[Walking in the Air - Celtic Woman]
По привычке полуоткрытые высохшие за ночь губы гибко сжались, почувствовав внутри мерзкую субстанцию приторно горького вкуса, а глаза, ослепленные солнцем, стоило им распахнуться, заморгали, щурясь рядом у кровати стоящему человеку. Юнги откашливается, принимает одобрительные шлепки ладонью по спине, и, быстро облизнув рот, приподнимается на постели и вопросительно смотрит на чужака с серым пепельным цветом волос. — Лежите, Ким Юнги, Вам нужен покой. — Вы не знаете, что со мной было? — Юнги осторожно тянет край робы мужчины, боясь ошибиться статусом, с кем имеет честь говорить, иначе поплатится за это головой. Чужое королевство из соображений совести строго не позволяло ему свободно шагнуть хотя бы в сторону - другие правила, отношение, а они ему, в свою очередь, пока чужды. — Никто не знает, что с Вами было, кроме Вас самого. Последствия ужасны. Впрочем, чему удивляться, если в Вас течет вампирская кровь, а наш народ ее настолько любит, что эта любовь превратилась в ненавистную жадность. Безумцы, — лекарь, вскинув брови, закатывает на последнем слове глаза и пожимает плечами. — И все же, королем приказано Вас поставить на ноги. Каким бы не был народ, молодой король у нас, однако, своенравный. Надеюсь, это пойдет королевству на пользу. Смятая постель под розовой кожей локтей зашуршала, голова под давлением мужской настойчивой руки мягко вернулась на пуховую подушку, раскинув вокруг себя тонкие пряди. — Почему он меня не оставил? У вас вампиров не убивают? — Убивают, — иглой в лоб точечным приемом отвечает мужчина, не моргнув на слове, — и даже жестоко. Но как я сказал ранее, Пака никому не понять. Может он к чему-то Вас подготавливает, я не знаю. Мне было велено обращаться к Вам как к себе самому. Я просто закрою глаза на Ваше происхождение и продолжу с Вашего позволения перевязку. Теперь, перевернитесь на живот. — Как Вас зовут? — Юнги шипит от жгучих прикосновений свернутых кусочков проспиртованной марли, напрягает спину, закусывая от боли нижнюю губу, но так и не получив спустя минуты две ответа, повторяет свой вопрос, думая, что лекарь пропустил его мимо ушей. Однако в свою сторону он слышал лишь немое отрицание. — Запрещено? Лекарь поморщился. — Если не знаешь, как ко мне обращаться, то называй меня лекарем. Юнги ухмыляется, вдруг вспомнив подобную знакомую сцену, произошедшую в другом дворце. Другого королевства. От другого человека. Ему грустно как-то становится и неприятно. Тоска и сожаление по тому, с кем хоть и не столь долго общался, но сблизился и доверился. Улыбка Намджуна покрывается круговой рябью на прозрачной воде воспоминаний перед глазами, а Юнги натянуто с иронией вздирает уголок губ и задается в голове беззвучными вопросами "Где он сейчас?" и "Как он?". Беспокойство за него сменялось трезвой, возвращающей лицом в грубую реальность болью на еще не высохших и кровоточащих порезах. Ведь серебро плавит глубоко, и раны заживают медленно. Юнги стирает быстрым движением мокрый след с уголка рта большим пальцем и по приказу переворачивается обратно на спину, шипя под нос бессмысленные речи. — Джехён. — Что? — парень в недоумении обращает лицо на мужчину, ставя себя в положение, будто не расслышал собеседника. — Имя. Отдыхай, Юнги. Он и не заметил, как Джехён перешел на "ты", лишь провожает мужчину взглядом и после возвращает его на свои прожженные холодом руки, заслышав позади себя тихий стук створки дверей. Вампир переворачивается набок, щелкает ногтями друг о друга и топит свое внимание в серое, за стеклом, небо.[Fields Of Fortune - Secret Garden]
Тяжелые тучи сгущались в нём, подзывали верного соратника склонять пред ним ветви деревьев и под натиском ветра сдували с них желтое одеяние, рассыпая по земле мокрые пятна. В окно застучали мелкие капли, сравнимые с крохотным гравием во дворе, когда детишки королей игрались, кидали в чужих камушками, считая эту забаву смешной и веселой. Вот только в то время одному наследнику с грустными глазами под пушистыми ресницами весело не было. Он молча наблюдал за ребятами и, сжимая губы-бантики, не понимал его смысла. Причинять боль остальным - забавно? Причинять боль себе должно быть тоже забава. Если люди родились, чтобы заниматься подобными вещами, то юный принц так жить не хочет. Он вообще не понимает, зачем и для чего он. Маленький Чимин искал ответа во всём: в книгах, в долгих с отцом разговорах и даже подолгу выискивал его в песне птиц, что скованно