[Vasaria Project — Geralt of Rivia]
flashback
— Намджун, веди себя достойно, ты отличный боец. Не бойся, и хватит уже прятаться за мной. Цепляясь за ладонь мужчины, невысокий мальчик держался поодаль от страшных и мощных дверей, за которыми была уготована его судьба, и никак не хотел выходить из оберегающей и, как ему казалось, защищающей от всех бед спины своего наставника. — Намджун, — Хосок опустился на одно колено, положив ладони на хрупкие плечи мальчика, и утешающе потрепал его идеально уложенную причёску, отчего младший недовольно скривил губы, — Говорю же, всё будет хорошо. Я тебя многому научил, у тебя всё получится. Уж поверь мне, он не откажет такому искусному бойцу. Оружие с тобой? Намджун нехотя повёл плечами, стряхнув руки священника, и кивнул за спину, показывая наличие его родного меча. — Я не хочу уходить от тебя, — злился юноша, хмуря брови. — Я хочу защищать тебя, а не этого короля. Почему именно я? Священнику бы улыбнуться да ободряюще похлопать мальца за хороший вопрос, вот только ответ всё не шёл в голову, обходил стороной. И даже если Хосок и знал его, отвечать пока было рано. — Намджун, таким навыкам грешно пропадать зазря. Я бы хотел, чтобы они пошли тебе на пользу, — он развернулся к мальчишке спиной, готовясь войти в двери, но тянущие за его чёрный подол крепкие пальцы не дали ему дотянуться до блестящей ручки. — Для меня будет полезней остаться дома. — Я знаю лучше, что для тебя будет полезнее, Ким Намджун, — он обернулся через плечо и сузил острый взгляд на переносице юного и уже до побеления напуганного мальчика. Юноша замолчал под строгим тоном наставника. Когда Хосок переходил на полное обращение, перечить старшему было опасно, и любая игра переходила в жестокое наказание, продолжи она свой капризный ход. Поэтому Намджуну оставалось только сжать от злости челюсти и закрыть глаза, заслышав дверной скрип тяжёлых створок. Их встретил запах испечённой сдобы и сладкий аромат пионов, расположившихся в огромной длинной вазе цвета раннего ещё не проснувшегося неба. Намджуну было неинтересно, он смело подошёл к огромному столу, за которым уже сидел юный принц и его родители, и, со звонким скрежетом отодвинув стул, сел и скрестил руки. Надменный взгляд юного принца нисколько не пугал его, наоборот, только подзадоривал и веселил. Ему хотелось бы удивить этого несозревшего королевского отпрыска своими отточенными навыками. — И его я буду учить? — высоко поднял подбородок Намджун. Он специально игнорировал сменившийся взор юнца, облачённого в золото и зелёные шелка. Отросшие кучерявые черные волосы щекотали ему шею, а высокомерный взгляд идеально подходил его не менее высокомерной позе. — Именно, — Чонгук стукнул кулаком по дереву стола, обратив тем самым внимание Джуна, и демонстративно опустил ногу на ногу, — Со мной ты будешь делиться своим приобретённым знанием. Если, конечно же, они у тебя есть. — Есть, — прервал Намджун, — Вставай! Хосок смутился и, понимая, что намеревался сделать Джун, метнулся к нему, но вовремя был остановлен лезвием оголённого вызывающего на поединок меча. Священник повёл бровью, знаком раскрытой ладони остановил стражу и коротко кивнул королю, что всё в порядке. — Ну, продолжай, Намджун, воля твоя, — тихо прошептал Хосок мальчишке с раскрытым и пылающим нравом, готовому на любую спонтанность, лишь бы утихомирить внутренних недовольных тигрят. Джун опустил голову, но не опустил глаза, всё так же сверля зрачками будущего короля. Чонгук на это представление только свои закатывал, но всё же из-за стола встал — проигрышно перед отцом выглядеть не хотелось. И правда, король улыбнулся, наблюдая, как громко стучал каблуками его сын, надвигаясь на готового к бою юнца. Безмолвным знаком он приказал подать ему меч и приготовить полотенца. — Право, много крови не будет, — учтиво проговорил Намджун, завидев подготавливаемые чистые полотенца. Король, облаченный только в бордовое, то и дело с недоверием осекался на священника по ту стороны длинного стола, теребя нервозно большой синий перстень, на что получал в ответ лёгкое