать да пылинки сдувать. Королевство Чон стоит на ушах своей беспощадностью к вампирам. Своими жадными намерениями опустошать сосуды до дна. Юнги знает, холод в душу запускает, лишь бы не раскрыться самому, и уводит руку принца аккуратно от себя. За кольцами королевскими следит серебряными, до кожи прикоснуться не даёт — иначе выдаст своё существование. Чонгук направляется к столу, демонстративно раскрывает конверт с пригласительным в нём письмом от Пак Чимина и, довольный расположением своего настроя, передаёт бумаги Джину. — Твой брат просто выступит в замке у короля Пак, ничего особенного. Взгляд Юнги осторожно скользит по комнате, отмечает детали, заключая в голове вывод: перед ним не простой человек. Перед ним тот самый тиран, срывающий кожу с тех, кто несчастно пытается сбежать из этих мест. Перед ним сам великий Чон Чонгук. Будущий король, известный своей алчностью, ненавистью к тем, кто носит созданные людьми ярлыки «вампиров», хоть назвать так трудно, учитывая их повседневную деятельность. Они — простые сосуды с ценной кровью, не более. У страха глаза велики — а страдают не те, кому стоило бы. Страдают из-за глупого людского отчаяния и страстью жить подольше. Правда из этого мира сбежать поскорее хочется, отчего жители гонятся за вечностью — неясно. Останется для Юнги сумбурным бредом, закрытым плотными стальными створками. — А вот и гвоздь программы! В комнату, следом за Намджуном, входит, качая бёдрами, Тэхён. Вальяжной походкой направляется к Чонгуку. Близко в лоб дышит, улыбается. Мелкую дрожь от него в ответ чувствует, Юнги наблюдает. Понимает, кажется, причину, но выводов поспешных делать не смеет — ждёт. Джин такую дерзость ближнюю видит впервые — не позволено. Опасно. Наивный парень, кажется, и знать не знает, кто перед ним стоит. Тэхён щурит глаза, пробегает ими по страже, анализирует. — Ну, и? Где сам король? Он меня лично к себе вызвал, — гордо задирает подбородок перед истинным королем, хоть и не понимает этого. Чонгук давит в себе смешок, прикрывая губы кулаком, и откашливается. Юнги раскрывает рот, мечась взглядом от одного к другому. — Чего смеёшься, индюк? Джин с Намджуном, не выдержав натиска, начинают хихикать — где бы это было видано, чтоб королю будущему в лицо такое говорили. Юнги, привлекая внимание брата взмахом руки, говорит: — Это принц. — Ага, а я тогда император, — отвечает Тэ и ловит ещё больший всплеск смеха со стороны неустоявшей стражи. Чонгуку, вроде, и оскорбительно, а вроде и смешно одновременно. Он не может понять, какое из двух чувств гложет больше, очевидно, выбирает последнее и, схватившись за грудь, вскидывает голову наверх от щекочущих в животе ощущений и смеется. Без фальши, что неестественно для него. Утирает в уголках скопившиеся слезы и не жалеет, что позвал именно его. Чонгук поднимает на парня глаза и с иронией говорит: — Перед тобой сам Чон Чонгук. Тэхён стоит секунду, всматриваясь в честные глаза Чона, молча обходит взглядом остальных, не находит ничего, кроме уверенности и замирает, возвращаясь к новоиспеченному для парня принцу. — Ты что ли… правда король? То есть будущий. Вся горечь истины в том, что слишком горяча его ненависть к высшим слоям общества. К тем, кто может движением пальца отсечь чьи-то головы и затянуть на шее узел неповинных. Тех, кто носит в себе особую структуру, и не важно: хороший или плохой — туда посылают всех без разбора. Нагибают под лезвие гильотины и собирают слюни восхищения, просят больше зрелищ, требуют повтора. Общество перестало отличать натуру, всех без разбора толкали в королевскую «мясорубку». И имя, что дали загнанным, соответствует лишь преувеличенным выдумкам и людским страхам. Лишь прорывшие до истины единицы понимают, что не отличаются от так называемых вампиров ничем, кроме ценности. К удручающему