[ Moon - Edvin Marton ]
Чонгуку не понравилось, как его новый слуга вытер вязкую субстанцию с подбородка, как сдержанно поклонился, выполнив свою работу. — Свали уже, огрызок, — шипит змеей принц, застёгивая пуговицу штанов. Нет, Чону нравился процесс, но каждый раз, спускаясь из фантазий, возвращаясь в реальность, чтобы увидеть перед собой не того, кого хотелось бы видеть, цокает обозленно языком, глаза закатывает. Он злится на самого себя, на свое требующее ласки тело. На то, что не во власти контролировать его прихоти. И двумя минутами ранее, на лицо того юноши, что без эмоций выполнял свою работу ртом, Чон опустил тянучий жгут из слюней, собранных в полости заранее. Потому что лицо не то, чье нужно было. Чонгук считал секунды, пока тот уходил из покоев, чтобы выбежать на свежий воздух, обдать кожу лица холодным ветром. Проснуться, наконец, от сна ужасного. Он корчится от душащего гнева и от отчаянной, палящей легкие боли, топит черную макушку в руках, что тянут волосы в разные стороны от невозможности вернуть свои слова обратно. Разорвать в клочья тот приказ, что когда-то бездумно на эмоциях отдал своему верному псу, подобно тому, как рвет в клочья свои волосы. По щекам стекают соленые и плавящие. Слезы, осушающие синяки под глазами, заливаются каплями в рот, язык корчится от ядовитого вкуса. Из него желчь вся выходит наружу через закрытые веки, и силы напрасно тратятся, выходящие из под пальцев. Чонгук хотел, но пожалел об этом. Чонгук требовал этого, но остался ни с чем. Чонгук приказал. И Чонгук поверженным оказался. Джин перед глазами всплывает, самый близкий из всех возможных предал своего будущего короля не тем, что выполнил приказ. А тем, что его не ослушался. Принц не понимает и то, как мог Джин полюбить вампира? Намджуном оказавшись. Как мог он ради этого существа отказаться от самого Чона? Жизнь ему шепчет, что он и не поймет, пока на шкуре своей не испытает. Тяжелой иронией по губам пробежала дрожь. И только сейчас, здесь, стоя на балконе в одиночестве, пройдя весь этот путь, он понимает, что всю жизнь теряет близких. Потерял когда-то искреннюю любовь от брата, верных слуг, проживших бок о бок. Потерял возлюбленного. Потерял доверие к окружающим, потерял доверие к себе. Потерял самого себя. Среди тысячи родительских ударов по собственному металлу, среди множества изгибов под рамки правил старших, среди выплавленного стандартами эмоций, он глубоко закопал себя истинного. Чонгук, когда ты упустил это из виду? В какой момент началась та перемена? Когда наступил на его горло мохнатый свирепый лев, завладев чужой душой? Ведь где-то там, за ребрами, ещё ютится фиолетовый зверек, и в радужке глаз его еще можно найти этот оттенок. Но тусклым стал, краску свою навечно с грязью смешал. Потому что тот, кто мертв не воскреснет, и то, что когда-то было прекрасным, не вернется. Ничего не вернется. И это раздирающее осознание цепляет на повинного ошейник массивный, безвыходным псом, заложником костлявой женщины становится. Уйти с ней хочет. Встретить прошлое желает. — Можно я побуду наедине с самим собой? — шепчет принц, сминая мокрые губы. Задает вопрос пустому отражению и глубоко медленно выдыхает, опускаясь на пол. Он смотрит на звезды. Заплаканный, измученный. Изувеченный королевской судьбой строгой. Ветер ласково обдувает влажное лицо свежей прохладой. — Спасибо, — благодарит покинувшего лишь на эту ночь клетку льва. — Спасибо.***
[ Menuett - Faun ]
