[ Far Horizons - Jeremy Soule ]
Чонгук садится и пододвигает стул ближе к столу. В его комнате просторная кровать, которую он делит с собой, маленькие окна, пропускающие лишь крохотную дозу солнечного света, и теплые коричневые ковры, согревающие ступни натуральным мехом. Задумчивый взгляд теряется под ногами, а легкая складка между бровей, появляющаяся обычно при концентрации внимания, выдавала его сосредоточенность. Хотя это, честно говоря, не помогало. Это было не первое его письмо. Он и раньше их писал, вот только постоянно кто-то отвлекал. Пальцы крепко держат перо, готовые двигаться, выписывать буквы благородным почерком, но не шевелятся, потому что принц пока не успевает схватить за хвост хотя бы одну из сотен мыслей, что ворохом разлетелись после вчерашней ночи. Голос внутри его точно уверен, что ему не показалось. Ему не показалось, он уверен. Принц вспоминает когда-то заставший его врасплох и подаривший ему за это в тот день долгую бессонницу сон и, бросив проигрышно перо, возвращается в пышную кровать с такими же не менее пышными подушками, обессиленный от раздумий, утыкается в них лицом. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним снова появился этот образ. Две изумрудные радужки смотрели в упор на него, затаившись у дерева. Он сходит с ума. В ладонях скомканная складка бархатной постели, а внутри раздирающее желание содрать всю поверхность с себя. Деревянная коробка еще стоит перед ним прозрачным фантомом, а на полках одиноко лежит сломленная хозяином кукла с зелеными радужками и ярко накрашенным лицом. Закусанная губа с таившейся печалью съедает душу. Он обозленно рычит в пустоту, поднимаясь с кровати, и, сидя, смотрит на свои колени. — К чему же ты пришел, Чон Чонгук? Принц оборачивается по сторонам и, глубоко вздохнув, плетется к столу, пишет письма, но не отсылает. За стенами королевства Чон, на окраине леса и правда стоял тот самый. Тэхён проиграл в той схватке с Джином, но выжил. Помилован был доброй душой мужчины.flashback
В ту ночь была гроза, шел густым занавесом серый дождь. Вампир бежал из замка, подгоняемый верным псом Чона с острыми клыками, и когда Джин, схватив его за густые волосы, задержал Кима, он толкнул врага лицом в землю, сминая подошвой голову, вдавливая в ту самую грязь, в котором он же и погряз. — Здесь тебе и место, гнилое отродье, — твердит грубо Джин, победоносно возвышая подборок, прижимая острие меча к шее. — Намджун тоже вампир! — взрывается криком в землю Тэ, срезая звуки дождя. — Ты его любишь, не так ли? — оборачивается, не боясь наткнуться кожей на оружие. — Так почему же я гнилой? — смотрит прямо в глаза, выискивая в них ответа, что так хотел увидеть. Запачканный в мокрой почве, израненный лезвием, пока уворачивался от стражи во время побега, искаженный ужасающей ненавистью от несправедливости, он корчится от боли, от сочащейся крови в боку. По щекам льются горячие слезы, а одежда пропитывается дорогим красным напитком. — Что молчишь? — хрипит иронично загнанный вампир, держась за голову. — Нечего сказать? Лицо поднимает над концом меча, в открытую показывая свое бесстрашие. — Чего же ты ждешь?! Убей меня, давай! Исполни приказ будущего короля, что и приручил меня! Сильный ветер разгонял плащ Джина в стороны, пошатывал под его натиском оружие, неуверенно расположенное в руках, слабой хваткой убежденное спутанными мыслями. Он смотрит некоторое время на павшего, измазанного вампира в кроваво-коричневый и, цокнув языком, сжимая губы, уводит меч в сторону. — Мне жаль твою мать. Убирайся. Тэхён с тяжелым грузом поднимается на ноги, стряхивая с себя жидкую землю, и, облизнув губы, вкусив их горечь, удаляется с королевских краев, опустив устало воображаемый хвост. А в пальцах Джина трофей каштановый, и грустное лицо, окрашенное несчастной судьбой побежденного врага. И сейчас цель вампира, отличающаяся от первозданной, не только месть и свержение короля. Оно демоном осязаемым появляется, искушающим подписать