обстоятельству судьбы и политике жителей, им присвоено быть опасным и хищным сырьем для процветания «живых» до самой своей верной и долгожданной. К горлу подступает тошнота, хочется бежать и осмыслить. Он чувствует себя очень глупо, земля не хочет уступать свое место под ним, бежать некуда. Осознание бесцветной пеленой сходит перед глазами, застывшими моментами и утекает сквозь пальцы потраченным впустую временем. Однако. Тэхён не хочет терять силы зря, он добьётся своей правды. Он докажет, что имеет право быть человеком. Он докажет, что может любить и любимым будет. Чон Чонгуком. Тэхён эту любовь доведёт до самого гроба, расшибётся об осколки, но раскроет на правду будущему королю глаза. Тогда наступит мир. Мир этот зацветёт яркими оттенками, а облака приобретут свой необычайный розовый. Алый навсегда сойдёт с погрязшего пороками полотна и сотрётся в растворяющей жидкости омывающей воды. Он пеплом по ветру разнесёт былую печаль с лиц бедных используемых сосудов и вдохнёт мёртвой тишине живые звуки. На стены замка взойдёт человек и прокричит громкое «свобода». И этот человек — Ким Тэхён, старший сын матери Сохён и брат Юнги. Он станет первым человеком, доказавшим чистоту своей души, которую начнут ценить и уважать. Люди будут отсеивать добрых и плохих, исходя из внутреннего мира, а не свойства крови. Этот идеализированный путь Тэхёна — пока лишь выдумка, которую он всенепременно толкнёт со скалы, чтобы та расправила крылья и возвысилась наверх к чистым, незапятнанным небесам. А пока, он подходит близко к принцу и в глубоком реверансе отдает честь Чонгуку, не отрывая взгляда от черных вспыхнувших зрачков напротив. — Ваша честь. Господин? Огонь в глазах разгорается больше, вываливаясь за края обжигающей лавой, сметающей на пути всё живое, лишь бы прикоснуться к нежной коже губ. Льстящая податливость и смиренно вниз опущенная голова, но не скрытый взгляд пробуждает в Чонгуке специфичные ощущения: хочется изучить, прорыть вглубь неизвестному созданию, что называют заинтересованностью, распотрошить и посадить внутри него своего зверя. Он процветёт изнутри, впившись глубоко корнями в венах, заразит своим сочащимся ядом и парализует. И лишь сам Чонгук в силах этот паралич контролировать, он будет им управлять. Марионетку в руках осязает, Тэхёном называя. Тянет предвкушающую картину улыбку и кивает. — Ты мне нужен. Навыки в кинжалах ещё не растерял?

***

Золотой металл отражает просачивающиеся в окно перламутровые лучи солнца, уходящего за кромку густого вдали леса, корона мягко опускается на светлую макушку, воцаряется тишина. Торжественные речи режут высшим присутствующим здесь слоям слух и неприятно оседают в воспоминаниях брезгливой лестью. Чимин восседает с гордо поднятой головой на новом троне, украшенном янтарными камнями, и наблюдает за гостями. Зал наполняется приезжими увидеть новоиспеченного правителя королевства принцами, господами, а мрачные и недавно пустующие стены приглушают живую мелодию музыкальных инструментов. Длинный стол валится от всевозможных блюд и напитков, в основе которых лежит алкоголь. Чонгук лениво потягивает бокал красного и коротко морщится после каждого глотка — слишком сладко. За его спиной, рядом с Джином нависает Намджун и хмурит брови. — Чего такой серьёзный, Джун? — шепчет напарник, не поворачивая головы. В ответ молчание. Он где-то далеко. Смотрит на принца Пак изучающим взглядом и становится ещё мрачнее. —Эй, — толкает Джин коленом по бедру Намджуна, — спустись с небес. — Прости, — виновато кидает тот, всё так же не отцепляя взгляда, — просто интересно. — Что именно? — Мне нравится его одежда, всего-то. Намджун закатывает глаза и радует этим Джина, который был готов их уже выколоть, если бы тот не перевёл их в другую от короля сторону. — Я ревную. Смотри только на