покачивание ладонью, мол, всё под контролем. Прозвучал сигнал начала поединка, двое юнцов встали в позиции и начали медленно ходить по кругу, словно загнанные в клетки звери. Чонгук первым напал на противника, отражая удары меча, и проскользнул мимо Намджуна, позволяя его спине открыться для атаки. Он замахнулся, намереваясь задеть чужую шею, но Джуна выучили превосходно, поэтому одной секундой он опередил Чона и скользнул лезвием по голени, отчего мальчишка неожиданно взвизгнул и после зарычал. Намджун ухмыльнулся, рассмотрев тонкую красную нить на порезанной коже, и убрал со лба мешающую обзору каштановую прядку. Хеин нервно кусал губы и злился от спокойствия священника, наблюдавшего за незрелым и неопытным зрелищем. Бой затянулся, тела их вымотались, но виду подавать никто не намеревался. В дверях послышался стук, и в огромный зал, обогреваемый камином, вошёл ещё один мальчишка. Как показалось Джуну, слуга. Он на долю секунды отвлёкся на того, отпечатав в уме сожжённые жёлтые локоны и светлые веснушки на гладких щеках, но этого хватило Чону, чтобы задеть кожу предплечья открывшегося врага. Намджун отпрянул от принца, громко шипя от боли, и ненавистно взглянул на слугу, намекая, что причина его необдуманного поражения полностью в его вторжении. — О, Джин, и ты здесь. Присаживайся к нам, — пролепетал Хеин, завидев в дверях юнца, — Посмотри, нашему принцу подобрали прекрасного мечника. Хорош, правда? Джин озадаченно обошёл стол и сел на прогретый каминным огнём ковёр. Позади него цвели букеты пионов, он глубоко вдохнул яркий аромат полной грудью и, немного опустив голову на правое плечо, начал наблюдать за непрерывным боем. Длинная цвета мокрой земли после дождя вязаная кофта покрывала его острые коленки, а сквозь тонкую их кожу проглядывались узенькие сети кровяных синих переплетений, стоило их хозяину сесть в позу лотоса. Джин был заворожён игрой двух хищников, один из которых царапался львиной лапой, а второй, подобно рыжему дикому тигру, вгрызался в плоть ядовитыми своими клыками. Суровый вид незнакомца раззадоривал Джина, и тот тихо захихикал, расценивая игру неким цирковым и, как ему казалось, бессмысленным представлением. Прожевав кусок булочки, он вновь потянул край одежды вниз, что непослушно задирался, и тряхнул головой, распределяя светлые волосы в стороны. Спустя несколько тянущихся в бесконечность минут Намджун, устав бороться, сжал покрепче оружие, толкнул ногой принца, отчего тот упал на холодный пол, а лезвие, которым замахнулись, остановилось в сантиметре от королевской шеи и надкусило небольшой участок покрытой мурашками кожи. Король громко поперхнулся вином, увидев проигрыш родного сына, и со звонким скрежетом ножек стула о зеркальные полы быстро встал из-за стола и побежал к Чонгуку. Намджун, запыхавшись, обернулся на прибежавшего короля и перевёл взгляд на Джина, который только что ему мягко улыбнулся. Он вдруг замер. На мгновение он перестал слышать королевские угрозы, сознание проигнорировало даже толчок короля в грудь, с целью оттолкнуть врага от бедного мальчика. Он вновь обратил взгляд на побеждённого, и звуки вернулись на свои места. — Какого чёрта, Хосок?! — Хеин поднял Чона на руки, но тот кривился под ним, так как гордость не позволяла втоптать его на дно и кричала о реванше. — Господин, он слишком хорош, поэтому то и способен сразить даже будущего короля. Не это ли отличный повод принять его как личного стража? Поглядите, он защитит вашего сына от любых врагов, я вам обещаю, — уговаривал его священник, перебирая пальцами подол и следуя за ним. К лекарю король нёс на своих руках раненного принца, хотя ран, если честно, было не так уж много. И не такие серьёзные, как навели панику. А Хосок плёлся позади. Разговоры удалялись и с каждой секундой затихали. Наконец, когда в зале повисла гробовая тишина, её бессовестно нарушил блондин, в чьих руках уже красовался испачканный золотой кровью меч. Юноша бережно промакивал полотенцем её остатки, оценивающе оглаживал пальцем и задерживал дыхание, когда невесомо касался острого края