необратимый контракт: спасти брата своего, которого покинул в моменты трусости. Когда бежал из замка, хвост свой жалостливо поджав. Оставил Юнги увядать в лапах жестокого принца. И Тэхён глубоко сожалеет о содеянном и хочет исправить прошлые ошибки. Потому что не хочет терять себя и брата, не хочет будущего без него. Он хочет лишь вернуть былые времена, когда было легко и беззаботно, когда была любовь и теплый дом. Когда была любящая мать и запах ее сваренного сладкого картофеля. Еще не поздно. Тэхён надеется, что можно все решить, что можно все вернуть. Что можно уговорить Второго на то, что так будет лучше. Но... — Лучше не будет, — шепчет Второй на ухо, тайну горькую перед глазами раскрывает. Заставляет ком нитей проглотить запутанных в горле, вьющихся ко всем органам, сдавливая, стискивая, не позволяя свободно самостоятельно вдохнуть. Тэхен тихо наблюдает за принцем, глядя в раскрытые окна, прячась за широким деревом, и впивает от злости когти в кору, представляя как делает это с королевской. — Лучше не будет, — эхом из воспоминаний повторяет, стискивая от бессилия зубы, противится. — Будет. И я это докажу. Юнги, подожди еще немного.***
[ From past to Present - Jeremy Soule ]
Первые проросшие ростки выглядывали из под рыхлой почвы, окутанные каплями недавно политой воды. Юнги держит лейку и аккуратно проходится по местам, в которых он бережно закопал семена новых цветов. Со спины парня появляется Чимин, заинтересованно заглядывая через него на ростки, сцепив за спиной руки в замок, и спрашивает, перекидывая встречный взгляд с земли на вампира. — Не рано ли сажать цветы в такую холодную пору? — вопросительно вздернутые брови и сжатые губы, предвкушающие беседу. Юнги встает, отряхивая с колен остатки удобрения, и сжимает двумя руками ручку грабель. — Вы правы, рано. Но я хочу подарить им закаленную жизнь. Если цветы прорастут, невзирая на холод, значит они будут сильными и крепкими. А если нет, то они слишком слабы для этого мира. — Не жестоко ли по отношению к слабым? Чимин слегка наклоняет голову набок, заглядывая в чужие прячущиеся глаза, не знающие своего места, и, выудив ладонь из-под меховой накидки, указательным пальцем, касаясь бледной кожи подбородка, поднимает лицо Юна, обращая его внимание на себя. — Смотри на меня, когда отвечаешь. Голос спокойный, нравоучительный. Юнги хоть и по возрасту старше, но вот только в этой ситуации он - послушный ученик, воспитанник королевства Пак, ответственно выполняющий свои обязанности. Даже если и не просили об этом. — Такие правила, мой король, очень уместны в нашем жестоком мире. Выживает ведь сильнейший, правда? Чимин, кажется, растерялся на миг подобным словам, опешил от того, что подобные речи излагает столь хрупкий вид кукол, которых нужно только на полке у себя хранить, да пылинки сдувать, любуясь тонкой красотой фарфора, но смятение не показал. Заводит, улыбаясь, прядь за ухо и все с той же эмоцией кивает, прикрывая глаза. У Юнги белая развязанная рубаха, оголяющая белоснежные острые плечи и грязные от копошения в земле штаны, свободно прилегающие к хрупким щиколоткам на конце. Он полностью весь осыпан невинным блеском под солнечным объятием, льющимся сквозь стекла теплицы, а редкие, но длинные ресницы трепещут от того, что глаза бегают по углам, все так же не решаясь выполнить королевский указ смотреть в лицо Паку. С полуоткрытого рта что-то норовило выйти, и Чимин, пока был в ожидании, ловит взглядом форму его губ. Завороженно обдумывая, на что это похоже, совершая внутри себя какие-то выводы и заключения, Юнги оказывается в неловком положении, когда замечает чужой взгляд не там, где должен быть. Он лишь замирает и ждет в тишине, когда король вспомнит об этом. — Твои губы цвета нектарина. Оба замолчали, потому что Пак не хотел произносить этого вслух. Само собой вырвалось некрасивым образом. И чтобы не терять уверенность, Чимин отлепляется, наконец, от губ и продолжает непринужденно. — Я просто люблю