Влепившийся снежный ком на удивленном лице юной королевы раскрошился в следующую секунду и затерялся на поверхности белых рыхлых бугров. — Как смеешь?! — пищит она, рванув в догонку за смеющейся служанкой, что совершив пакость, уже убегала от Аннабель, тяжело перебирая ногами в сугробах. — А ты попробуй, догони. Приму твое наказание! В Эми горел заигрывающий огонек, а в поддающихся движениях читалось желание быть схваченной. Увлеченно следящий взгляд охватывал каждую крупинку в образе королевы: спутанные кудри с хлопьями снега на них, пушистые белые ресницы и красные щеки отдавались в служанке летающими бабочками под ребрами. Такими же ясными и голубыми, как радужка бесконечно красивых чужих небесных очей. И в отражении белоснежного ковра они становились еще ярче и прекрасней. С полуоткрытых, блаженных сладкой приятностью глаз Эми веяло тёплой, согревающей любовью, стоило посмотреть на свою возлюбленную. Лакомый кусок для нее - смотреть, как заливается смехом Аннабель, как корчит нос от чешущего ощущения после снега и как вызывающе кидает взгляд исподлобья, взывая на реванш, на честный поединок. — Ты слишком быстрая, — жалуется та, наконец, опустив руки. Эми растрогана и повержена. Удручающе тянет протяжное "О-о-о", будто котёнку умиляется, и, подойдя ближе и опустив руки на ее плечи, заглядывая в самое лицо, получает в отместку порцию снежной пощечины. Служанка падает на спину, а за ней и королева заваливается, путаясь в одеяниях, меховых плащах и длинных кудрях. Они катаются по сугробам, переваливаясь друг на друга, сминая чужое тело собственным, и, когда одна из них одерживает победу, гордо оседлав вторую, обе замирают. Эми держит в ладонях готовый снежок для атаки, чтобы отомстить за недавний бой, но рука так и не двигается над головой, не в силах умыть снегом королеву. Смех их стихает. Сменяется тишиной. Наливные пылающие щеки, сбившееся дыхание, открытый рот, жадно глотающий морозный воздух, раздирающий горло, и розовые губы бантиком, манящие Эми сделать то, о чем она пожалеет. Но не делает. Было бы глупо и опрометчиво. Глотает это желание, быстро чмокая королеву в красную щёку, и влепляет после большую порцию снега в лицо. Аннабель вопит и пищит от необычного умывания, стряхивает с себя остатки, принимает помощь от злорадно смеющейся служанки, и твердо устояв на поверхности, толкает Эми в снег лицом. — Сдаюсь! — кричит она в белоснежную землю. — Ты победила! Победоносное выражение, и Аннабель, удовлетворенная работой, переводит дыхание и поворачивается в сторону дворика за дворцом. За стеклянными стенами на голой земле на корточках сидел Юнги, сосредоточенно наблюдающий за ирисами, скрестив руки на груди, положив их на колени. — Они от этого быстрее не начнут расти! — кричит она ему, но тот не слышит. Ответственное поручение не отвлекало его от прочих посторонних звуков, ведь он и сам будто за толстым стеклом, не видит и не слышит ничего, кроме цветов. Аннабель на это мило улыбается и обращает взгляд Эми в ту же сторону. — Он о них хорошо позаботится, — говорит она, поднимаясь из положения лежа. — Можешь, думаю, не беспокоиться. — Нет же, я уверена в нём. Я просто восхищаюсь, — тянет уголок губ, оборачиваясь на служанку, и, вздернув кротко бровями, встает за Эми следом, отряхивая с колен оставшийся снег. — Пойдем в тепло, я жутко хочу выпить чего-нибудь горячего.***
[ Franchino Gaffurio: Beata Progenies - Massimo Lonardi ]
Ночь. Приглушенный свет в их спальной комнате никак не успокаивал короля, наоборот, очень даже напрягал. И свечи здесь не причем: всему виной присутствие юной девушки, что сменив одеяния на ночную, мягко подходит к кровати и, взобравшись, подогнув под себя ноги и опустив ладошки на свои коленки, усаживается рядом. Чимин, в свою очередь, лежит, не двигаясь, повернувшись лицом к окну, и чувствует на спине ее осторожный взгляд. На плечо с ощутимым напряжением, беззвучно разрывающимся изнутри Пака, почти невесомо, опускаясь лишь подушечками пальцев, касается ее рука коротких нательных волосков, а затем и вся ладонь пробует его кожу на вкус. От подступающей к горлу тошнотворной невозможности терпеть это, Чимин вскакивает, на что Аннабель одергивает руку. — Простите, я... — Перестань. Не делай так. Не прикасайся ко мне, — отвечает ей незамедлительно, сжав