лезвия. — Ты кто такой? — небрежно бросил Намджун. Джин поднял голову и вопросительно вскинул брови. — Я-то? А ты кто? Шатен прослеживал действия Джина, то, как аккуратно он сложил меч в бархатный чехол, как трижды протёр его, прежде осмотрев на наличие остатков крови, и то, как мягко он вернул свой взгляд на него. — Теперь уже личный учитель принца по искусству владения меча, — гордо ответил Намджун, не отворачиваясь от глаз и скрещивая руки на груди. — Теперь ты. Кто ты такой? — Ох, наверное, не стоит заранее вешать на себя ярлык учителя. Судя по состоянию короля, вряд ли он возьмёт столь опасного соратника. — Намджун уже был готов возразить, но Джин продолжил, — Такой отличный боец только зря пропадёт, если всё же не возьмут. Я не совру, если скажу, что буду рад ждать тебя в этих стенах. А я Джин — личный слуга принца. Намджун смутился, ведь подобные слова в свой адрес он слышал впервые. — Хорошо. Спасибо, — брови его учтиво выгнулись, но на губах осталось приятное расслабление. Ещё никто так не отпечатывался образом в его голову, как этот по-странному спокойный мальчишка с хоть и сожжёнными, но так ему подходящими волосами. Намджун замешкался, хотел было спросить насчёт этого, но передумал, потупив взгляд под ноги. — Что хотел спросить, Джун? Намджун, не привыкший к столь мягкому обращению, заелозил на месте и стянул вниз пышные рукава. Откуда тому были известны намерения младшего? Он не спрашивал и не задавал вопросов, только слегка пригладил ладонью волосы и заговорил скромно: — Твои волосы. Что с ними случилось? Джин расширил глаза, явно удивившись заинтересованностью мальчишки, и, по-простому пожав плечами, ответил: — На то воля принца. — Я уже не люблю этого отпрыска, — прожужжал под нос Намджун, хмуря брови, отчего между ними образовалась так часто появлявшаяся не по годам глубокая складка. — Однако, с тобой мне скучно не будет. Он довольно обошёл привезённые Хосоком вещи и дружелюбно улыбнулся в плечо, обернувшись спиной к новому другу. — Скучно не будет, — повторял старший, вдыхая аромат распустившихся пионов. — Скучно не будет.***
[Fields Of Fortune — Secret Garden]
Юнги отводит взгляд, краем глаза заметив, что его персона во внимании короля, спокойно расположившегося в кресле просторной обеденной. В королевских руках шелестит пошарпанная, повидавшая не один и не пять лет книга с ветхими, хрупкими, словно засушенный лист под солнцем, страницами. Король тихо напевает одну мелодию, покачиваясь вперед-назад, отталкиваясь мыском, и протяжно долго зевает, прикрывая мягкой освобожденной от колец ладонью раскрывшийся рот. Юнги ещё раз заглядывает через плечо на Пака и вздрагивает, уловив встречный оторвавшийся от книги взгляд. — Что-то беспокоит? — задаёт вопрос Чимин, вновь опуская взгляд на книгу. Во время чтения он не двигает глазами только в те моменты, когда переворачивает страницу. — Нет, Ваше Величество, — мнётся Юнги, хотя лжёт бессовестно. Его беспокоит не то чтобы ситуация, произошедшая в садике, а реакция его самого. Он ведь не отстранил Пака от себя. Хотя было бы глупо это делать по отношению к королю, иначе предсказать его дальнейшую судьбу можно было бы не заглядывая в карты. Его волнует вкус на губах после того поцелуя, запах щекочущих его щёк светлых волос и равномерное дыхание напротив. Его волнует не скрытым образом всё. Губы сжимаются в трубочку оттого, что ответить ничего не может. Да и спросить что-либо о том дне у Чимина было бы грубой оплошностью и, возможно, дерзостью, за которую он, впрочем, готов заплатить. Но пока лишь, послушно сидя за столом, допивает остатки отвара, который по велению короля приготовила кухарка по рецепту личного лекаря, и, болтая ногами, ставит пустую чашу обратно. Выглядит по-детски. — Через пятнадцать минут нужно будет поесть. Юн вновь оборачивается, чтобы взглянуть на Чимина, который вот уже не сменяя свою идеально отточенную невозмутимость, шелестит очередной страницей, выгибает корешок и поправляет листы, ровняя их концы. Спокойная равномерно вздымающаяся грудь, мягкий свет каминного огня напротив