этот фрукт, — смеется, оправдываясь, ладонью собственные губы прикрывает. И легче не стало. — Впервые слышу. Какие они? Юнги подходит ближе, явно увлеченный неизвестным плодом, а Чимин, замечая интерес в глазах снизу, усаживается в кресло и, совсем забыв о втором, вставая, чтобы взять ближнее, пододвигая его ближе к себе, приглашает парня сесть на соседнее. — Это, — продолжает Пак, раскачиваясь, — как персики, только не пушистые. — Пушистые? — Не волосатые, — исправляется король, но вопрос в лице Юна удваивается. — Волосатые? — давит внутренне смешок, потому что звучит довольно глупо. — Гладкие! У них гладкая кожица, — поясняет Чимин, наконец опуская взгляд с парня, переводя его в даль, и, примеряя выражение лица учителя, задумчиво показывает в воздухе его размеры. Юнги только кивает непонимающе и хмурит брови, ухватившись одной рукой за подбородок, а вторую, сунув в подмышку для удобства. — Вот как, — заключает Юн. — А они... — Да, есть сорт, который устойчив к холодам. Юнги, ты слишком многого от них ждешь. Не переусердствуй - погубишь, — серьезный вид короля, скользящий по губам палец. — Рад стараться, — наигранно лепечет Юн, кланяясь перед королем. Чимин удовлетворенно откидывается на спинку. Кажется, прямо сейчас ему хорошо. И ему не показалось.[ Libera, Robert Prizeman - Coventry Carol ]
В очередную ночь, когда за витражными стеклами сгущалась темнота, и собиралась ночная птичья живность, ухающая под окнами, специально будто бы нарушая внутреннюю королевскую гармонию с тишиной, Чимин не спал. Он лежал на шелковых постелях, глядя в бархатные потолки и размышлял лишь о том, что он должен сделать, когда войдет Аннабель. Но та все не появлялась, и король начал было волноваться. И не из-за отсутствия жены - что-то не так. На позолоченной узорами прикроватной тумбе, танцует плавно язычок пламени, заманивая глаза Пака медленно и сладко сомкнуться. Стук биологических размеренных часов отказывается идти дальше, нарушает свой ход, как только за спиной послышался скрип спальной двери. Свеча дрогнула, явно испугавшись в унисон с королем. Его тошнило и выворачивало наружу от пустоты дня. Чимин сегодня не видел Юнги и поговорить особо было не с кем. Хосок вернулся в церковь, объясняя свой внезапный уезд срочными внеплановыми делами, а Аннабель избегал. Юная девица на протяжении всего вечера ластилась около него, пытаясь принять хоть какую-нибудь взамен толику отдачи. Но Чимин был непробиваем, брезгливо кривил линию пухлых своих губ, дабы не срываться на невиновной жестоким и незаслуженным раздражением. — Не приставай, — приглушенно кидал через плечо, проходя почти сквозь нее. Аннабель для Чимина - призрак без голоса, удостоившийся находиться в стенах замка королевства Пак, и этого, впрочем, более, чем достаточно. Плотно сжимающиеся челюсти, и вот бывшая принцесса поимела наглость ухватить короля за большой палец. Она не смеет смотреть в его лицо, явно понимая свою дерзость, но так и не приглушив в себе любопытство и отчаяние, принимает запретную руку всей своей тонкой ладошкой. Пак не двигается, привыкает. Чувствует как та, не получив в ответ грубость, заходит дальше, трогая его запястье, лаская большим пальцем бархатную кожу, которую Чимин уже мысленно оттирает травяной мочалкой в большой бадье этим вечером. Как можно поскорее. И когда молодая королева доходит подушечками пальцев до внутренней стороны локтя, Чимин шипит, сжимается всем телом и неосознанно хрустит чужими костяшками, отдирая от себя грязный запах. Слышит тихий писк и, опомнившись, ослабляет хватку рук. Аннабель обнимает пострадавшую родную руку, решаясь подуть на нее, но осекается и, молча, опускает покрасневшую ладонь. В голове у Пака мелькает извинение, но вырваться - сровне глаза выколоть и на блюдечке врагу своему на завтрак предложить. Он учтиво вскидывает брови и, выходя из зала, захватывает с собой прозрачный флакон с серой крышкой, настоятельно предложенный священником. — Сегодня ночью я