[Radiohead — Daydreaming]
[flashback]
[Дворец Чона]
— Я хочу тебе кое-что показать. Резкое покалывание по всему телу разносится за секунду, стоит ему напрячься от слишком близкого контакта. Уши Намджуна краснеют, когда он чувствует небрежное и, казалось бы, нечаянное касание чужих губ к ним. Молодые щёки наливаются румянцем, а Джин отстраняется от него, шепнув парню предложение с самым невозмутимым выражением лица из всех здесь присутствующих. Хотя в комнате они одни. Неловкое покачивание с ноги на ногу и вновь это будоражащее касание. Теперь пальцы. Они неспециально задевают руку младшего, а карамельные глаза под лучами тёплого солнца щурятся, ожидая ответ от Намджуна. — Хорошо, — он старается не проявлять заинтересованность, но выходит с трудом. Намджун прочищает горло, поправляя приросший к нему кинжал, и слегка кивает парню, считая секунды до возможности сдвинуться с места. От волнения становится жарко. Под коричневой бархатной жилеткой вздымается грудь, испещрённая первыми проглядывающими волосками молодости, а крепкие сформировавшиеся не по годам мужские руки облачает тонкая ткань длинной блузы, умело заправленной в высоко посаженные тёмные шоссы. Намджун неуверенно следует за Джином. Они выходят на улицу и, спустившись со ступеней, Намджун расширяет глаза и резко тормозит, чуть не влепившись в остановившегося и быстро развернувшегося парня. — Что? — задаётся вопросом Намджун, увеличивая расстояние между кончиками их носов. Джин хватается за него и, резко дёрнув за руку, бежит в сторону цветочного поля за королевским садиком. Он молчит, улыбается только, а Намджун продолжает задавать вопросы в спину бегущего юнца. Позади него развевается на ветру лёгкая рубаха, вот-вот норовящая вылезти из пояса, сбоку лениво проплывают пшеничные посевы, ранняя зелёная листва и сладкий запах акаций. Намджун не видит его улыбки, но отчётливо слышит, как тот смеётся. Он бежит вперёд неизвестности, держась за ладонь юноши, неряшливо бренчит орудием, звонко пляшущим на бедре, и задыхается, пока наконец они достигают обширной территории, усаженной лиловыми распустившимися бутонами. — Красиво? — подаёт голос Джин, упираясь одной рукой о колено. Он переводит сбившееся дыхание, смахивает со лба выступивший пот и поворачивается к младшему, чтобы увидеть впечатленные глаза напротив. Мозолистые руки, кротко дёрнувшись, выскальзывают из чужих и находят друг друга где-то в районе поясницы. — Не сказал бы, что так, — сухо отвечает Ким-младший. — А что для тебя красота? — спрашивает Джин, немного отходя от нового друга. — Для меня, — говорит Джун, — красиво то, что можно почувствовать не глазами, — его взгляд устремляется вдаль, где размытая фиолетовая линия смешивается с поздним маревом заката. Он вбирает в легкие цветочный аромат и плавно выдыхает, раскрывая глаза, — Я чувствую запах, чувствую тепло, чувствую, что я живу, но подлинную красоту ищу именно в людях. Внешний облик лица, тела не почувствуешь, лишь притронешься к коже, носу, губам, не более того. Но вот ощутить неосязаемое — вот что подлинно. Почувствовать тепло, доброту, заботу, любовь — вот что красиво, — Намджун опускается вниз, устраивается на земле, подогнув под себя ноги, и задумчиво касается своего кончика носа, — Я и не догадывался раньше, но сейчас могу точно сказать, что самое прекрасное нужно искать самостоятельно и что нам для этого и даны чувства, чтобы достигнуть истинную красоту в понимании каждого. Ведь у всех она внутри разная. И моя мне вполне по душе. И сейчас Джин понимает, что не зря привёл Намджуна в это место, ведь иначе он бы и не узнал, что у такого, казалось бы, чёрствого равнодушного мечника будет необычное сердце