зубы. В челюстях играют желваки, а по телу, будто по струнам, бегают мурашки. Королева винит себя в содеянном, сжимая губы, хочет чем-то помочь, тянет руки, но вовремя осекается, потому что Чимин зол. Стоя к ней спиной, опускает голову и смотрит с полуоборота назад. Но не на Аннабель, а на ее присутствие. Кидает так и не вылетевшие с губ ругательства и уходит. Пак клянётся, что заключил бы с самим дьяволом сделку, только бы не рождаться королем. Но этот король не понимает, что все его беды не от этого. На этот раз он не играл на скрипке, не терзал себя мыслями и не скрывался в личной спальной. Сидя в одиночестве за длинным столом, Чимин распивал вино. От горя ли? Или от того, что выхода всё не находит? Лицо его окрашено свечами в тускло бежевый, ладонь прижата к щекам, упираясь локтями в стол, образуя на коже толстую складку. Мокрый и далекий взгляд сквозь маленький огонь и прерывистые вздохи наполняли пустую столовую смыслом. И только скрип ножки бокала разбавлял тишину своим существованием.[ The King Harry - Harry Gregson-Williams ]
Чимин не спал всю ночь. Потупив голову, сверлил неосознанным взглядом дерево стола и слушал потрескивание свеч, поставленных перед собой. Под утро огонь в них догорел, а глаза все так же обездвижено обращены куда-то за пределы этого мира. На плечо его опустилась крепкая рука, от чего Пак даже не вздрогнул. — Чимин, ты не спал всю ночь. — Я, — хрипит король и откашливается, прочищая горло, — знаю, — облизывает высохшие губы и, мягко оборачиваясь к Хосоку, в миг дёрнув уголком рта, опускается на спинку стула, шумно и медленно выдавливая из себя остатки скопившегося воздуха. Тянет руку к вину, но чужая останавливает её на полпути. — Не нужно. Чимин? Хосок опускается на корточки, ведя королевское лицо пальцем, нежно дотронувшись, обращает его далекое внимание на себя, смотрит в его потухшие глаза и, кажется, понимает. Чимин только сейчас поднимает вопросительно брови, улавливая запоздало вопрос. — Что такое? — Что с тобой, Чимин? Взлохмаченные пряди нисколько не украшали короля, ему это не свойственно. Глубокие синяки, потрескавшиеся искусанные губы. Это не Пак Чимин. И он не знает, что делать с этим, потому что не хочет этого. Священник поправляет наспех воротник, который никак не мог с утра распрямиться, и возвращает руку обратно на плечо. — Послушай, — усаживается рядом, придвинув ближе стул, и, не отпуская его, продолжает разговор. Высокие скулы стянулись вверх, как только Хосок сощурил глаза. Ему не нравилось состояние Пака. — Хо, я не могу, — протяжно отвечает на выжидающий в глазах, устремленных в душу Чимина вопрос и встает со стула, чтобы понимающе обнять своего воспитанника. — Тише, что ты. Чимин, в этом нет ничего плохого, на самом деле, — теплая ладонь утешающе поглаживает его спину, а в щеку Чона упирается неуложенная светлая макушка, — приглянись к ней, можешь представить кого-то другого? Или разозли себя, посчитав что это ее наказание. Чимин, душа моя раненная, расслабься. Но повода расслабиться ему не было. Не из чего брать этот источник спокойствия. Хотя, об одном он всё же задумался. Чимин слегка нахмурен. — Постой, есть одно, наверное, — низким голосом отвечает на вопросы от самого себя, поднимая указательный палец вверх и возвращая его обратно на губы. — Когда он рядом, я чувствую некую легкость. Мои нервы успокаиваются, и отчего-то меня тянет в сон. Это может показаться странным, но ты знаешь, о ком я. — Ох, что ты, Чимин, — поднимается Хосок, быстро улыбнувшись настроем Пака. — Он не так-то прост. Священник отдергивает подол мантии ногой и начинает массировать королевские плечи, зайдя за спинку стула. — Я так и понял. Хосок зовет слуг, чтобы те привели Чимина в порядок. В комнате с большим зеркалом, они расчесывали его золотистые локоны, приводили лицо в его обыденный строгий вид, мерили одежду, застегивая