приду. Будь готова. Оставшееся до этого время мчалось, словно умалишенное, издевательски смеясь над нервозностью короля. Оно возвышенно вздирало подбородок, предвкушая наступающий на шею с каждой секундой час. И вот он, уже лежит в покоях, ожидая свою королеву. Она входит совсем тихо, оповещая своё присутствие скрипом мощной двери. В ее сжимающих подол ночного платья пальцах ткань хлопковая и отвага литра два. Аннабель идет по толстому ковру на цыпочках и спотыкается о складку, вызывая в короле глубокий выдох. Взбирается на кровать, шурша постелью, рядом устраиваясь с ним, и дергается коротко, когда Чимин поднимается и садится на колени, располагаясь напротив девушки. Загнанное, бьющееся в глотке сердце раздирает грудную клетку, разбивает ее стенки, словно стекло под натиском чугунного орудия идет по трещинам от неправильного его удара. Король разглядывает ее потерявшее краску лицо, проходит взглядом по губам и сжимает свои. Слишком приторно, отвратительно сладко. Язык тычет в нёбо, а зубы закусывают внутреннюю сторону щёк. Рука девушки тянется к чужому, но услышав львиное рычание, с болью возвращается и припечатывается к изголовью. — Я не позволял. Вбивает слова живые в чужое лицо, невесомо касаясь мягкими губами лба, словно приказ отдает не человеку, а тому, кто в голове ее живет, низко указывая на принадлежащее ей место, опуская позорно вниз. По ладоням королевским проходит волна громкого зуда от желания сомкнуть пальцы на тонкой шее и совершить свой королевский долг. Вот только процессия закончится очередной женской смертью, что так давно не видел король. Соскучился уже. Внутри из низа к самому верху подступает легкое головокружение от горящих мыслей выполнить, что приказывает голос, соскучившийся по насилию и желанным девичьим крикам. Раньше он делал это чаще, когда был моложе и бездушней. Когда была жива его мать, сующая нос туда, куда не просили. Когда еще был жив его отец. И, кажется, вновь ностальгические ощущения шепчут ему на ухо, что таким образом он немного вернет прошлое, почувствует во рту ту кислую похоть от аромата потухшей увядающей души мученицы. В глазах разгорается пламя от увиденного будущей картины, а действие снадобья заставили организм заработать без надобного желания хозяина. Чимин, упираясь на локте, тянет за кольцо шкафчика и достает из тумбы синие недлинные ленты. Возвращаясь к девушке, оттолкнувшись прежде рукой от кровати, отдавив коротко мягкий матрац ладонью, чтобы сесть обратно, он привязывает ее руки к прутьям изголовья. — Чтобы не делала то, о чем не просят, — отвечает в миг возникшему удивлению со стороны девушки король. Прядка светлых волос, выбившаяся по обычаю из общей колеи, качалась рвано в стороны, пока король затягивал узлы покрепче, чтобы та не вырвалась и не испортила процессию. Король отодвинулся, соединив указательный палец с губой, оценивая расположение. — Мне не нравится то, как ты смотришь. Закрой глаза, Аннабель, — заканчивает фразу у самого уха, касаясь горячим дыханием мочки, соединяет концы ленты сзади головы, путаясь раздраженно в кудрях, сплетает узел и довольствуется тем, что его королева слепа. Пак расстегивает пуговицы рубахи, а юная королева уже задыхается от оглушающих звуков ткани. Вслед за рубахой на пол падают штаны, обнаженный король, выпрямившись на коленях, запускает руку под спину, пристраиваясь ближе. Останавливается, обдумывая и наклоняя поочередно голову в стороны. — Нет, — сам с собой ведет монолог, переворачивая Аннабель на живот, тем самым руки ее теперь крестом держатся на лентах, стянутых за прутья. Она молчит смиренно, выжидает чего-то одухотворенного, за гранью таившегося. Звуки смущают, но не позволяют на это как-то отреагировать. Чимин скользит по уже разогретому, готовому от снадобья стволу ладонью и вновь движется к открытым дрожащим женским бедрам. Второй рукой король держит подол ее ночного платья, чтобы тот не спадал с талии. Чимин рычит от исступления перед желанием. И желание это