и легкий убаюкивающий скрип кресла-качалки. — А что на ужин? — интересуется вампир, оборачивается полностью, перебрасывает ногу на другую сторону стула и упирается грудью на спинку, опустив на ее край бледные руки. Чимин не выдерживает натиска Юнги — он своим присутствием заполняет воздух густым цветочным ароматом. Видимо, долгое пребывание в саду поспособствовало пропитыванию в одежду запаха душистых белых и манящих лепестков. Изогнув одну бровь и улыбнувшись, король откладывает книгу на близстоящий небольшой столик и обращает всё свое внимание на юношу. Юнги в это же мгновение теряет свой взор где-то в неинтересных настенных картинах и сдерживает норовящие выдавить ямочки щёки от смущения. Строит вид, что совсем не видит, как король буквально сверлит его кожу, буравит приказом посмотреть в глаза Его Величеству, однако притворяться и строить из себя невинного у Юнги получается лучше. — А что ты предпочитаешь в... — Чимин хочет перебить себя, совсем забыв о рационе вампиров, но всё же продолжает, — в еде? — Особенно люблю мясо птицы. В основном им и питаюсь, — Юнги задумывается, глядя в разукрашенные изящные потолки и пожимает плечи, продолжив, — когда другого ничего нет. В моменты голода мы семьей так и делали. Но... — глаза его пустеют с каждой секундой, тонут за ковровыми полами, в них грусть мокрая мелькает, и, кажется, от блеска в них Чимину становится не по себе от внезапного перехода темы разговора. И другого момента не будет, поэтому, чтобы не возвращаться к ней вновь в будущем, он всё же интересуется: — Расскажи про свою семью. Юн, не смыкая губ, находится ещё пару секунд в прострации, а затем, будто бы вернувшись, вбирает побольше воздуха и, щёлкая ногтями, обращая на них острое внимание, продолжает: — Моя мама очень красивая. И добрая. Была, — парень возвращает ногу обратно, встаёт со стула и, подойдя к соседнему креслу у камина, указав на него пальцем и получив в ответ королевский кивок, разрешающий ему присоединиться, мягко садится в него и с медленным выдохом опускается на спинку. — Настоящая была очень нежной. И это всё, что я помню о родной матери, Ваше Величество. Чимин хмурится и корит себя за неуместные вопросы, которые, по всему видимому, терзают парня. — Кто тебя воспитал? — король поправляет тёплый плед на коленях и начинает перебирать пальцами короткие махры по краю. — С кем жил? — В этой семье я и охотился на птиц, — улыбается Юнги, а Чимин замечает, как забавно обнажаются в улыбке его дёсны. Король щурит глаза, опустив голову на тыльную сторону ладони, и вскидывает брови, наконец поняв, на что это похоже. На мышонка из детских книжек, что читал ему когда-то в юности наставник. — Мы постоянно находились в страхе. Это было тяжело, но вполне реально, чтобы выжить. Юнги вдруг замолкает. Он останавливает рассказ, потому как выдать местоположение своего родного дома не кажется ему хорошей идеей. Чимин это замечает, поднимает с ладони голову и осторожно говорит: — Юнги, мне незачем это делать. Не в моих интересах. Пока это забава людей, что жадны на кровавое зрелище. А я же заинтересован в других спектаклях, — ведёт бровью король, вспоминая былые времена, когда потехой его эго были кровопролитные сюжеты, сотканные женским криком и разодранными в краску коленями в мольбе о пощаде. Он строит эмоцию, похожую на ту, когда человеку говорят, что все его потраченные силы были зря, и что он выполнил ненужную работу, за которую ему не заплатят. Паку хочется проверить доверие Юна, но, — Я давить не стану, Юнги. Парень мешкает, но всё-таки не отвечает, на что Чимин внутренне цокает и сердится. Однако эта крохотная горчинка в нём совсем не жжётся и не портит вкус. — Мы жили втроем, — продолжает парень, обращая внимание на то, как пальцы Пака перебирают красные завитушки, сплетенные по краю пледа, и, облизнув губы, расслабляется полностью. — Я, мама, что воспитала меня, и брат. Вы помните то небольшое представление с метанием ножей? Чимин, не задумываясь, тут же равнодушно кивает. — Это тот самый, не блещущий умом идиот, что кидал в тебя кинжалами? — Тот