ютились в королевских клетках. И до сих пор ищет. Не знает причину, но думает, что тогда, найдя секрет, он сможет, наверное, хотя бы удовлетворенно усмехнуться в пол и откланяться актерам в его жизни за замечательный спектакль. Но пока, Чимин сминает кусок бумаги, переданный когда-то его отцом перед смертью. Он совершит поклон своей душе, что втёрлась под кожу вязкой черной хрусталью, и уйдет в покои закрывать глаза для просмотра бесцветных сценок, выдуманных королевскими терзаниями и живущими под толстой защитной оболочкой рассуждениями. Наверное, это самое окрыленное ощущение в животе, когда пробуешь что-то новое и тебе это нравится, но Чимин еще не встретил это чувство. Все ему кажется либо ярко пресным, либо безвкусно кислым. Король наблюдал за своей новоиспеченной женой, что кружилась вокруг маленького горшка с неизвестным ему цветком, и безучастно следил за тем, что она делает, притворяясь для самого себя, что занят важным королевским делом, шуршал бумагами, даже не взглянув на них. — Это... — хочет сказать Аннабель на, кажется, вопросительную тишину. Чимин и не спрашивал, но она чувствовала спиной его заинтересованность. — Понятно, — сухо прерывает ее Пак, так и не удостоив себя и этой комнаты ответом. Ему ведь должно быть неинтересно. Аннабель, вскинув брови, только пожимает плечами, источая ребяческое и мысленное "ну и ладно" и возвращается к возне с растением.***
[Von den Elben - Faun]
Стук в дверь и легкий скрип створки заставил слух Юна все так же с закрытыми глазами обратить внимание на звуки копошения сзади. Юная Госпожа приводила себя в порядок, поправляла и шуршала платьем перед тем, как предстать перед гостем. Юнги хмурится, вслушиваясь в то, что происходит, претворяясь спящим, и бегает под неоткрытыми веками зрачками. — Месье, Вы спите? — Аннабель обходит кровать, осторожно заглядывая в лицо парня. Хмурая складка на бледном лбу медленно растворилась, а полуоткрытые губы сомкнулись. Юнги слабо пытается улыбнуться королеве, резко поднявшись на локтях, и тут же сожалеет о столь необдуманном движении. — Вам нужно лежать! — взмахивает руками девушка и укладывает его голову аккуратно на подушку. — Не беспокойтесь, я не причиню Вам вреда, месье, — Аннабель по-доброму улыбается, сверкая своим отражающим под солнцем сиянием нежности и мягкости. Пальцы её плавным мазком смахивают со лба взлохмаченные пряди, загибая их за ухо, а небесные глаза переходят от подушки на лицо Юна. — Вам хорошо спалось? Вы меня понимаете? Юнги неловко почесал макушку и скомкано как-то натянул улыбку. Ему странно видеть на краю кровати сидящую перед ним королеву. С этикетом, правилами манер речи его не познакомили. Он скромно отводит взгляд и кивает в сторону. — Ох, полно меня бояться! — издевается смехом королева и, наклонившись, тянется к тумбе руками за цветочным горшком. Неосознанно подставив его к лучам солнца для лучшей видимости и презентации подарка, девушка обращает внимание Юна на цветок, демонстративно поворачивая и показывая его со всех сторон на радость теплым золотым природным лентам, льющихся с окон в комнату. — Это ирис — наша эмблема Франции, — ее голос топко, словно кусочек масла на блюдце под горячим солнцем в летний зной, плавится, растекаясь по узорам посуды, достигая края, ласкает уши своим звучанием. — На языке цветов "Я очень дорожу твоей дружбой", — Юнги смущен, недоверчиво улыбается, — доверие, мудрость, вера, надежда и бесстрашие. Это теперь твой цветок. Ухаживай за ним, он мне дорог. От чего возникло это ощущение, что королева не представляет никакой опасности, Юнги не знает, но руки протягивает к ирису, разглядывает, бережно оглаживая только лишь глазами плоские листья растения. Аннабель следит за реакцией, сдерживая себя от смеха, иначе спугнет, и продолжает рассказ. — Они стойки к холодам, не нуждаются в частом поливе, так что на первый раз, думаю, тебе будет легко с ним, — девушка встает с края постели, направляется к окну и, лаская занавес подушечками пальцев, теребя его легким взглядом, щурится от улыбки удовлетворения, увидев благодарность в чужих, наполненных тонким счастьем глазах. — Должны прожить около семи лет. Береги его. — Обязательно, — вдруг хрипит от непривычки разговаривать Юнги. — Спасибо Вам большое. — Ох, брось эти формальности, — хихикает королева, — называй меня по имени. Никаких "Вы", договорились? — Аннабель расправляется, важно поднимает подбородок и наигранно гордо продолжает. — Это приказ. Секунда тишины, и