и странное отношение к миру, которое ему, впрочем, нравится. Оно отличается от остальных, а значит и мыслит он по-другому. Джину интересно, что на уме у парня, что уже встаёт с земли, отряхивая коленки, и выуживает зелёное неспелое яблоко. Он обращает внимание на фрукт и ждет очередную философскую идею насчёт какого-нибудь факта о росте яблони, связанного с нашей жизнью, однако Намджун коротко усмехается и просто вручает его в чужие ладони. — Украдено? — настороженно спрашивает Джин, медленно поднося к губам кислый плод, затем задерживается, — Или отравлено? — Чонгук мне дал его, — пожимает плечами Джун, — Воровать я не стану, даже если чужая крошка хлеба будет спасением от смерти. — А отравить, значит, смог бы? — Смог бы, — тут же чеканит младший, — если это приказ моего хозяина, значит будет так. — Хозяина? Отвратное обращение, честно говоря. Это неправильно. — Правильно то, что ты считаешь правильным, у всех истина своя. Для меня правильность вещей отличается от твоей. А я вырос в таких условиях и обучался с целью быть защитой и опорой в любых ситуациях, что грани человечности и морали просто невидимы для таких как я, — парень ещё смотрит на Джина, стоящего рядом и смотрящего вдаль, а затем переводит глаза в ту же сторону, и оба замолкают после того, как Джин тихо кидает: — Таких, как ты, мне становится жаль, так как вы перестаёте ценить свободу, считая, что вы её не достойны. Но ты достоин.***
[Forgive me — Debbie Wiseman]
Намджуну кажется, что он это уже где-то видел. Хосок поправляет мантию, трижды поворачивается, разглядывая себя в отражении стёкол, и, немного выпятив подбородок и вскинув брови, разворачивается к Джуну и хлопает его по плечу. — Всё будет хорошо. — Где-то я это уже слышал, — недоверчиво говорит парень, наклоняя голову, — И закончилось это отнюдь не хорошо. — Господи, не волнуйся. Я его прекрасно знаю, и этот король — полная противоположность Чону. Хосок отряхивает одежду, вновь проверяя своё внешнее обличие, и, кивнув местной страже, входит во дворец, звонко стуча каблуками. Он уверен в своём решении и ещё больше уверен в Намджуне. Однако последнему удаётся только вытирать испарину, нарочито выступающую на лбу, и сминать от волнения руки в кулаки. Нет, ему не страшен король, он никогда их не боялся. Главная причина опасного хождения по линии, отделяющей его в шаге от нервного срыва, это Юнги. Горло бесстыдно натирает край кожаного жилета, а под руку так и не попадается никакого предмета, чтобы долгожданно сжать его и успокоиться. — Не волнуйся, — слышит он в унисон с копошением и шуршанием отбеленной блузы. Хосок на ходу поворачивает голову и одаривает парня мягкой улыбкой, которая, впрочем, помогает. — И что я ему скажу? «Извини, что не сбежал? Повёл себя как трус?» Для меня это позор. Голос дрожит, и Хосок, заметив это, удивляется. И если поначалу он был рад такому известию, то сейчас он понимает, что идея не такая уж и хорошая. — Батюшки, кто это тут у нас переживает? Это и Намджун-то? О, святая магнолия, мы теряем самую бездушную сапожку. Парень вздыхает, замедляя ход, с каждым шагом мысленно проваливается сквозь пол в надежде убежать от этих разговоров. — Хорошее сравнение, Хосок, благодарю. — Всегда пожалуйста, — кидает священник и останавливается. Край его чёрной мантии облизывает белый мрамор, — мы пришли. Живот резко стягивает и немеет — Намджун не готов. Он даже речь не репетирует, как это делает по обычаю, прямо сейчас он полностью не подготовлен к встрече с Юнги. Створки с тяжелым скрипом разрезают плавание в мыслях, и вот, Хосок поднимает голову и широко улыбается королю, восседающему на обтянутом бардовым бархатом стуле, задвинутым к длинному