меня. Мягкая улыбка на лице Джуна немного радует старшего, и тот расслабленно пожимает плечами. — Глупо, Джин. Не будь маленьким. Чимин не притрагивается к еде, единственное наполнение его желудка — рисовое вино. Он пьёт часто и много. Топит себя в алкоголе, пытаясь забыться, оставить своё отчаяние и навязчивые мысли где-нибудь в ещё не потухшем огне. Однако, все выжжено, не горит, он давно смирился. Крутит в пальцах ножку бокала, стуча по ней кольцами, топит свой взгляд на дне напитка и, закусывая губу, наклоняет голову в стороны, все так же не отрываясь от серебряных стенок. — Прошу внимания, — Чонгук встаёт из-за стола, привлекая сотни метнувшихся к нему взглядов. — Позвольте показать вам одно из наших представлений от королевства Чон. Наш юнец подготовил интересный и опасный номер, — наклоняет бокал в сторону Тэхёна и демонстративно натягивает улыбку, поворачиваясь к Чимину. Чона раздражают апатия и слабость на лице Пака. Его в принципе бесит всё. Он не может поверить, как известный на всё королевство своей жестокостью принц может вызывать у него отвратительную жалость. Пак не достоин и капли сочувствия, ведь тогда Чонгук борется не на равных, а нечестная война — позор. Поэтому он решает короля взбодрить привезённым с собой шоу. Однако Чимин не удостаивает гостя вниманием и продолжает смотреть в вино, без интереса упираясь щекой о свою ладонь. Смазанные лица, полные фальши, мечутся перед принцем в глубоких поклонах и отдают великому честь. Даже если Чимину она не нужна, традиция торжества закрывает пути к свободному глотку воздуха. Клише. Король сонно провожает взглядом очередных «преданных» и хочет провалиться в себя. Но Чонгук своим голосом настойчиво не даёт это сделать: перед ним небольшая освобождённая от людей площадь и высокий парень в шляпе с широкой улыбкой. — Кто желает сыграть? Добровольцы? Из-под полузакрытых век Чимин видит оживлённо машущего руками Чонгука и Тэхёна, который, вскидывая кинжалы до середины пути к потолку, перебирает их в пальцах и смотрится в отражение металла. Светловолосый король мягко царапает стол ногтями, но не слышит звуков. Для него всё будто в вакууме, не досягаемом и глубоком. Вся мелодия зала будто сквозь толщу льда доносится до ушей Пака. Он не до конца понимает, что происходит, пока не поднимает взгляд. Выгнанный из толпы юный мальчишка застывает столбом и дрожит от страха. — А вот и желающие! — облегченно кричит Чонгук и ведёт бледного парня в центр окружённого внимания. Похоже, в мальчишку будут швырять острые предметы, дописывает очевидную сцену в голове Чимин и встречается с ним взглядом. В этих широких зрачках тянущие в глубину бездны ангелы страха. Опоясали ему горло и не дают вздохнуть полной грудью. Молящий о помощи взгляд, но преданно закрытый рот: проходят по груди скручивающими цепями, давят, сжимают и не выпускают. Руки парня привязывают к круглой деревянной столешнице и фиксируют ноги. Чимину от этой знакомой процессии становится только хуже. Тэхён спокоен — он уверен в своих способностях и тысячу раз благодарит несуществующих богов, что эти кинжалы не из серебра. Он так же расценивает просьбу о помощи Юна - как игру для запугивания зрителей. А Чонгук стремится показать на публику талант своего… Уже своего? А кто ему Тэхён? Пока Чон, нахмурившись, витает в своих серых тучах, Юнги пытается вырваться из оков, бегая глазами по толпе. Он дёргает цепи, вырывается, ищет сочувствующего взгляда. И он его находит. Кажется. Только это не сочувствие. Это — безразличная пустота, отличающая его от остальных жадных и похотливых в толпе глаз. Всё происходит в секунду, время приостанавливает свой ход, замирает в движении. Чимин смотрит на Юнги. (прим. автора: открываем шампанское) А Юнги жаждет спасения хоть в ком-то. Громкий вздох толпы отвлекает короля и