[ von den Elben - Faun ]
— Что ты у него делала? Аннабель вздрогнула от неожиданного, свойственного лишь ее молчаливому и серьезному мужу голоса за ее хрупкой спиной и обернулась, глубоко набрав в легкие побольше воздуха. — У него? Будто бы не знает, о ком это он. — У того, кого лечит наш лекарь, — Чимин не хочет произносить имени, не хочет пробовать его на вкус, ему просто нужно зачем-то знать причину ее присутствия в покоях юноши. — Я подарила ему свое растение. Ирисы, знаете о таких? — глаза ее заблистали озорными солнечными зайчиками в голубом широком небосводе. Длинные ресницы легко опустились, а на губах заиграла нежная улыбка. — Знаю. Пак стоит перед ней, сидящей в кресле, вышивающей крестиком разноцветные пейзажи, он ждет продолжения. Аннабель откладывает работу, сделав прежде пару узелков на полотне, чтобы швы не расходились. — Мне было пятнадцать, когда я посадила их у себя в саду. У меня был роскошный сад. Прекрасный. Я любила каждый росток на той полянке, и, право, могу согласиться, что скучаю по нему. Оттуда открывался прекрасный вид на обширные природные владения, — в уголках начала собираться влага, королева сморгнула скопившийся в них блеск и засмеялась тихо, для себя будто бы, переведя полный ностальгии взгляд в окно. — Поэтому, когда я узнала, что переезжаю к своему мужу в другое королевство, я позволила себе забрать только Ирисы. Мои старшие сёстры позаботятся о садике, я не беспокоюсь за него. Но Ирисы - первые цветы, они мне дороги. Чимин нахмурен. Сосредоточен на ее тонких словах и меланхоличной улыбке, на целованных солнцем щеках и мокрых ресницах. Чимин не чувствует к ней симпатии, не видит в ней жену свою. Но и черной ненависти к девушке не испытывает. Он ничего к ней не чувствует, и это, пожалуй, самая огромная честь для первой женщины, что не вызывает в нем отвращения. Потухшие и сожженные крылья, некогда порхающие над землей, невинным детским смехом, разнеслись по ветру прахом и больше не тревожат хозяина. Хозяин мертвенно спокоен. Безразличен. Равнодушен. Чимин не черное и не белое, что преследовало всю его жизнь. Чимин - линия прозрачная, еле видимая, граничащая между цветами. — Он что-нибудь тебе говорил? — обеспокоенно интересуется Пак. — Нет, вроде. Он довольно молчалив. Для Чимина слезы - открытая рана слабости, вскрытое черепное доказательство королевского позора, что смог увидеть когда-то Юнги в одну из проливных на свет внутренних эмоций ночей. И скрывать ту сцену - самый важный из всех хранящихся под замком секрет. — Молодец, — иглою в лоб произносит король, коротко улыбнувшись и послав девушке молнию снисхождения, кивает быстро и покидает комнату.[ any other name - Thomas Newman ]
За дверьми тошнотворная пустота в желудке ощущается, а спину холодит деревянная поверхность за тканью белоснежной рубахи. Пак закатывает рукава до локтей, постояв минут шесть у створок, вбирает в себя побольше воздуха, оглядывается по сторонам и, оттолкнувшись от стены, распрямляется и направляется в покои юноши, приехавшего с чужих границ, раскачивая походку. Спустя длинный путь под вспотевшей ладонью оказывается холодное кружево дверной ручки. Сердце странно встревожилось в грудной клетке, заходится страхом для короля непонятным. "Что, если засмеет? Что, если пальцем укажет в сторону слабую и рассмеется в лицо?" Чимин проглатывает невидимый комок, сотканный из воздуха, и приоткрывает двери. За узкой щелью между створок видит спящего. Король намеревается уйти, сочтя неприличным поступком - разбудить парня, но сам Юнги, уже перевернувшись сонно на другой бок, разлепляет