и мощному столу. И, к глубокому сожалению, поодаль от него, тихо качая ногой, сидит причина его беспокойства и тупит свой взгляд в пустую тарелку. Намджун беззвучно собирает всего себя по кусочкам и на дрожащих ногах, что очень даже несвойственно его силе воли и храбрости, шагает вслед за священником, не отцепляя глаз с края облизывающей белый мрамор мантии. — Рад встрече, — громко встречает королевский голос за столом, отчего Намджун пропускает сквозь себя порцию мелких мурашек. Сегодня, замечает он, на Паке превосходно вышитый золотой пиджак с небольшими вкраплениями драгоценных камней по шву на груди и неизменно белоснежная мужская блуза с широкими, выглядывающими из рукавов пиджака, манжетами, похожими на морскую прибрежную пену, — Вы должно быть утомились. Присаживайтесь и угощайтесь, — Чимин щёлкает пальцем, и в просторный зал входят девушки с большими порциями мясных блюд в тонких руках и скромно расставляют горячее в центр. Пышная индейка, испускающая густой пар располагается рядом со священником — его любимый деликатес, а перед самим королём устраивается небольшая тарелка с запеченными куриными ножками. — Смотрите-ка, как знал, — довольно смеётся Хосок, указывая на индейку, а Чимин, будто кот, глядящий на сметану, удовлетворительно и немного самодовольно вскидывает брови, не обращая внимания на Намджуна, достаёт среди ножек горошинку, случайно попавшую из другой тарелки, кладёт её в рот, всё так же глядя на счастливого священника, и с характерным звуком раскусывает, сжав губы. — Всё ради твоей радости, Хо, — глаза щёлочки и странно дёрнувшийся выгнутый мизинец. Чимин будто наблюдает за ним. Ожидает чего-то. Затем его глаза всё же падают на чужую персону. — Кстати о радостях, — говорит Чон, следя за королевским взглядом, прожевав индейку, — у меня есть небольшой презент. — По какому это случаю? — недоверчиво спрашивает король, слизав с губ прилипший листик от приправы и оставив на них жирный след от мяса. — Ваша будущая надежная стража, Ким Намджун. В груди скребутся кошки. Теперь на него смотрит и Юнги, недавно прекративший пялиться в тарелку. И в эту секунду Намджун готов поклясться, что его сердце в этот миг пропускает удар. И в эту секунду он ловит внутри себя мёртвую тишину, скользящую между рёбер, отбивающую тяжелыми пульсациями в висках. И в эту секунду Юнги выпускает из рук приборы, когда встречается с ним взглядами. Кто так рьяно защищал и заботился о нем, кто уважал и понимал. Тот, кто в итоге так и не вернулся, чтобы спасти. Тот, кто, наверное, разочаровал. — Юнги, — вздрагивает он от звона вилки и после слышит хриплое из чужих уст имя, отодвигается с кривым скрипом от стола. Чимин тут же прекращает трапезу и недовольно хмурится, переводя взгляд на непонятные ему взаимоотношения между двумя. — Ты его знаешь? — настороженно и с тем же с твёрдостью спрашивает король, выискивая в нём что-то, что поможет ему разобраться. Юнги поднимает лицо и, взяв обратно в руки приборы, придвигается и недрогнувшим голосом отвечает: — Нет, Ваше Величество. Первый раз вижу. Хотя видит Намджун, что Юн пытается держать себя в шаге от желания порвать от обиды одним лишь взглядом старшего на куски. Хотя взгляд этот на него и не падает вовсе. Он ищет, за что бы зацепиться, лишь бы не думать о присутствующем в зале парне. — А ты, — обращается Чимин уже к Намджуну, — откуда знаешь его имя? — Ох, полно, я же ему про всё рассказал, Чимин, — разряжает обстановку Хосок и смело отрывает кусок хлеба, — Не приведу же я его в неизвестное ему место с неизвестными ему людьми. Чимин недоверчиво кривит линию губ. Опускается на спинку стула. — И как же ты представил ему Юнги? Священник, не моргая, ещё