девушка, не выдержав за зубами выбивающийся наружу смех, вдруг прыскает и заливается игристым голосом в унисон, казалось, тихому и низкому хихиканью под скрывающей рот ладошкой парня. Юнги замешкан. Он сжимает губы, чтобы не засмеяться громче, и не понимает. Ничего не понимает. Следит за юной девушкой, наклоняя голову, глаза не отводит, ждет чего-то взамен, наверное. Обязанности, оплату за это. Однако, ее не получает. Безвозмездный подарок? — Почему Вы... ты так добра ко мне? Девушка вопросительно оборачивается на юношу, будто бы услышала нерадостную новость и с тем же удивлением кидается обратно к кровати, желая схватить сожалеюще Юнги за руки, но останавливается. — Ты же не плохой. В твоих глазах нет ненависти и злости. Ты не виноват, что с тобой так поступали. Видно же, что тебя там не на руках носили, а издевались зверски! Губы ее сжались, грудь стала вздыматься быстрее, биение сердца участилось. Было видно, она обозлена. — Но с нами так и справляются. — С кем "с нами"? — расширенные голубые глаза желали ответа, получи она его тут же разберется с этой несправедливостью, но Юнги молчал. Боялся. "Как она может не знать обо мне?" Вчерашнее представление на глазах у всех ясно дало понять, кто он такой и кем рожден был. Но девушке либо все равно на сущность, либо она не знает об этом. Кажется, Юнги склоняется больше ко второму. — Со слугами. Юнги выкрутился простым и, казалось бы, самым очевидным в его положении ответом. Аннабель кивнула слабо, но запротестовала хмурым и презренным взглядом. — Не понимаю я этого. Они тоже люди. Я отношусь ко всем в равной степени. Не люблю неравноправие. Каков король, таков и его народ, верно? Юнги ухмыляется ее словам, она права. Должна быть права. — Повезло же вашему мужу, — улыбается он, на что девушка, тут же покраснев, начала теребить свои непослушные кудрявые локоны. — Я надеюсь, Ваши слова сбудутся. Веснушки на женских щеках заиграли под солнцем вместе со смущенным приглушенным смехом. — Твои. Юнги, "твои" слова. Не "Ваши", мы же договорились. — Прости. Юнги смущен не меньше. — Что ж, отдыхай, набирайся сил. Тебя лечит наш лучший лекарь. Слушай, что он говорит и поправляйся. Мысли Юнги тут же врезались друг о друга, стоило ему услышать тихий захлопывающийся дверной щелчок, когда вышла с покоев Аннабель, и разобрать, услышать каждую из них было слишком тяжело. Поэтому, обессилев от разговоров, в которых не особо то и принимал участие, он кидает голову на подушку и утопает в беззвучном сне, который наутро сразу же забудет.***
[The cheek of Night - Abel Korzeniowski]
Зайдя в огромную холодную столовую, взгляд короля сразу же пал на раздражающую его нутро персону, что уже заканчивая с трапезой, выходил из-за стола, потирая рот концом платка, и пусто смотрел на грязную посуду. — Уезжаете? Чонгук обернулся на знакомый голос и слабо опустил голову, поняв, что беседу начал его "обожаемый" старый друг детства. — Рад этому? Могу остаться еще. — Нет, не можешь. Все вещи собрали? Чон брезгливо морщится такой королевской выходке, но виду старается не подавать. — Все. За исключением одной безделушки. Она же еще у тебя, да? Могу поспорить, до сих пор с ней спишь, — принц язвит кисло королю в лоб, а тот, непрожигаемый на слова Чона, сохраняет свой хороший настрой, ведь показывать пошатнувший принцем покой - признак поражения. — Ах, ты о той самой игрушке? Право, я уже и забыл о ней, — вежливым, но с густой каплей угрызения голосом цедит сквозь каменную улыбку Чимин, легко вскидывая брови. Молчит минуту, щуря глаза в потолок, вспоминая ложно о чем-то, делая вид, будто бы первый раз о ней слышит, хоть и не правда это. — Ты, я посмотрю, волнуешься о своей вещице? Но спешу расстроить, скорее всего твой неуклюжий подарок уже где-то странствует по грязным и мокрым переулкам крестьянских поселений. Королям такие безделушки не нужны. Чон доволен представленной пред ним маленькой сценой и, впрочем, удовлетворен. Вот только немного оскорбление горло чешет, и львы обеспокоенно клыки обнажают. Утром следующего дня пошел снег. Холодный ветер трепал золотые волосы, а лицо, обрамленное стальной серьезностью, было обездвижено насыщенным отсутствием эмоций. Единственное, что было видно Чону - его злорадная, ощутимая сквозь толстую стену маски улыбка. Которая до язв в желудке раздражала. Прожигала в необузданной зияющей дыре новую. Глубокую. Противно смотреть на то, чего добился его враг без всякой помощи. Что счастлив тот и обзавелся идеальной