отрывает от загнанного в белую краску парня. Первый удар приходится около виска Юнги, задев локон его волос, прядь из которого уже осела на пол. Тэхён нервничает, но виду не подает. Младший взбешён и разочарован поведением своего брата, охваченного азартом. Юнги возвращает взгляд обратно на трон, но там никого нет. Король ушёл. Наскучило, видимо. Но королю на самом деле тошно. Он покидает зал, незамеченный никем, и срывается в свою комнату. Плечом стены задевает, упирается, падает, снова встаёт, утирая губы от капель алкоголя. Длинные коридоры назло тянутся вдаль и растягиваются, нарушая законы короля и прихоть побыстрее свалиться на свою кровать. Уснуть и забыться. Навечно, желательно. Картинки перед глазами бешеного страха смешиваются с градусом выпитых бокалов, меняются в цвете и давят на глотку позывными рвотными рефлексами. Он не понимает, почему сцены насилия должны вызывать у королей радость. Как можно терпеть лживую лесть и фальшивую симпатию со стороны людей? Пак Чимин не король тогда вовсе и им быть не хочет. Вручит в сильные руки корону достойному и откажется от титула. Вот только что-то гложет опасливо и шепчет подождать. Голос знакомый, да вот вспомнить мешает хаос внутри пьяной головы. Пак Чимин не сын короля. Он сын погибшего любимого отца. Он не хочет видеть эту алчную страсть и звериное желание. Он хочет спокойствия и тишины. Он хочет умиротворения. Даже если для этого придется поискать его в ком-то другом. Юнги, буквально распятый на дереве стола, окружённый силуэтом металла, держится из последних сил, чтобы не потерять сознание. Такое для него впервые. Да, они жили в страхе быть пойманными, но нынешний стресс не сравнится с тем, что было ранее. Беззащитность и невозможность противостоять душат его. Цепкими лапами хватаются тугой хваткой, и скрежет зубов от боли доносится собственным эхом. Крики зрителей, смех Тэхёна и довольная улыбка Чона отравляют. Вымотанного Кима опускают на мраморный пол, стоит последнему кинжалу задеть его кожу бедра. Тэхён предлагает свою руку, но Юнги, даже не одарив его взглядом, уходит прочь из этого наполненного злыми людьми зала. Жестокий брат разочаровал. Он его не узнает. Никто не провожает его, все заинтересованы персоной Ким Тэхёна. Юнги держится за незначительный порез на запястье и тянется по стене вглубь тёмного коридора. Кожу неприятно жжёт, он шипит и закусывает губы, чтобы уравновесить боль в теле. Бордовые стены сменяются серыми и каменными, он продолжает бродить в замысловатых коридорах, бесцельно блуждая по ним и оставляя за собой капли алого. Он останавливается, опираясь спиной на холодный камень, и смотрит на полную за одиночным окном луну. Её свет обволакивает бледное лицо Юнги, а тот послушно подставляет кожу под нежные её оттенки. Завораживающая картина вгоняет в тоску по дому. Глаза блестят под лунными лучами. И не от красоты. От предательства. Потому что младший тогда, будучи дома, вгрызался в глотку приехавшей забрать Тэхёна страже, лишь бы защитить, уберечь. Заставил взять себя, поехать вместе. Не позволял чужим пальцам притрагиваться к родному брату. Но в благодарность получает нож в спину. Перегруженная голова опускается вниз, а мысли играют с удвоенным темпом. Хочется побыть наедине, даже луна мешает. Он ещё раз взглядывает на неё, морщась от яркого света, и слышит тихий всхлип. Сердце пропускает удар. Юнги оборачивается на звук, понимает, что он исходит из дальней неприкрытой двери. Интерес предательски втаптывает его своей ногой об землю и велит пойти посмотреть, проверить. Зажимая рукой запястье, он тяжело шагает к нарастающим рыданиям, доносящихся за щелкой в двери. Юнги аккуратно тянет за ручку и беззвучно входит в освещённую лишь одной свечой комнату. На полу, спиной к парню, утирая от слёз глаза, сидит у кровати король Пак. В