[Olafur Arnalds — Out to sea]
Захватив со столика бокал крепкого молодого вина, Джин опускается в кресло и погружается в раздумья. Его бровь изредка подрагивает от шума неподалёку: Идон опускает чашку на блюдце, тем самым возвращая старшего из глубины плотных мыслей под короткий звук скрежета посуды друг о друга. За окном хорошая погода, даже невзирая на то, что вечернее небо явно намекает пролить несколько капель на землю. А никто и не против — такова природа, с ней не поспоришь. Вот и Джин, качаясь назад-вперёд, не может понять и свою. Он переводит внимание на дерево, по ту сторону святой стены, и считает, что огненные листья, опадающие с ветвей, очень даже красивы. Чего не скажешь об Идоне. Отсутствие хозяина церкви не идёт на пользу — рваная рубаха, бесстыдно обнажающая белоснежные рёбра, кричит о том, что пора бы подобрать к ним и брюки. Однако Идон так не считает. Он вообще за комфорт и удобство. Правда, при Чон Хосоке, каким бы растрёпанным он ни был, для него тот — навсегда идеально введённая в кровь зависимость. И ничто так прекрасно не украсит его тело, как сами руки его обладателя. Джин расслабляется, втирая языком в нёбо терпкий вкус, и крутит в голове неумолкающую мысль, вот уже произносимую хриплым голосом: — Как руки, убившие столько людей, могут быть такими нежными? Кончики сминает. Фантомом чувствует в своих пальцах чужую любимую руку. Намджун и не знает, что прямо сейчас половина его сердца заливает своё одиночество уже второй бочкой красного полусладкого. В какой-то момент, когда солнце окончательно скрывается за полосой густого леса, Джин чувствует кратковременную тошноту и лёгкое покалывание. Отчего страшно становится — не понимает. А вот причину так и не находит. В горле вдруг пересыхает, и даже следующий опрокинутый в себя бокал не помогает эту сухость устранить. Губы холодеют, ритмично отбивающее в попытках найти непредвиденному поведению организма оправдание сердце ускоряется после неудачной попытки. И наконец поймав внутри себя какую-то глухую тишину, когда зрачки вдруг сужаются в маленькую точку, когда брови сводятся к переносице, Джин приоткрывает сухие губы, без эмоций подняв взгляд к высоким потолкам, ослабляет хватку рук, с которых вот уже лениво падает бокал, чтобы встретиться с полупрозрачными твердыми узорами на всей поверхности пола, пачкая эти самые узоры алкогольным напитком. — Мне страшно, — вдруг оглашает его мысли Идон, наблюдая, как тонкие ветви вина распускаются вдоль узоров и фальшиво косят с пути набок. — Почему тебе страшно? — спрашивает Джин, глядя в ту же точку, на которой не может сфокусироваться, и одновременно сам боится ответа. Юноша подбирает колени к себе, ставит чашу на место и, не отрываясь от неё, повторяет: — Страшно. Вот и всё. Тонкий аромат. В открытую форточку, скребя твёрдыми шипами, стучится ветвь акации. А позади неё, сгорбившись, плачет серая Ива.***
[Olafur Arnalds — Poland]
— Отвали. Толчок ветра от взмаха королевского плаща опаляет молодое женское лицо. Джису унимает дрожь в руках, сцепив перед собой в замок пальцы, и возвращается к разговору, настойчиво игнорируемому королем. Настроения нет. Впрочем, его никогда за время нахождения в королевстве Чон и не было. Чонгук проходит по залу шестой круг и с каждым его завершением возвращается в мягкое кресло. Затем снова встаёт и повторяет процедуру до тех пор, пока в дверь не постучит прислуга с вопросом, нужно ли Его Величеству добавить в бадью трав для крепкого сна. Смешно. Король нуждается во сне? Король в нем утонул давно, погряз в собственном кошмаре, выход из которого лишь один. И тот не совсем правильный для чересчур гордого и ещё не потухшего в глазах огня. А когда потухнет, что тогда? Король хмурится. Прислуга данный жест воспринимает за отказ и удаляется предупредить, что травы добавлять не стоит. — Я повторяю свой вопрос, — проводив взглядом служанку, произносит Джису. — А я тебе повторяю отвалить, — грубо перебивает Чонгук, сваливаясь в седьмой раз за этот вечер в помятое кресло. Он устало трёт ладонями лицо и молит всех богов, чтобы её тело прямо сейчас разорвала молния, — Раздражает. Раздражаешь ты. Раздражает всё. Виснет острая тишина, заглушающая своим писком равнодушие королевы. Джису, у которой из-под густых ресниц вытекает пустое разочарование, не перестаёт наблюдать за бесцельным скитанием по залу своего мужа. — А Вы все так же