держит неподвижно эмоцию на лице, а затем меняется, найдя выход из ситуации, и задаёт встречный вопрос: — А кем он приходится Вам? Теперь на короля смотрит и Юнги. Все ждут ответа. Дыхание вдруг замирает и даже Намджун забывается, важно лишь то, что скажет Чимин. Кто он ему? И почему до сих пор заботится о нём? — Юнги, — прочистив горло, начинает Пак, и все подхватывают идеальную тишину. Чимин чувствует кожей любопытством прожигающий взгляд Юна и отчего-то нервно улыбается, — он королевский сосуд. Юнги вдумывается в слова и легонько кивает, соглашаясь с собственными мыслями. Верно. Во время приступов он делился своей успокаивающей кровью, и король пил её. Не трудно ведь догадаться, кем он ему приходится. Он слабо улыбается и пожимает плечами, в то время как Намджун пристально и неверяще рассматривает его и ждёт встречного взгляда. Его незаметно одёргивает Хосок и тихо шикает. Трапезу останавливать на ещё большей проблеме священник не хочет, поэтому поддерживает разговор: — Отличный выбор, Ваше Величество, — подмигивает он, возвращаясь к дополнительной порции индейки. — Верно, отличный, — соглашается король, так и не притрагиваясь к еде, — подарок Чон Чонгука, — добрые улыбающиеся глаза, в которых вовсе не добро просачивается. Все вдруг вздрагивают, когда в этот момент от королевских слов давится вином Намджун и громко кашляет. Хосок услужливо стучит по спине и с тем же угрожающе смотрит на него, намекая, что он слишком открыт. А Юнги, закусив внутреннюю сторону щеки, вместе с королём возвращается к мясным блюдам. Намджун промакивает салфеткой уголок жирных губ и опрокидывает в себя ещё один бокал вина. — И что вас привело? — сначала все поднимают лица на короля, однако спустя пару секунд гости понимают, что вопрос задан не им, а Юном. Чимин выгибает бровь, не веря, что парень осмеливается задавать вопросы, которые по сути должен задавать король. Хотя ему это нравится. И нравится то, что Юнги в последнее время ведёт себя более расслабленно и уверенно. Как дома. Намджун переводит взгляд с еды на Хосока и с вопросом в глазах возвращается к чёрной макушке, поедающей пойманную лесную дичь, приготовленную для него специальным образом с кровью. И Ким не понимает и того, когда Юнги успел стать таким серьёзным, и что связывает его с королём. Одного сосуда здесь будет мало. — Ох, малыш, — смеётся священник, поднимая белые манжеты, — это тот, кто будет вас защищать. Юнги тут же прыскает и саркастично улыбается. Чимин впервые видит эту эмоцию и всё, что ему приходится делать, это наблюдать, потому что с каждой минутой этот юноша раскрывается ему всё с новой и новой стороны. А потом, до короля доходит и странное обращение Хосока к вампиру. Королевский палец озадаченно скользит по нижней губе, а локоть находит себя на подлокотнике. Намджун польщён шуткой Юна и мило улыбается. Хотя выходит вовсе и не мило. И Юну бы рассказать сейчас обо всём, что случилось во дворце Чона, но всё же не делает этого. Причину он выяснит позже. — И что же он умеет? — Чимин не унимается и желает вывести ситуацию из-под контроля. Проверка — дело ответственное и серьезное. А ещё забавное. Хосок смело откидывается на спинку и, положив ногу на ногу, хлопает Намджуна по плечу и по-озорному хвастается: — Всё. — Даже обувь чистит? — язвит король, сощурив глаза, — Мне бы не помешал такой. — Сказано же, всё, — не выдерживает Ким-старший и закатывает глаза. Коленка его теперь нещадно ноет, а тяжелый взгляд Хосока буравит чужую переносицу. Чимин смеётся. Видит, как Хосок наказывает парня и следит за ним. — Довольно ворковать, — говорит король, обращая внимание священника на себя, — мне нравится, пускай остаётся. Юнги