[Coventry Carol — Libera]
Теплые лучи пропитывают теплом кожу, ласкают королевский смятый складкой лоб. Сосредоточенная работа разрешает ему отвлечься на дополнительную порцию горячего травяного чая в большой чаше, стоящей на тумбе, и Чимин, совершив пару глотков с промежутком, равным одному заходу покачивания на кресле качалке, отталкивается второй раз и, прочистив горло, ставит чашу обратно на тумбу. Перистый неоднородный пар тянется наверх, разбавляя светлую комнату и спокойствие короля своим причудливым нежным танцем, а измятая и покалеченная тряпичная игрушка устало висит между коротких королевских пальцев. Сегодня он не надевает украшения, не примеряет подолгу одеяния — вместо этого, легко проснувшись и так не умывшись утром, прикрыв ладонью растянувшийся в зевоте рот, он сразу плетётся продолжать реконструкцию подарка. И сейчас его палец немеет, потому что вышивка — не по королевской части. А просить Аннабель — сравни опуститься на колени перед своим врагом. Чимин и сам не понимает, откуда взялась эта ненависть, но об одном он догадывается — Чон Чонгук послужил этому. Подтолкнул бедного маленького принца в годы детства сделать свой первый неправильный шаг. И вина в том, что грубо отвернулся Чон от чистой любви своего брата. Ненормальной любви. Она втёрлась в подошву испачканных ботинок. Втопив мальчика лицом в отрезвляющую грязь, неловко бегавшего за ним, ревновавшего его к излюбленным темам и разговорам о женских частях прекрасного пола, Чонгук вытирал об него ноги и считал себя царем вершины, раз мог будущего наследника королевства поставить на колени одним лишь жестом и приказать, о чем не пожелает. Он будет вспоминать искаженное болью, униженное смазливое лицо влюбленного блондина. — Чонгу, прости, — слёзно молил юный принц, не отцепляясь от края белоснежных шоссов. Светлые вихры на макушке удрученно растрепались под брезгливой хваткой Чона, — Скажи, что это не так. Прошу, останови мою матушку, Чонгу! Любовь мальчишки острым удушьем впивалась в бьющуюся жизнь за ребрами, сжирала изнутри, сжигала отчаянием раздираемое криком горло. Отрезала ему ангельские невинные крылья, поочередно уделяя внимание каждому белому пёрышку. Она смеялась ему в лицо и рвала душу. Эта любовь убила в нем способность чувствовать. Принц тогда и бровью не повел, статуей равнодушно выдернул сжимающие одежду чужие пальцы, питающиеся надеждой о спасении, оттолкнул Пака от себя и довольно помотал головой. — Чимини, там твое место. Церковь тебе поможет. Тебе не стать королём, глупый, — сказал он. И сейчас слова эти эхом доносятся из кромки воспоминаний в голову нынешнего короля. Сейчас, вспоминая это, хмурясь, король очень злится. Сейчас статуя эта — Пак Чимин. — Не стать королем, говоришь? — раздраженно повторяет фразу Пак и под песню поскрипывающего кресла высматривает маленькие узелки на порванной ткани. Он прожигает их взглядом, остановившись, думая о чем-то. Маленький ножик на круглом столе притягивает его на приторно липкие мысли, кричащие, что ничего так и не изменилось, а тело одолевают сковывающие цепи мести, тыкая в живот своим остроконечным пиком несправедливости. Стоит уловить ещё раз детский, полный величия смех из прошлого, как рука непроизвольно хватает инструмент, нежно кусает лезвием тонкие швы, будто по маслу вскрывает забытое нутро. Кадры, подобно кускам мяса, разрываются на части, имитируя танец ножа. Полоснув их, Чимин откидывается на спинку, прикрывая глаза. Выдыхает. Кажется, стало легче — колючий ком под переносицей, долгожданно развязавшись, растворяется, оставляя после себя прохладную и приятную крошку. — Что ж, увидим. Нервно получается. Пустой щенок, выпотрошенный отчаянием хозяина, теперь хранит в сердце иглу острую. Металлическую. А рядом зверушка заморская, белая, уютно пристроившаяся на полке, греющаяся теплом камина.***