глаза, кутаясь глубже в пушистое одеяло, и утыкается носом в подушку. Смотрит вдаль, щурится. Понимает, что за дверью стоит сам король и не понимает, почему прячется. Чимин расправляет плечи, поймав на себе чужой взгляд, вдруг опомнившись, и возвышает подбородок, входя в покои и прикрывая за собой аккуратно створки. Молча, стуча каблуками по полу, проходит, садится на стул, придвинув ближе к кровати. — Покажи. Вопрос в карих глазах напротив превращается серым смятением и неловкостью, давящей на переносицу тяжелым грузом. — Твое тело изуродовано. Покажи мне, что сделал этот зверь с тобой. Если бы перед ним стоял лекарь и требовал показать свои раны, Юнги бы не мешкал, выполнил бы. Но перед ним сам король, который за неверное движение вправе лишить головы. Король, что той самой ночью ослаблено с опухшими глазами спал на его коленях, будучи пьяным и мягким. Король, что учтиво с серьезным видом просит его показать обнаженное тело, ведь живого места в нем не осталось. Просит. Не приказывает. — Не то стесняешься? — натянутый уголок губ под спущенной слегка головой и треплющая выбившаяся прядь касается расслабленного лба. Юнги сбит с толку. — Что Вы, Ваше Высоч... Светл... Величество, — запинаясь, кряхтит сорванным голосом парень, пытаясь подняться на локтях. — Я сейчас. Попытки встать длятся вечность, и спустя ожидания он твердо и уверенно сидит. Чимин не помогал ему, нет. Он смотрел на него, наблюдал. То, как рвет все силы лишь на то, чтобы встать. Чтобы исполнить просьбу королевскую. И ему это, впрочем, нравится, губу мысленно изнутри кусает, чтобы не ухмыльнуться, иначе покажется невежливым. Юнги обращает осторожно глаза на короля, словно пес, провинившийся перед хозяином, и опустив их вниз, поднимает сорочку, обнажая напоказ высохшие раны. Испещрённая уродливыми нитями белоснежная кожа отразила на лице Пака кривую гримасу. Обожженные пальцы невесомо, касаясь только уцелевшими подушечками, держатся за край одежды, а лицо утоплено в правом плече. Пак встает, обходит кровать сзади, чтобы посмотреть на спину и беззвучно охает, увидев расписную грубым художником картину, рот его сломленно дернулся от отвращения. — Прими мои извинения за моего брата. Он очень глуп и вспыльчив, — произносит, наконец сев обратно на стул. Перекидывает ногу на ногу и опускает ладонь на колено. По расслабленной позе и не скажешь, что в этом человеке течет благородная королевская кровь. Совсем не тревожащая прядь на лбу дополняла образ своим несвойственным и домашним уютом. Белая помятая рубаха, засученные до локтей рукава и свободные не прилегающие штаны. Кожа его дышала свежей неутомленностью, оголенная шея не напряжена, освобождена от серебряных цепей, кулонов, пальцы не обрамляли кольца, и в глазах не сочилась черствая прихоть поубивать каждого, кто попадется на его пути. Чимин прикрывает глаза, совершая глубокий вдох, не упуская момент, когда через маленькое окошко зашла погостить небольшая порция зимнего воздуха. Безмятежный покой умиротворял бушующие мысли, убаюкивал их, а те оседали на дно спокойным сном. Обезображенное тело нисколько не радовало Пака, но и не злило. Сейчас, ему ничто не угрожает. Он в безопасности. Спущенные с поводка внутренние черти бессовестно расправляют колючие крылья с дерзкими вопросами. И король с ними согласен. Чимин и не знает причину своих намерений, но утешает себя же, что парня нужно отблагодарить за хранящее молчание. У них у каждого свои секреты напополам, раскрытие которых повлекут за собой неприятные последствия. — Никому не говори об этом. Это приказ. И Юнги не