животе резко колет, Юн вздыхает от неожиданности и чуть не выдаёт своё присутствие. Он хотел было уже выйти незамеченным, как очередной всхлип сводит ему челюсти. Губы сжимаются, он замирает на половине шага от выхода и разворачивается лицом к объекту, вызывающему страх и, кажется, жалость. Юнги не уверен, стоит ли король таких чувств и правильно ли это. Не оскорбит ли это его Высочество? Не заденет его гордость? Юнги, игнорируя вопросы, невесомо опускает свободную руку Чимину на плечо, забыв о том, что она испачкана. И неожиданно чувствует прилив холодных мурашек. Пак, испугавшись, быстро отдергивает руку, задевая серебряными кольцами Юна. Участки бледной кожи начинают пылать ожогами, расцветают густыми красками. Чимин недоверчиво переводит мокрый взгляд с рук на Юнги. — Вампир? — слышит хриплое Юн в унисон с загнанным в глотку сердцем. Юнги молчит, ждёт. Ждёт наказания, кажется. Смерти. Он не знает. Такого в его жизни ещё не происходило. Его просто парализовало в секунду, он не может двинуться. В этих опухших, наполненных пустым отчаянием глазах, Юнги видит себя. Проекция просачивается в чёрных зрачках и на мгновение отвлекает от недавнего сотрясения. — Мне плевать, — незаинтересованно говорит король. Кинутая в лицо фраза разрывает с вампира ошейник, что перетягивал кислород от страха. Чимин отводит влажные глаза в сторону, упираясь руками о ковёр и ждёт, когда тот убежит в надежде на спасение, хлопнув дверью. Но Юнги не уходит. Все время молчит и ждёт. Впрочем, Чимину терять нечего, даже если парень видел то, что не должен был, в конечном счёте вампиры долго не живут. Он поворачивается к Юну лицом, облизывает солёные от слез губы и, оценивающе проходя красными глазами, ухмыляется. — Не против? Показывает на опухшие веки и, получая немое «нет» от Юнги, закрывает глаза и хлопает ладонью по месту рядом с собой. — Тогда давай просто помолчим. Юн Чимину напоминает беззвучную тень: он тихо держится на расстоянии, осторожничает и только молча кивает. Такой тени ему, наверное, не хватало всю жизнь. Не мешает, не раздражает, но молча поддерживает. Он рядом. Он не один. И Чимин, вроде, с ума не сходит от одиночества, даже если разговаривает сам с собой. Ему достаточно этого сочувствующего взгляда и смиренного выражения бледного лица рядом. Юнги короля не трогает — боится. Не позволено, считает. А Чимину напротив, прикоснуться бы, доказать самому себе, что он ещё живёт и существует. Что перед ним не мираж, выдуманный пошатнувшейся его психикой. Что не растворится в воздухе пыльным осадком, как и все его прошлые. — Как тебя зовут? — Ким Юнги, — хрипло выходит как-то. Чимин слышит впервые его голос, успевает поймать взглядом расползающееся на ковре пятно рядом с вампиром, как в голову топором осознания врезается мысль о том, что он пустил чужую душу в свою личную обитель, неприкосновенную зону и неопороченную никем спальню. Глаза сверлят кровавую зажимающую руку парня, и его внезапный страх чувствуется густым ядовитым паром в воздухе. Становится трудно дышать, Чимин задыхается, округлив глаза от бьющихся в танце гниющих мыслей. Закрыв ладонями уши, начинает качаться, шептать монотонно под нос собственную молитву и биться о пол в истерике. Перед ним пробегает коварная ирония, он впустил к себе кого-то, кто запачкал ему ковёр своей вампирской кровью. Отвращение к самому себе обволакивает Чимина кислотной желчью, и ему бы пальцы в рот, да вытащить с себя тяжёлую противную ношу, да вот только он пустой до нитки. В глаза бегут картинки, полные боли: хитрые глаза Тэмина, мягкая улыбка отца, ухмылка матери, кровавые обрубки наказанных, палачи, смерть короля, кровь, кровь, кровь, кровь… Чимин кричит навзрыд, дерёт горло. Пугает Юнги. Тот подпрыгивает от очередного сломанного возгласа и бежит к двери на выход. Но