слабы, мой король. И никогда из этой ямы Вам не выбраться. Скрип полов, пара шагов, шёпот длинной юбки, несмелый хлопок дверью. Шлейф её аромата стелется по полу, поэтому некоторое время Чон думает, что Джису ещё в этой комнате. И только сейчас, отсчитав ровно четыре минуты, до него доходит этот хлопок. Луна за стеклом вдруг привлекает его внимание, оттого король начинает мычать какую-то знакомую мелодию. Сотни написанных в пустоту строк не дают покоя. Осознав своё одиночество спустя пару песен в голове, он молвит грустное, но с тем же пожирающее: — Я знаю. Я в этой яме рождён, и в ней же и погибну. Губы трогает вялая улыбка. В этом бою он сражается не только с приобретёнными врагами, но и с собственным желанием разорвать на себе грудную клетку. — Так мало воздуха, не правда ли? — иронично хочет посмеяться. Не выходит. Задыхается.***
[Olafur Arnalds — Old Skin]
Аннабель смеётся, опрокинув собой попавшийся под ноги стул, и продолжает петь, не отпуская рук Юнги. Она сжимает пальцы и кружится с ним в светлой комнате под мелодию собственного голоса. Волосы на макушке парня напротив забавно тянутся назад, отчего порозовевшие щёки королевы взлетают вверх и обрамляют яркую улыбку. Она вальсирует, перебирая ступнями по ковру, ласкает одной рукой живот, а Юнги не упускает, как та заметно похорошела. Здоровые длинные кудри игриво касаются обтянутой бандажом поясницы, а зацелованный солнцем курносый нос всегда жмурится, стоит хозяйке засмеяться. Ажурный подол путается в ногах, и, наконец почувствовав головокружение, Де-Вьен отшатывается в сторону, расцепляет ладони и обращает их к животу, который вот уже восьмой месяц украшает её узкую талию. С девушкой Юнги всегда хорошо и уютно. — И вы до сих пор ещё не знаете пол? — облокотившись о столик, выпаливает первое Юнги и выпускает из лёгких воздух. И пока он переводит дыхание, Аннабель успевает поудобнее усесться на кровати. Парень только станцевал, а тело уже измотано. Сил в последнее время стало не хватать — это не спроста, и причину Юнги оглашать для себя не хочет. Губы только облизывает. — А я и не хочу портить себе сюрприз до родов, — опустив голову, щурится девушка, — Интересно, не спорю. Но я всё же хочу узнать это в тот же момент, как малыш закричит. Впрочем, — королева по-детски отбрасывает прилипающую к ноге юбку и продолжает гладить натянутую ткань, — не имеет разницы кто, я буду любить его, кем бы он ни был. — Готов поспорить с этим, — удручающе оглашает Юнги и уже жалеет о сказанном. Всё королевство ждёт мальчика, и узнай Чимин о том, что его ждёт дочь, скорее признает её неродной, нежели смирится с этим, — Королю нужен наследник. Аннабель как-то обиженно косится на парня. — А кто сказал, что этот ребёнок последний? Юнги пару секунд пребывает в какой-то прострации, а затем, дёрнув бровью, усмехается. — Не подумал. Ваша правда. — «Твоя». — Прости, — виновато улыбается парень и нервно зачесывает волосы назад. Снова облизывает не перестающие высыхать губы. В комнату учтиво стучатся. Аннабель разрешает войти и тут же бледнеет, стоит ей увидеть на первый взгляд робкого, но скорее неуверенно входящего короля. Совсем не дыша, замерев, она ищет в его взгляде причину появления, а затем, выдохнув и опустив чуть ниже глаза, замечает парадный королевский костюм. — Как себя чувствуешь? Слышит Аннабель. Запоминает. Впитывает словно губка каждое слово, на что уходит минута времени, чтобы собрать себя воедино и ответить: — Замечательно, Ваше Величество. Дышит. Но кажется, не живет. Он оглядывает комнату, задерживается на лице Юнги, который вот уже отвёл взгляд и делает вид, что разглядывает балахоны. В животе как-то коротко и неприятно кольнуло. — Я бы хотел с тобой прогуляться, Аннабель, — сообщает Чимин, вновь возвращая внимание к девушке. — Надеюсь, не против? — Конечно, — с запозданием отвечает девушка, — Я буду готова через минуту... пятнадцать. Мир вокруг обретает слишком яркие краски, кружится, как недавно. Чимин покидает покои, скользя взглядом по полу — ведь смотреть больше некуда. Юнги, наконец, уводит глаза в сторону, быстро разминает плечи и поднимет лицо на вскочившую королеву. Она суетится, распахивая дверцы шкафчиков, вышвыривает ненужные вещи назад в поисках нужных. Юнги отмахивает одну прилетевшую жилетку, потом уворачивается от второй и зажмуривает глаза, приметив мельком, как Аннабель хватает пару