вовсе не благоприятное для жизни королевы, но Пак сдерживает порывы сжать ее тело до сломанного хруста голыми руками. Посмотреть хочет, что из этого станет, во что превратится. Плюс в коллекционную золотую полку к тем, кто уже сломан давно и в земле теплится холодной, оберегающей девичьи трупы от лишних любопытных глаз. Иначе в ту пору объяснить поступки принца было невозможно. И мать, храни ее Господь, сбрасывала столь тяжкий вес на непостоянный сложный характер ее сына и неправильное усвоение обучения в стенах святого убежища. И сейчас Чимин не жалеет спущенной в ее адрес грязи, коей она и представлялась в глазах молодого принца. Он только кудри светлые на себя тянет, сворачивая на кулаке, ожидая, что шея ее тонкая пойдет по трещинам. Рычит сдержанно, представляя на себе цепи мощные, чтобы не сцепиться с нее и не наброситься клыками в кожу тонкую, не выпотрошить из нее всю французскую сладкую доброту и картавый язык. И только сейчас отвергнутая, лишенная ласки и поцелуев Аннабель понимает, что любви от него никогда не получит. Черный монстр перед ней из далекого страшного сна идет по колючему полю ей навстречу, корчась в неказистой гримасе, и она ловит взглядом, что его не шевелятся, и девушка осознает, что король и не шел. Всё то время двигалась к нему лишь она, раздирая пятки колючками ради близости, от которой получит громкую пощечину разочарования. Чимин входит резко и неожиданно, с тем же улыбаясь, заслышав в ответ как взвизгнула прогнутая под королем девушка. Она пытается выдернуть запястье с оков, но тщетные попытки заканчиваются проигрышем, и Чимин доволен своей работой, только жестче насаживается и закидывает голову назад от женских криков боли. Король ни за что не подарит ей наслаждение, он будет выполнять свою работу, даже если его жена еще никем тронута не была. Невинна была до кончиков ресниц белёсых, мокрых от бессилия что-то сделать и невозможности возразить Его Величеству. И даже не целованная ни разу, а уже оскверненная. Пальцы только крепче сжимает на изголовье, глаза жмурит до искр ярких, терпит и не дышит почти, изредка выдыхая коротко, когда муж пристраивается сзади поудобней. Равномерные толчки в беззвучной тишине разрезали комнату признаком жизни, и только тлеющие огоньки на потухших дровах в камине издавали своё присутствие в немом воздухе. Взмокшие пряди непослушно прилипали к потному лбу, Чимин запускает руку в свои волосы, раскрывая лицо от ненужного, и, даже не смотря на Аннабель, любуется бархатом. Разглядывает потолки, мысленно окрашивая их в алый, и глубоко благодарит Хосока за совет: нужна только ненависть. А ее у Чимина предостаточно. С осадком на дне останется даже, с другом верным поделится. Он и не знает, что за стенами в это позднее время проходил мимо покоев его подаренный Чоном подарок. Не знает и то, как опускается сейчас он вниз, оседая на колени, прикрывая ладонью рот, боясь извлечь хоть толику звука. Не знает и то, что Юнги, случайно заглядывает в дверную щель и видит то, о чем жалеет в следующую секунду. Потому что створки щелкнули, и Чимин обернулся. И единственное, что король знает - его слуги спят, а значит за дверью тот самый, вечно бессонный и как кстати сующий нос туда, куда не разрешали. — Какая дерзость, — возвращает взгляд с двери на потолки, ускоряя толчки, жмуря глаза от нарастающего исступления, и, войдя последний раз до конца и задерживаясь, изливается внутрь, рвано выдыхая. Чимин не целует ее губы, не валится на постель рядом от бессилия, не ложится спать. И не развязывает королеву. Поспешно надев сброшенную на пол одежду, он быстро покидает покои Аннабель, даже не прикрыв за собой двери. Оставляя обнаженную наедине с разрастающейся внутри пульсирующей болью и, наконец, свободным и долгожданный правом заплакать.***
💭
Губы цвета нектарина,
Отрешенный взгляд в окно.
В нем грядущая картина
Тлеет слабостью давно.
Нежелание повисло,
Криво руку опустив,
И сказало не без смысла:
«Пак король, увы, фальшив».