прекращает есть и откладывает приборы. Он с укором смотрит на короля, а тот в свою очередь вскидывает брови, удивляясь, что юноша может перечить. Король даже необычно рад ожидать от него подобного поведения, но как только Юнги опускает лицо, Пак как-то разочарованно вздыхает и стучит по столу, чтобы слуги выносили десерт. За окнами сгущаются сумерки. Юнги не притрагивается к сладким и противным ему фруктам и пирогам, так как они для него безвкусны и не так уж и полезны. Точнее, вовсе не полезны. А в некоторых случаях даже опасны. И не то, чтобы он хотел их попробовать — ему нечем сейчас занять руки и нужно куда-то смотреть, пока остальные лакомятся. Вот только Намджун тоже не ест. Выходит забавно, потому что оба не едят и ищут, куда бы прилепить свои неугомонные взгляды. И единственное пока, за что цепляются — это так и не нашедшие себе места глаза напротив. Врознь дикой тишине безмолвного контакта сквозь пелену доносится болтовня Пака с Чоном. Они долго беседуют о чём-то, пробуют вишневые и абрикосовые пироги, запивают алкоголем, вливая в себя как можно больше. Королевские щёки розовеют, воздух в зале становится плотнее, а шутки священника пошлее. Поза короля набирает новый расслабленный оборот и даже чёртовы необузданные пряди вовсе не мешают сконцентрироваться на бокалах, танцующих в уставших пальцах расхлябанных и напившихся старых знакомых. Расширенные зрачки Чона лениво плывут на лицо короля, чтобы снова вернуться к выпрыгивающему из-за золотых краёв вину. Он находит свой интерес в районе запястья Юна, цепляя украшение, а затем медленно опускает подбородок на ладонь, стараясь держаться по крайней мере трезво, и щёлкает пальцами, подозвав к себе прислугу. Хотя щелчка так и не было, это было глухое трение кончиков. — Подайте то, что я просил, — заикаясь произносит священник, сурово хмуря брови. Походит больше на нелепость, нежели на серьёзность приказа. Девушки озадачено переглядываются, не понимая, о чём твердит гость, но затем низко откланиваются и быстро удаляются, когда одна из слуг жестом указывает на запястье и кидает беглый взгляд в сторону посуды. Спустя пару минут вновь по залу проходит тяжелый скрип и около стола короткими перебежками суетятся несколько из молодых прислуг. В руках одной из них большой фигуристый кувшин, а у другой пара таких же бокалов. Однако только сейчас, когда Хосок говорит, перед кем их поставить, Намджун замечает, что они серебряные. Юнги немного отодвигается от стола и непонимающе переводит взгляд то к Чимину, который явно не в курсе проказ священника, то к Хосоку, опустившего лицо на свои переплетенные пальцы и вожделенно наблюдающего за действиями служанок. — Разлейте сладкий напиток, — лукаво растягивается в улыбке довольный Чон, словно ребёнок, увидевший перед собой долгожданный леденец, — уверен, им понравится. Юнги обездвижено смотрит, как багровый сок разбивается о дно, окрашивая стенки ярким цветом, заполняя бокал доверху, как напуганная девушка пытается унять внутреннюю дрожь и как низко кланяется, нервно сглатывая и удаляясь с разрешения священника из зала. Он наблюдает за напитком, пока тот не прекращает двигаться, и, поняв всю суть его иронии, невозмутимо, но с тем же демонстративно тянет с колен салфетку, оборачивает ею ножку и, не касаясь губами обжигающих краёв, запрокинув голову назад, медленно перевешивает бокал, и тонкая красная струя аккуратно вливается в его рот. Несколько капель рассеянно прыгают за пределы уст, украшая белоснежный фарфор контрастным желанием слизать их прямо с чужой кожи. И желание это мрачным тяжелым взглядом, почти не дыша, прожигает наблюдающий за громкой процессией король. Его томные неясные и пьяные