туфель, но, передумав, мирно опускает их вниз. — Как думаешь, — лепечет она, дрожащими руками отбрасывая нависающие на лоб пряди, — это простая прогулка? Что он задумал? Это проверка? — Аннабель, — хочет прервать поток нервных мыслей юноша, вставая с пуфика, на котором всё то время проворачивал круги. — Или же какое мероприятие? Как я должна выглядеть? Что надеть, Юнги? — Аннабель. — Юн, я понятия не имею, что он хочет. Я так боюсь, Боже. А вдруг что-то пойдёт не так? Я же вообще тогда к нему на метр ближе не подойду... — Аннабель? — повторяет Ким уже более встревоженно. Но Аннабель всё никак не унимается и не перестаёт дёргано обыскивать полки. Даже Эми, которая только сейчас оторвалась от чтения книги и была всё то время заинтересована лишь ею, подняла полный смятения взгляд и затем попыталась найти ответ в глазах парня. — А если всё же... Хотя, погоди... — Аннабель Де-Вьен! — приходится закричать Юну, чтобы наконец привлечь внимание к себе и заставить её хоть на минутку прекратить тараторить бредни, — Выдохни.***
[Olafur Arnalds — Sudden Throw]
Осенний ветер обдаёт лицо прохладой. Он стоит рядом с ней. Но на самом деле так далеко сейчас от неё. Он где-то в себе, в своих раздумьях, как маленький мальчишка трёт ладонью покрасневший нос. Так несвойственно ему. А может, нервы, кто знает. Прядки светлые и непослушные рвутся закрыть собою вид, король одним взмахом головы откидывает их с напряженного лица. Аннабель не может сдвинуться с места, наблюдает за королевской рукой, до которой только во снах и может коснуться, и мечтает заключить её в своих мягких нежных ладонях. Эми о них так отзывается. Эми не соврёт. Эми никогда не врала, но почему-то в последнее время всегда уводит взгляд, стоит Де-Вьен приблизится. Аннабель не понимает. Эми тоже. Не понимает, почему так больно отпускать. Эми остается тешиться лишь тем, что её Госпожа здорова и её ребёнок... Скоро появится на свет. Вздыхает. Эми не понимает, почему всё так же красивы её кудри, когда девушка исполняет забавный танец. А ещё, она жалеет, что ничего с этим поделать не может. Скрип сердца не унять, дрожь в пальцах не успокоить и забитые в угол чувства не раскрыть. Нельзя. Она молча перелистывает страницу, делая вид, что читает, и краем глаза наблюдает, как по ту сторону окна Аннабель мило смущается, как гипнотизирует королевскую свободную руку и как мечтает, наверное, заключить их в своих мягких и нежных ладонях. — На что смотришь? — вырывает из грёз Юнги. Хотя сам давно знает ответ. Глупо этого не знать. Глупо не увидеть. Вот только единственная Аннабель остаётся всё так же слепа. — Да так, — отвечает Эми и тихо шепчет про себя: «На любовь». Юнги кусает губы. Потому что слышит последнее. Потому что видит. Видит любовь Эми к королеве. Видит любовь Аннабель к королю. Но сам сжимается от мысли, что этот треугольник когда-нибудь собою замкнёт. Он быстро хлопает ресницами, явно не веря собственным размышлениям.Влюбленность — безумие.
Обрисовав дно ложкой кругами, Юнги ставит чашку с остывшим и уже ненужным чаем на стопку приготовленных Эми книг, умывает ладонью лицо и сообщает девушке, что удалиться к себе выспаться — неплохая идея. Ему нужно***
Чимин махает рукой и из загона выводят двух лошадей. Ослепительно белоснежных, ухоженных, красивых королевских лошадей. Внезапный, но вскоре сдержанный девчачий визг переходит во что-то протяжное и разочарованное. Аннабель переводит взгляд на живот, а потом на Чимина. Вопрос тут же всплывает и в голове короля, который об этом даже не подумал. Пак теряется. Ведь он продумывал эту прогулку от начала до конца, а теперь стоит и не знает, что ответить. Выглядит ситуация проигрышно. Он нервно сглатывает, бегает глазами по сторонам в поисках выхода, к такому он был не готов. Аннабель внимательно следит за его реакцией, а потом по-детски смеётся. Пак замирает, фокусируется на женском смехе и не понимает её радости. Бровь выгибается сильнее. — Что же мы будем делать? — интересуется Де-Вьен, продолжительно хихикая. Чимин обескуражен прямым вопросом, который ещё больше загоняет Его Величество в тупик. Он ещё не решил. — Мы... — начинает медленно король, а у Аннабель от этого «Мы» крышу сносит, — поедем вместе. Тихо, понемногу, я буду вести. Ты просто будешь сидеть впереди меня. «Вместе». Аннабель уплывает глубоко в облака. Оседает мягкой голубой творожистой массой.Любовь — болезнь.