задает лишних вопросов - он все понимает, о чем он. Только слабо кивает в ответ и опускает сорочку вниз. — Ты можешь быть свободен, как только выздоровеешь. Король Пак сминает губы и еле уловимо строит улыбку, одаривая Юна теплым взглядом. Кротко треплет его по колену сквозь одеяло и, встав со стула и поправив рукава, замирает. Ждет, когда юноша совершит поклон хотя бы головой, и, остановившись перед выходом, бережно прежде положив на прикроватную тумбу маленькую сладость, удаляется с покоев. Юнги смотрит вслед, затем переводит взгляд на тумбу и смущенно улыбается.***
[ ode for guinevere - classical study music ]
С высоких окон виднелась серая крыша замка, заливающаяся кровавым маревом. Мутный от снега ветер бился в стекла, намереваясь без разрешения вторгнуться в чужие владения, чтобы унести с собой завидную теплоту. Раны больше не болели, конечности не ломало. Лекарь постарался на славу, и Юнги быстро пошел на поправку. Он уже твердо стоит на своих двоих и благодарит своего спасителя в низком поклоне, на что мужчина, серьезно нахмурившись, ругает юношу за опрометчивость и торопливость и наказывает не делать резких движений. Лишней работы ему выполнять не хотелось. — С тобой покончено. Жив, здоров, как и просили. Ты теперь свободен. Собирайся и спускайся на ужин вместе со всеми. Одежда здесь. Джехён распрямляет новую одежду для Юнги на изголовье кровати, осматривается, не забыл ли свои вещи, приборы, складывает лекарства в свой маленький расписной сундук, щелкает позолоченной застежкой и, еще раз оглянувшись и пробежав взглядом по комнате, оборачивается на пятках и выходит с помещения. — Не задерживайся. Легкая тошнота подступала к горлу с мыслями о совместном ужине. Непривычное обращение и честь разделять с другими стол заставляли Юнги думать о своей проблеме. Он, как вампир, не мог употреблять в пищу то, что ели люди. Кроме мяса, конечно же. Но унаследовав желудок от отца, он все же мог иногда поесть нормально. Не всегда, но мог. Поэтому, надеясь на лучшее, Юнги стягивает с себя природнившуюся за столь не короткое время сорочку, и надевает предложенный лекарем костюм. Вдыхает глубоко, переводя дыхание, рука дрожит над ручкой и выдыхает, открыв дверь и пролив в коридор порцию света от свечи. Джехён даже не сказал как пройти в столовую, за что принимает от Юнги мысленное саркастичное "спасибо". Пройдя темные пути, держась около стен, он находит лестницу, ведущую на нижний светлый этаж. Оттуда доносится женский смех и звон бокалов. И пока Юнги осторожно спускался по ступенькам, крепко держась за витиеватые поручни, он слышал помимо уже знакомых голосов один чужой и странный. Игристый тон его отголоском сворачивал воспоминания из глубин памяти. Интерес ярко затрепетал в животе, он ускорил шаг и, наконец, дойдя до арки, куда вела в конечное место назначения, остановился и прислушался к звукам. Все молчали. — Юнги? — донеслось громко из столовой. В желудке вверх дном перевернулась смелость и задрожала, загоняясь в углы спасения. Парень закусил губу и мягко вошел в комнату, где за длинным мощным столом сидели четверо.[ incantus magicus - John Debney ]