Белые ладони аккуратно ласкают лепестки ирисов, и Юнги, ухмыльнувшись, улыбается. Он бережно ухаживает за ними, а проснувшись, сразу бежит задаривать растения прозрачно сладкой водой. Ему нравится этим заниматься, и парень задается вопросом, почему не делал этого раньше. Видимо, в те времена были другие проблемы, и на данный момент проблема одна. И связана она с родными. Без брата вернуться домой он не сможет — что скажет матери? Где её родной сын? Не уберёг? И жив ли? Юнги кусает губы в шаге от накаляющегося снежным комом нервного срыва, думая лишь о состоянии матери, и отвлекается, почувствовав легкое жжение на губах. С них содран кусочек кожи, из неё начинает выглядывать любопытная красная полоска. Парень быстро слизывает её и, оглянувшись по сторонам, замирает перед тем, как вернуть взгляд обратно к ирисам. — Продолжай, — говорит вошедший. Юнги щурит глаза, всматриваясь в силуэт, солнце не дает закончить полную картину человека до тех пор, пока парень сам не выходит из слепящей зоны. — Ох, — теряется вампир, поняв, что голос до жути очевиден. Срывается с колен и кланяется низко, — Простите, я был слишком увлечен цветами, не заметил, как Вы вошли. Юнги, нагнувшись для поклона, успевает рассмотреть землю, замечает небольшую рыхлость, откуда ловко вылезает розовый червь. Он сжимает губы, явно заинтересовавшись его применением, а король, выжидая, когда же парень разогнется обратно, наблюдает за потерянным из этого мира. Чимину хватает только прочистить горло, чтобы вытащить садовника из размышлений. Он резко выпрямляется, прижав руки к телу, вновь теряясь, и в очередной раз просит за это прощение, хмурясь ещё больше. Растерянный вид его вызывает у Пака легкую насмешку, уголок пухлых губ, по которым по обычаю блуждает его одинокий палец, взлетает вверх и тут же скрывается вместе с улыбкой, потому что это проявление, впрочем, не совсем уместно для него. Скрещенные руки опускаются, и король проходит в центр пустого садика, жильцы которого пока ещё не выросли. На улице на удивление тепло, поэтому Чимин снимает меховую накидку и, перевесив ее на спинку и устроившись поудобнее, мягко кладет ногу на ногу и, щелкая ногтями, вскидывает брови. — Рассказывай. Бледного парня одолевают сомнения. — Что рассказывать? — аккуратно переспрашивает он. — Это мой сад, в первую очередь. Поэтому я должен знать, как обстоят дела с будущим садиком. Юнги мнется, не знает с чего начать. — О будущем говорить пока рановато, ведь время цветов настанет позже. — Насколько позже? — не унимается Чимин и слегка подыгрывает ступней, рисуя в воздухе крохотные круги. — Когда наступит весна, — заключает садовник, скрепив перед собой ладони в замок. — Хорошо, — Чимин, облизнув губы, опирается о рукоять стула и, устало поднявшись, под пристальным взглядом Юна подходит к ряду посаженных ирисов. Его даже не тревожит то, что королевская начищенная обувь уже давно испачкана и измазана в мокрой почве. Глаза вампира расширяются, стоит королю подойти ближе к цветам, которые Юнги недавно удобрил. — Будьте аккуратны, Ваше Величество, а то попадете в некомфортную ситуацию. Чимин останавливается, посмотрев под ноги, и, прожевав высказанную фразу не в вежливом для себя ключе, поворачивает голову и с подозрением сужает глаза. — Какая оплошность произошла бы тогда, не правда ли? — играется король, обводя контур нижней губы ногтем большого пальца. Переместив руки за спину, Юнги приглушенно хихикает, сжимая губы, а Чимин, которого цепляет это поведение, опустив подбородок вниз, удивленно расширяет глаза, явно не ожидая такого в ответ рядом с королём. Он продолжает упорно и демонстративно смотреть во все глаза на парня, и тот сразу умолкает, заметив это, сжимается, будто бы съедает свой голос, но не получается, потому что губы не слушаются, складываются в неровную линию. — Прошу прощения, — скомкано отвечает парень, буквально съедая от неудобства собственный рот. Король машет ладонью. — Не стоит.[Any Other Name — Andrew Bernstein]