ноги не слушаются. Замирают ежесекундно, хозяина игнорируя. Он снова опускает глаза на свою руку и понимает: «Моя кровь успокаивает». Трясущимися от волнения пальцами, он берёт со столика бокал, подставляет его под затягивающуюся рану, кровь из которой медленными каплями наполняет сосуд. Тело бешенным стадом лошадей сносит дрожь, разгоняет уставшее сердце. А бокал, так старательно наполненный Юнги, выброшен королем, как только тот предлагает его выпить, не договорив о своём лечебном свойстве. Юнги не знает, что происходит, и кажется, уже смиряется, что будет казнён за этот проступок, но он хватает ещё со столика нож, вскрывает затянутую ранку и, выгибая голову короля и хватаясь за его волосы, плотно подставляет руку к его губам, заставляя пить. Чимин отталкивается, брыкается, но вампир не сдастся, пока не проверит. Все равно жить остается недолго, терять нечего. Король испуганно отворачивается, в глазах царит безумие, чужая кровь неровно мажет ему губы и щёки. Не выдержав, Юнги напоследок произносит про себя предсмертную молитву, тянет его волосы вниз, раскрывая Чимину рот против его воли, и суёт рану так, что кровь теперь льёт ему прямо в глотку. Этот вкус. Чимин на секунду ослабевает. Никнет, падает глубоко в себя, смиряется, но смотрит в пустоту куда-то. Юнги ищет в этом взгляде жизнь, наблюдает за реакцией, взволнованно ждёт. По спине бежит капля пота, душно. Закрыв глаза, Чимин неожиданно для себя сам смиренно цепляется за руку Юна и, уже добровольно подстроившись, продолжает пить. Пальцы, недавно стягивающие волосы короля, расслабляются, нависая над головой в воздухе. Приятные и мягкие на ощупь волосы и вымученный взгляд просят Кима об утешении. Юнги, наверное, считает, что сходит с ума, но кладёт нежно ладонь на макушку, поглаживает, красит золотые пряди в красный, перебирает. Чимин стихает, жадно пьёт, схватившись губами к ране, но успокаивается, всё так же тихо мычит, раскачивается. Чимин перед ним беззащитный комок, неправильно тронь — сломается, поэтому Юнги делает все аккуратно, не дышит, боится спугнуть. Боится, что король придёт в себя, откроет трезво глаза на правду, алкоголь в его крови сойдёт на нет, и тогда Юнги склонит голову на эшафоте. Поэтому, доживая последние свои минуты, он просто любуется этой слабой, нежной стороной короля. Чимин, прикрыв веки, расслабляется, медленно ослабевает хватку на запястье. Он обессиленно опускает свою голову на колени Юнги, забирая в свои сонные объятия руку парня. Губы перестают двигаться, но от кожи не отрываются. Юнги не шевелится, удивленно смотрит, пропуская сквозь себя цунами непонятных ощущений. Полуоткрытый рот все еще что-то произносит, но звуков не издает. Бледная кожа запястья касается алых, уже неподвижных губ. Чимин заснул. Спит крепко на коленях парня, который от нового шока уже готов умереть над ним, лишь бы не прервать королевский сон. Он боится разбудить, старается ничего не делать, но непослушные руки сами тянутся к волосам принца и нежно их гладят. Юнги кажется, что он мог бы замурлыкать от счастья, раз видит такую хрупкую и запрещенную картину. Чимин не король вовсе, он сладкий ребёнок, накормленный материнским молоком. Сопит размеренно, прерывая тишину, и слабо хмурится.

***

Юнги не помнит, как уснул сидя, оглядывается по сторонам, видит ещё спящего на его коленях Пака и улыбается. Уже рассвело. Парень тихо зевает, стараясь не пробудить светловолосого, не двигается, но аккуратно запускает руку в золотой шёлк. Король от прикосновения лениво поднимает тяжёлые веки, отчего Юнги вздрагивает. Уже прощается с жизнью — казнят. Однако, на удивление, ему становится спокойно. Потому что Чимин сонно смотрит на Юна, щурясь от приставучей солнцем яркой пелены в глазах. Он глубоко вздыхает. Чимин впервые высыпается — кошмары не тревожили.