самый — как раз мой брат. — Неродной, я так понимаю, — скептично кривит линию губ король и только сейчас улавливает звуки потрескивающих брёвен в камине. Юнги кивает. — Весело. — На самом деле, он очень хороший, — противостоит королевской уверенности насчёт неотёсанности брата Юнги. — Вот только полно обуздан своими принципами. И ведёт себя не всегда красиво. А вот мать — сущий ангел, ей я благодарен, — от полного умиротворительного расслабления, заговорив о Сохён, Юнги забывается и опускает ногу на ногу. Чимин прослеживает этот немного неуважительный по отношению к королю манёвр, но по-доброму мягко улыбается, будто любуется растянувшемуся в солнечных лучах котёнку. Только вместо солнца — рыжие блики от пламенных языков, томно пожирающих древесину, а вместо шерсти — лоснящаяся кожа, притягивающая на себя оранжевый оттенок. Бархатная картина настолько нежно чувствуется на кончике языка и глубоко проникает Чимину в голову, что сам король и не замечает, как, скрипнув креслом, врознь рассказу парня смело касается костяшкой согнутого пальца чужой замеревшей щеки. Юнги замолкает, и Чимин понимает, что сотворил, лишь пробудившись от глухой тишины, ворвавшейся вместе со спонтанным прикосновением. Вновь скрипит кресло. Теперь уже от возвращения хозяина к спинке. Он берёт в руки ту самую книгу, не сказав и слова, раскрывает на закладке и невозмутимо продолжает чтение. По крайней мере, старается быть невозмутимым. Юнги не подает виду и отвлекается на пришедших слуг, что вносят в обеденную блюда. На огромной посудине в руках одной из служанок что-то пышно и аппетитно испускает мясной аромат, и Юнги видит, что блюдо это — неприправленная ничем большая птица. Парень намеревается задать вопрос королю, но тот одним видом показывает свою сосредоточенность, отвлекать не хочется. Глубокая складка меж бровей кажется Юну не совсем подходящей к такому округлому беззлобному лицу, пухлым, совсем не жестким губам и прямой, не изломанной полосе бровей. Только лишь острая линия челюсти и усталые глаза разбавляют негрубые черты мужским бархатистым привкусом. Юнги не понимает и то, как на этих мягких совсем неокрепших ступнях держится всё великое королевство Пак. Чимин подгибает и прячет под стулом ноги, заметив чужой безропотный взгляд, и, наконец, оторвавшись от книги, положив её на колени, выгибает шею, наклоняя слегка голову набок, а вопросительно изогнутые брови взлетают на лоб. Парень быстро моргает, прочищает горло и возвращается к столу. С затуманенными мыслями садится на мягкий стул и слышит следом скрип королевской мебели. Чимин расправляет перед собой белоснежную салфетку, с непоколебимым самообладанием, свойственным лишь Паку, пару раз звякает вилкой о бокал и терпеливо выжидает, пока слуги разойдутся по своим делам, оставив трапезу Чимина без лишних глаз и ушей. Король терпеть не может слухи и, особенно, женские, распространяющиеся подобно северному ветру, сплетни. — Приятного аппетита. Стол разложен на троих, но в обеденной сидят двое. Третья пара приборов без хозяина смотрят зубцами и ободком на скатерть. Аннабель этим вечером не ужинает.***
[Jeremy Soule — Silent Footsteps]
На самой тёмной и тернистой опушке леса, там, где даже птицы молчат, где звери смиренно обходят те места, сидя на голом от растений пне и вертя в облачённых чёрной кожей пальцах холодное кольцо, рослый юноша сосредоточенно высматривает в нём тонкую, но глубокую надпись. Позади него, гибко выгибаясь и сбрасывая с себя лохматый парик, вымученно стонет девушка и, расправляя слипшиеся рыжие кудри, плетётся ближе к берегу, чтобы смочить уставшие ступни прохладной расслабляющей водой. На плечо сзади опускается тяжелая отцовская рука. Мужчина смотрит некоторое время на украшение и, сжав губы, оставляет сына наедине. Тэхён пустыми глазами читает искусно сделанную гравировку, проводит по ней предусмотрительно защищенным от ожога кончиком пальца и совсем тихо шепчет одно короткое, но грузное: «Бессмертное». Лицо обрамляет горькая ухмылка. Ведь никакой нагрузки в себе оно в конечном счёте не понесло.