Нелепый диалог сменяется неловким молчанием. Изредка шелест лепестков отвлекает сидящих в теплице парней, молча наблюдающих за природой по ту сторону больших стеклянных окон. Чимин вздыхает, утомленный тишиной, сидя разминает плечи и встает со стула, обратив тем самым внимание Юна к себе. Король проходит к цветам и, невзирая на то, что сможет испортить одежду, опускается на колени, чтобы рассмотреть труды своих новых садовников. Юнги следует тому же примеру, устраивается рядом и начинает первым. — Красивые, правда? — у Юнги по щекам от приятной улыбки расходятся морщинки. Чимин замечает это. — Правда, — отвечает король, не обращая внимание на ирисы. — Они будут прекрасны, Вы согласны? — белоснежные, разукрашенные целой лентой историй из жизни Юнги руки, любящие труд и заботу, опираются локтями о согнутые коленки. Сидя на корточках, Юнги не отводит взгляд от ирисов, а Чимин не отводит от Юнги. — Будут прекрасны, — повторяет мантру король и ловит глазами губы цвета нектарина. Он кусает внутреннюю сторону щеки и заканчивает, застав себя врасплох, когда Ким младший поворачивается к Паку, — Да, Юнги. Они будут прекрасными. Дышать легче, а воздух становится чище. Лицо расслаблено, а полуоткрытый рот смыкается обратно. Чимин не помнит, когда в последний раз он так прочно уходил в детали. Длинные, но редкие подрагивающие ресницы, обращенные к растениям, ходят от одного цветка ко второму, хлопают и замирают, вглядываясь в одну точку. И король не понимает откуда берется это специфичное ощущение, стягивающееся изнутри, когда он смотрит на эту легкую картину, за которую художнику заплатит втрое, лишь бы запечатлеть этот миг на полотне и повесить тайно над кроватью за бархатной вуалью. Юнги, кажется, говорит о каких-то перепадах в сезоне и мнётся, старательно вспоминая цифры, указательным пальцем тянется ко рту, думает. Неосознанно нежно сжимает губы в трубочку. Жмурится от неправильности своего ответа. И улыбается, найдя правильный. Его глаза бегают по рыхлой земле, а лицо искажает внезапное удивление. — Подснежники?! Юнги вновь по-особенному сужает губы и тычет пальцем на белые распустившиеся за стеклом первые предвесенние цветы. Чимин понимает только, когда переводит взгляд с Юна на растаявший снег, из-под которого скромно выглядывают белые маленькие колокольчики. Воодушевлению парня нет предела, в зрачках горит яркое восхищение, а бледные пальцы сжимают острые коленки. В свою очередь, Чимин оставляет красные полумесяцы на ладонях. Он не понимает и понимать не хочет. Чимин просто хочет, поэтому делает это. Пробравшись ласково в чужие черные словно смоль волосы, прижав пальцами тонкую теплую шею, король тянет Юнги к себе, блаженно прикрывая глаза. С вопросительным взглядом юноша не двигается, замирает, прослеживает действия короля и чувствует его лицо совсем близко. Настолько близко, что он может слышать его замеревшее дыхание. По затылку вдоль позвоночника проносится прохладная крошка мурашек, заканчивая свой путь в пятках. Он не чувствует своих губ, когда чужие, невесомо коснувшись, накрывают их. Теплом, нежностью, лаской. Еле ощутимой