глаза щурятся, выделяя для себя более важные детали для обзора, и, когда его бегающий кадык вдруг замирает, а бокал с глухим звоном опускается на место, Чимин мысленно даёт себе отрезвляющую пощёчину за непонятную выходку. Это было чертовски возбуждающе. Король Пак сжимает веки и распахивает их в тот момент, когда его мысли озвучиваются вслух. Вот только не его губами. Священник как-то угрожающе улыбается, уподобляясь дикому хищнику, произнеся ту фразу, будто читая, как книгу, королевское сознание. Это и неудивительно, учитывая, сколько друг о друге они знают и сколько разговоров они помнят. — Повторишь? — Хосок с вызовом глядит на Намджуна. Чимин сводит брови к переносице, заключая в голове, что парень вовсе не человек. Но Намджун просто надевает перчатку и переливает кровь в другую посуду, где ранее было вино. Хосок, закатив глаза, удрученно падает на спинку мягкого стула и разочарованно рукоплещет, — Браво, Намджун. Я и не сомневался. — Чьё оно, кстати? — спрашивает вампир, гуляя языком во рту. — Такие вопросы, дорогой, обычно задают перед тем, как что-то выпить, — язвит Чон, — в любом случае, уже поздно, но я скажу тебе, что это кровь не животного. Все затихают, и только последний протяжный глоток Пака обращает внимание остальных. — А птицы, конечно же, — заходится смехом Хосок и хлопает застывшего Намджуна по спине. — Плохая шутка, — выдыхая, бубнит Ким и слегка обозлённо дёргает бровью, — В любом случае, я бы почувствовал. — Это как? — заинтересованный Чимин уже придвигается ближе, упираясь грудью о поверхность стола, опрокинув тем самым пустой бокал и разлив на белую скатерть пару оставшихся в нём капель. И эта деталь его сейчас не тревожит, так как он сильно пьян. Юнги сдерживает улыбку, следя за неряшливым поведением короля, и ставит бокал на место. Чимин хмурится, заметив исправленную им королевскую ошибку. Намджун объясняет природу своих вкусов, то, как он чувствует кровь, а в это время Юнги мыслями совсем далеко отсюда. В окна мягко влетает оторванный лепесток пока ещё неизвестного ему цветка. И только сейчас он вдруг понимает, что их ужин не разделяет Аннабель. И не потому, что ей не захотелось, а потому что Чимин её и не приглашал. Он как-то отречённо гипнотизирует расположенную поодаль вазу с цветами, а по телу пробегает густой холодок. События ночи, в которой Чимин покрывал его шею поцелуями, остро врезаются в затылок и растворяются липким и вязким чувством стыда. С каких пор он стал таким уверенным? И с каких это пор он имеет право вести себя подобным образом? Сумбур в голове разлетается и врезается о стену неблагодарности, поедающей всю его плоть, пробираясь до самых костей. Юнги вжимается всем телом в стул и больно кусает внутреннюю сторону щеки в наказание за подобную привольность. О чём он думал, когда отвечал на поцелуй того, кто ему и не принадлежал никогда? Зачем блаженно закрывал глаза, устраиваясь в королевских руках перед камином поудобнее? Юнги давно такого не чувствовал, но в это мгновение он хочет закопать себя под землю и больше не высовываться. Весь оставшийся вечер он молчит и ни о чём не говорит. Весь оставшийся вечер ежесекундно он корит себя за бессовестный поступок по отношению к той, что сердце за супруга отдаст, лишь бы быть к нему ближе. А Юнги? Юнги разочарован собой. Пока не поздно Юнги обещает, что не сделает ей больно. И Юнги обещает, что никогда не притронется к чужому и не даст себе повода стыдиться. Парень молча выходит из-за стола, стараясь не привлекать внимание увлечённых разговорами гостей, и, беззвучно откланявшись, покидает спёртый алкогольным воздухом зал. Сегодня он хочет разобраться со всем и побыть наедине с самим собой.