Во главе сидел король Пак, а рядом с ним стройный мужчина с блеском в глазах. Поделенные надвое волосы отливали на огненном свету красным оттенком, рассеченная бровь с высохшей ранкой округлилась, а губы растянулись в широкой улыбке. По другую сторону от короля скромно хихикала Аннабель. Ее распущенные кудри хаотично облепили хрупкую спину и шевелились каждый раз, когда юная королева тянулась через стол, чтобы взять тарелку с горячими приготовлениями и предложить их своей служанке. Юнги не знает этих двоих, поэтому кланяется мягко, не утруждая заживших и неокрепших суставов дополнительной работой. — Присаживайся, — говорит незнакомый ему мужчина. Жестом указывает служанке, что стояла в углу в ожидании приказа. Юнги приносят ещё одну тарелку с жареной в ней дичью, перед ним ставят отдельный кувшин и золотой бокал с неизвестным напитком. Аннабель воодушевленно следит за ним, сжимая в ладонях руку служанки, а мужчина с ослепительной улыбкой кивает, чтобы Юнги начал трапезу и откашливается. — Ох, совсем забыл представиться. Меня зовут Чон Хосок. — Моя правая рука, — поддерживает беседу король и, обратив на себя взгляды остальных, невозмутимо возвращается к цыпленку. — Верно, — подхватывает Хосок. — А ты Юнги, я знаю. Тяжело же тебе пришлось. Юнги в смятении, он и слова вымолвить боится, лишнего сказать трусит. Не понимает, отчего к нему так добры. "Этот мужчина знает мое имя, но не знает, что я вампир? С чего бы ему так со мной обращаться? Королева тоже не знает о моей сущности. Здесь видимо только сам король в курсе событий. И что делать?" — Не бойся, пей! — хохочет Хосок, замечая в нем неловкость. — Не отравлено. Юн, почесав слегка затылок, берет в руки бокал и подносит к губам. "Красное. Вино?" Специфичный запах врезается в нос острым металлическим желанным пробуждением. В бокале кружится красный напиток. И напиток этот вовсе не винный. "Кровь?" Поднятый взгляд пробежался по каждому из присутствующих, но никто так и не встретился с ним. Юнги смотрит на Пака и не видит в нем никаких подсказок. "Ловушка?" — Пей же, — настаивает Чон. "Этот мужчина?" Аннабель озабоченно вскидывает брови, заинтересованно пялясь на юношу. — Что это? — спрашивает королева. — Вино, Аннабель, — обрывает ее Чимин, пережевывая во рту каждый кусок от цыпленка. "Король Пак?" Юнги мечется от Хосока к Чимину, окончательно путается и, плюнув на размышления, пробует терпкое "вино". — Ну как? — не отрывает своего взгляда Чон. — Нравится? — Очень, — проглотив порцию долгожданную, произносит Юн и, облизнув губы, осушает бокал полностью, на что вызывает в глазах остальных усмешку. — Давно не пил, — оправдывает свое действие, и все, засмеявшись, продолжают трапезу. Юнги подхватывает. Скрытое под кожей сомнение в мужчине напротив подкрадывающейся кошкой лезет в мысли, не дает покоя, поэтому, откусив кусок дичи, Юн не выдерживает и задает Чону вопрос: — Я вас нигде ранее не видел? На что Хосок, остановившись от царапанья прибором по тарелке, прекращает жевать и, отложив нож с вилкой, вонзается глазами в бледное лицо и ждет причину столь неожиданного вопроса. Но юноша молчит. И Хосок ему ласково отвечает. — Возможно и видел. Я известная личность. Священник, — глаз один щурит, нагибаясь близко к столу. Ухмыляется, впечатывая взглядом Юна, с кувшина напиток в свой бокал наливает, испивает. Жует аппетитно, на спинку стула обратно облокачиваясь, следит за парнем, что двинуться под пристальным наблюдением не может. — А можно и мне попробовать? — не унимается Аннабель и тычет пальцем в сторону секретного алкоголя. — Нет, Госпожа, увы. Вам запрещены такие напитки. Аннабель теперь поворачивается к мужу, ищет в нем разрешения, но получает в ответ вздернутые брови, говоря этим "Что сказано, то сказано" и, надув губы, обижается. Эми утешающе гладит королеву по плечу. За пеленой совместной общей непринужденности скрывалась густая тяжелая неловкость со стороны вампира. Ужин скрашивал женский смех и громкие шутки священника, как бы глупо это не выглядело. Единственное, что