падающей каплей с тихим звуком, распространяющей после себя водную рябь. Кротким вдохом чужого выдоха, и, вот, вторая капля, волнующая воду ярче, больше. Сплетение нектарных губ с королевскими вызывают при одном лишь представлении у Пака множество расходящихся волн по всей поверхности творожной прихоти. И Юнги не сопротивляется, мягко поддается, отвечает, на что король благодарит парня мысленно за то, что тот не задает лишних вопросов и не строит невинность. Хотели ли они этого? Очевидно, поцелуй растворяет ненужные проблемы, возвращает в сладкий мир, где существуют только двое. Чимин разлепляет глаза, чтобы запомнить момент, увидеть Юнги в ином, новом свете. Всё те же черные редкие подрагивающие ресницы и расслабленный вид. Нет, скорее безмятежный. Он прикрывает свои, отдаваясь большей топкостью, включает вторую руку, о которую недавно опирался, заключает лицо Юна в объятия королевских ладоней. А Юнги увядает, словно завершающий свою жизнь высыхающий бутон на маковом поле, плавится под приторностью, оседает на выдуманное дно, где вечно пахнет мятой и лавандой. Разъединив губы и разорвав между ними прозрачную тонкую нить, Чимин приникает щекой к щеке Юна, притягивая ладонями его ближе. Вдыхает запах волос и тяжело выдыхает, потому что этого мало. Знает, что неправильно, противится собственным убеждениям и, заглянув в глаза напротив, выискивая в них что-то потаённое, что-то, что даст ответ на все его вопросы, вновь целует бережно, мягко пробуя пухлыми губами вкус спелого нектарина. Кончики пальцев вжимаются в кожу, требуя доказательство, что это явь, не лживый сон, что растворится, когда проснешься. И Чимин предпочел бы мертвенно уснуть, будь этот миг, длившийся вечность, сном. — Подснежники, — тихо шепчет король в чужие губы. Юнги, будто после дрёмы, разлепляет глаза и переводит вопросительный и томный взгляд вверх. — Запах. Я вспомнил откуда он, — тыльной стороной ладони оглаживает фарфоровый бархат и, долго рассматривая каждую клетку лица, надавив большим пальцем на нижнюю губу, отстраняется, — Я не видел тебя в ту ночь, а ты не видел меня сейчас. Это не приказ, мы квиты.***
[たてもえ]
Темный небосвод завораживает Тэхёна, он садится на выкорченное дерево, не сводя глаз с усеянного яркими звездами черного неба, и опускает голову на правое плечо. Эти звезды напоминают ему об одном человеке, которого он подло бросил в момент опасности, в момент угрозы. Отросшие каштановые волосы, достигающие лопаток, обдает холодным ветром, серьезное лицо каменеет под натиском взгляда мужчины, что находится с ним рядом. Совместный план нисколько не мешает им сделать то, что хочет Ким старший. Клыкастых становится всё больше, союзники присоединяются к хищному клану, выискивая по выцарапанным отметинам в форме удвоенных клыков, напоминающих буквы «VV». Вампир раздражается, когда мужчина с ним заговаривает. Поэтому он уходит на край леса, стискивает челюсти от злости к себе, сжимает когтями кору попавшегося на пути дерева и, игнорируя зов, оскалившись, рычит стальное: — Юнги, я тебя вытащу. Я спасу тебя, клянусь. Горло стягивает горячий ком. Хочется кричать, но он шепчет беззвучное: — Мы вернемся вместе, брат. Я верну всё, Юнги, ты только подожди. Всё встанет на свои места. Все будет хорошо, правда? Кому задает вопрос — не знает. Он раскачивается на месте, подобно загнанному зверю, монотонно вышагивающего внутри своей ограниченной территории — клетки, — и скалится изредка своим мыслям. — Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Вампир смотрит наверх, вглядывается в распахнутые створки высоких окон серого замка королевства Чон и ухмыляется. — Мой план идеален.