глупой женой, скрестив с французской страной мирный договор. Что стоит пред ним твердой уверенной статуей, непоколебимый даже ветром. И хочется короля этого проткнуть очевидным уколом, который раскроет его и так распахнутые несчастные глаза. — Не будь таким самодовольным, Пак Чимин. К каждому приходит свой конец. Король на это, беззвучно сузив губы в трубочку, поднимает брови и учтиво кивает принцу, скрепив перед собой руки в замок. Он незаметно переступает с ноги на ногу от холода, игнорирует внутреннюю дрожь и сжимает зубами внутреннюю сторону щеки, расслабив губы. — Судя по тебе, я вижу наглядный пример, кого этот конец уже навестил. Поживем, увидим. Глаза - щёлочки. Скверная нежная улыбка. — Помяни мое слово, — цедит обозленный поверхностной дерзостью Чон, — я буду наблюдать, как на коленях будешь умолять меня о своей смерти. Вот увидишь. — Всего доброго, Чон Чонгук. Будьте осторожны на дорогах. — Это угроза?! Но Чимин не слышит. Обернувшись и взмахнув меховым толстым плащом, уходит в замок, отвергая противные, режущие слух речи двоюродного брата и шмыгает носом, войдя в теплые коридоры. — Что ж, — хлопает рукавицами, стряхивая с них снег на пол, — приготовьте чего-нибудь горячего. Впервые за долгое время, я так голоден.***
[Tanz Uber Die Brücke - Faun]
По приезде домой принц, не снимая с лица суровое, пропеченное тлеющей завистью в зрачках напряжение, направляется твердым шагом в свою комнату, оставляя за собой толстый, пропитанный снегом шкуры зверя, мокрый шлейф на бордовом ковровом полу. Протоптанные следы чернели под подошвой, хранившей в себе множество запахов, а прожженный складкой лоб блестел под языками пламени, разосланных по всему периметру каменных и таких же холодных, как и все чувства этого замка стен. Чонгук кривит губы от злости, не в силах больше сдерживать в себе накопившиеся тяжелым грузом эмоции, капающие с каждой пропущенной сквозь пальцы секундой сгустки ненависти и вожделенного до побелевших костяшек желания втоптать это до тошноты отполированное грязной гордостью лицо Пака в основание своей ступни. Чтобы тот своими мерзкими, влажными до отвращения, жирными губами вылизывал свои выплюнутые когда-то в грудь Чона слова и замаливал грехи королевские достопочтенными низкими способами. Принц рычит, рукоять крепче под собой сжимая, давится льющимися через край прихотями, исполниться которые вряд ли смогут. Поэтому, чтобы не отставать от важной влиятельной персоны, которая на самом деле нисколько не волнует Чона, он спешит к отцу с новостью о том, что готов принять будущую супругу. Хотя нет, волнует. Через чур сильно волнует. Родители рукоплескают благородно, вздернутые подбородки возвышая к небесам, и важно хлопают выплавленного под их рамки сына по плечам, сладко оплодотворяя его слух желанным отцовским "Я горжусь тобой". Это всё, что ему нужно. Это всё, что ему правильно. И этой ночью Чон не приказывает новому соратнику подобрать для него живой сосуд, не ласкает речами вампиров жалких, чтобы убить внезапно, наслаждение за это получить, нет. Он просто бездумно и без предупреждения режет им горло в подвалах темных, злость наружу алыми струями выплескивая. Издевательски, без голоса и крика, мажет острием меча своего верного, никогда не предававшего хозяина, и только губы кусает, силы прилагая, когда лезвие притупляется. Этой ночью в замке истошно вопило отчаяние. Этой ночью в замке не осталось ни одного королевского сосуда.***
[rad - faun]
Влажная земля источала запах металлической грязи вперемешку с дурманящим нос кровянистым ароматом. Блестящая, черной яркости вскрытая роза на шее проливала медленные дорожки, орошала почву питательными соками. Бездыханное, недавно еще живое тело обмякло на мощных толстых корнях, выкорченных природными условиями над поверхностью, на руки оседали падшие с неба белоснежные хлопья, а лицо, обезображенное пастью хищника, замерло в своем отчаянном выражении. Все тело в мертвом танце фарфоровой сломанной куклой криво пало в бесконечный сон на багровом снегу, ожидая свою костлявую холодную спасительницу с пустыми глазницами. На сухой коре над макушкой жертвы выделялись глубокие надрезы, образующие символ хищников - два наточенных длинных клыка. И в щелях дерева краска багровая, уже высохшая пропитана. Трое безмолвных властителя, погрязших по локоть в кровавой мести, оставляли за собой шлейф запахов и свои отметины победоносные на сырых стволах около трупов, заслуженно получивших своё наказание.