кусочки украшающей ткани на пуговицы, проходились иголкой там, где нужно, и под конец, дернув за нитку, чтобы та оторвалась, удалились тут же, закончив работу. Вокруг было пусто и холодно. Только густые солнечные лучи туманом сквозь окно просачивались и делали вид, что согревали каменные стены. — Теперь я вижу перед собой короля Пак Чимина, — довольно улыбается Хосок. Он подходит ближе, заходя со спины, и смахивает воображаемую пыль с его плеч. — Мой король, удачи. Чимин смотрит в свое отражение напротив и улыбается, загибая руку перед собой, опуская ее на грудь. — Спасибо. Хотя бессмысленно благодарить его за это.***
[ An Understanding - Harry Gregson-Williams ]
За большим столом с массивными ножками в огромной теплой столовой во главе смеется громко король Хеин, толкая локтем свою стройную жену. Ее осанке можно было позавидовать: отточенные движения и гибкая грация, сжатые губы и черные глаза из под полузакрытых век сверкали молниями, стоило за трапезой кому-то обронить бокал или царапнуть посуду вилкой. По первому впечатлению можно точно сказать, что она из родов Пак. И это правда. Король Минсок ее родной брат. А выдали ее замуж за наследника соседнего королевства ради укрепления власти и взаимовыгодного мира. — Что же? — король обращает внимание всех собравшихся людей поднятым бокалом и откашливается. — Наш сын скоро женится! Будущий король, наконец, станет достойным наследником, скрестив узы с почетной женой из приближенных стран. Господа мои, я хочу поднять ваши бокалы за укрепление силы нашего великого королевства и за будущее её процветание в руках уже моего сына! Выпьем же! Весь народ, что слушал заливные речи, резко встал со стульев, скрепя по полу ножками, отчего королева раздраженно повела бровью, и со звоном бились серебряными бокалами, разливая от столкновения вино на белую скатерть. Сонми поправляет волосы, опустив голову, чтобы скрыть свою нервозность из-за нелепых и неуклюжих действий за этим столом, и одним пальцем загибает прядь за ухо. Любезно улыбается, вернув лицо в свет. Сзади короля потрескивают дрова в камине, а по ту сторону от него сидит сам Чон Чонгук и без интереса, не участвуя в разговоре, приткнув язык к нёбу, наблюдает за тем, как кружится напиток в его посуде. Ладонь его опирается о напряженные скулы, которые передавали тонкую брезгливость не хуже материнской. Меховые шкуры были разбросаны по каменному полу, чтобы утеплить помещение, и когда ранее перед собранием королева настояла на ковровых покрытиях, придающих комнате уют, то Хеин, не удосуживая себя ее просьбами, сделал по-своему. В этом браке не было уважения. Единственную схожую вещь, которую они выполняли с охотой - строгое воспитание сына. — Чон Чонгук? — забирает из гипноза винного круговорота между пальцев сына мать и вскидывает брови, явно ожидая что-то от него. Учтивость и обязательность этикета - головная боль для них двоих. Она сверлит пристально Чона до тех пор, пока тот не выпрямляется в спине. Бровь её выгнулась, она легко кивает и продолжает резать мясо на своей белоснежной тарелке. Он омерзительно кривит рот и, пеняя на головокружение из-за алкоголя, выходит из-за стола, направляясь на балкон. Знакомый морозный и уже родной воздух обдает лицо свежей порцией. Полной грудью Чон вздыхает, наполняя себя жизнью. Он облокачивается на перегородку и скрещивает ноги, наблюдая за ночным пейзажем: густые серые облака под лунным светом, пустые улицы и тихие звуки сверчков. Его вдруг схватило дежавю, и издалека повеяло опасностью. Кислород в миг закончился, дышать было тяжело, горло сводило тяжестью. Чонгук присматривается к горизонту, где начиналась линия леса, ищет в нем подвоха. Знает, что должно что-то случиться из всплывшей перед глазами картинки и не верит. Моргает быстро, сглатывая слюну, увидя в гуще два зеленых огонька. Таких же изумрудных, как и... — Тэхён?