напрягало Юнги - это постоянное чувство тревожности и ощущения, что за ним следят. И он, между прочим прав - Хосок не спускал с него глаз. После, служанки приносили сладости. На середине стола красовался фруктовый пирог, а рядом небольшая порция брюквы в мёде. Следом к ним присоединилась маленькая тарелка с зернами и семенами. Король окинул новый десерт взглядом и с немым вопросом обернулся к Аннабель. — О, épices de chambre! Это комнатные пряности, я попросила их приготовить для нас, — рукоплещет королева. — Полный кладезь пользы после плотного ужина. Здесь могут быть кусочки душистого перца и кедровые орешки, обжаренные в меду или сладком фруктовом варенье. Право, оно dragée! Полезное! Облегчит работу в животе, — воодушевлению и богатости восхищения девушки не было предела. Она указывала, какие семена принесут пользу, а какие повысят здоровье, лепетала о свойствах каждого, считая, что остальным это интересно. — Молодец, Аннабель, садись обратно, — вежливо старается произнести Чимин, щуря глаза, растягивает губы. И король не уступает Чону, так же наблюдает за "подарком", следит за поведением, ведь вампирам трапезы чужды.[ humble beginnings - John Debney ]
— Я очень благодарен Вам за помощь, — внезапно нарушив ход мыслей короля, говорит Юнги. — Что ты, — удовлетворенной улыбкой отвечает король, — не стоит. Это лишь знак прощения за поступки брата. — В благодарность за это, хочу отплатить Вам той же заботой, — голова его понуро повисла, вспомнив о родном доме. Ему даровали свободу, но... — Ты свободен, Юнги, отправляйся домой. — Я так не могу, — голос его ломается, не в силах устоять в опоре, — я должен. Чимин хмурится. Не понимает, что его держит. — И что ты здесь будешь делать? У всех своих забот полно, — Пак, кажется, рассержен. Его добротой пренебрегают. Суровость на лице только нарастала в унисон с отягчающим напряжением, повисшим над уровнем ушей в комнате. Температура воздуха, казалось, поднималась, а сбитые с толку размышления несвязно запутались в единый ком. — Он будет помогать мне в саду! — восклицает Аннабель и срывается со стула от внезапной, пришедшей в голову идеей. — Право, мне бы не помешал помощник. Глаза ее заблестели в предвкушении. А на лице эмоция, когда ребенок просит дикую зверушку у себя дома оставить. — Пожалуйста? Только подумайте, в том королевстве над ним так издевались, Вы же не хотите, чтобы он вернулся в прежнее состояние?! Вся работа лекаря пойдет насмарку. Аннабель рассержена, дойдя до столь печального исхода. Напыщенная грудь часто вздымалась, а порозовевшие щеки надулись. Эми незаметно тянула девушку за руку вниз, уговаривая сесть на место, но королева не слушала и не видела ничего, кроме нахмуренного Пака. А он, в свою очередь, изучающе подносит палец ко рту и кусает край подушечки. Глаза плавно переходят к Юнги. — Ты этого хочешь? Вампир стоит, вцепившись позорной безысходностью в скатерть стола, и поднимает настойчивый и уверенный взгляд на короля. — Да, Ваше Величество. Минута тишины, в которой решалась его дальнейшая судьба. Хосок, опустив подбородок на ладонь, следил за процессом игры. Невидимым хвостом, азартом наполняясь, в стороны размахивал, воздух густой рассекал. От одного к другому метался. — Воля твоя, оставайся. Будешь нашим будущим садовником, — смеется саркастично Пак. — Но знай одно, любая искра опасности с твоей стороны и пеняй на свою голову. Доверие моё еще не заслужил. — А я как раз и пригляжу за ним, — мурлычет Чон, довольный разрешенной сценой. На сложенные пальцы опирается, улыбается. "Давно не виделись", — думает.