— Да, — произносит губами девушка и премного благодарит небеса за чудесный подарок в виде малыша, из-за которого они не смогут прокатиться порознь верхом на лошади. Из-за которого ей можно покататься, только если с кем-то и только если не самой. А с ним. С Чимином. Краски любви сгущаются. Любовь к ребёнку увеличивается вдвое. Юная королева ещё на земле, но такое ощущение, будто бы в небе. Хотя в реальности, из которой она выпала, оно серое. Она ещё не села, не почувствовала чужое тепло спиной, но только подумав об этом, уже тает. Тлеет пером в огне: авось вот-вот исчезнет, станет пеплом. Впрочем, ради таких моментов, не жалко и сгореть. Чимин не любит прикосновения. Чимин не любит ласку. Но Чимин ставит лестницу на рыхлую опору и помогает взобраться на коня. И отчего-то прямо сейчас эта забота к другим и эта нелепая попытка усесться поудобнее забавит и вызывает у него лёгкую усмешку. Аж до колик в животе неприятно осознавать свою доброту по отношению к ней. Липко, непривычно. Когда Аннабель кивает, что расположилась удобно и, главное, надёжно, следом за ней взбирается верхом и Пак. Обхватывает узду, неловко прижимая к себе плечи девушки. Он слышит, как она медленно выдыхает. Он знает, что для неё это что-то особенное. Но вот для него самого из особенного здесь... А что особенно важно для него? Король ловит себя на этой мысли и откладывает подумать о ней позже. — Готова? — прочистив горло, сдавленно интересуется. Оглядывает местность. Удостоверившись, что всё в порядке, что королева в безопасности, дергает поводья и трогается с места. Лошадь послушно следует вперёд, спокойно ковыляя по разбросанному искусными мастерами плоскому камню в саду, и изредка фырчит от прикосновений женской на гриве руки. Неудивительно, ведь каков хозяин, таков питомец. Усадить на него женщину ранее казалось идеей смехотворной, но Чимину сейчас вовсе не смешно. Ему как-то абсурдно. Жена, ребёнок, любимый конь... Красивый сад, выращенный молодой королевой. Все это так банально заезжено и неинтересно звучит. Но он бы не сказал, что раздражает. Напротив, завлекает. Он подобно слепой черепахе, что будучи все те годы внутри панциря, вдруг прозревает и получает возможность высунуть голову наружу, в свет. Вот только черепаха мечется, боится, не знает, что там. Не доверяет свету. Свет обманчив. Он от него и ослеп однажды. Даже если там тепло, даже если там его ждёт бессмертная любовь, он не выйдет. Не сразу — нужно время. К свету нужно привыкать, постепенно, шаг за шагом, ведь иначе будет больно. Так и Чимин. Привыкает. Пробует. Войдя в густые леса, Аннабель всё-таки набирается смелости и кладёт руку мужа на живот. Лицо короля вмиг расслабляется. Качается лишь длинная блестящая серёжка в мочке уха. — О-о, — выпаливает сразу. Невнятно мычит что-то под нос, страшится. Аннабель всю дорогу посмеивается и греет своей ладонью прильнувшую к животу чиминову руку. Что может быть прекраснее? Такое она видела лишь во сне. Задумавшись на полном серьезе об этом, второй рукой она незаметно щупает кожу в доказательстве, что это правда не сон. — Правда не сон... — Правда, — отвечает женским мыслям вслух король, а Де-Вьен краснеет за собственную оплошность. — Не бойся, — сдержанно просит её . Просит, не приказывает, — Забудь о страхе, что ты навеяла себе. Я не такой чудовищный. Ложь. Вспоминая всю ту кровь, что проливалась в его уязвимые ладони, высвобождая мучениц от скверны, он мрачнеет. Их пустые взгляды, крики. Мольба и разодранные колени. Торжествующий в отражении зеркала демон выбивает из лёгких воздух в унисон с её словами: — Я люблю это, — заключает Аннабель, глядя в мелькающие наверху между ветвей сосен облака. Давящие глухим шёпотом черти смолкают. Полный очарования её взгляд настораживает. Пак возвращает ладонь к поводьям. Безразлично смотрит вперёд — в извергающуюся пустотами дыру. Сухо прыскает. Если для Аннабель эта поездка — новый шаг к сближению, то для Чимина этот шаг ведёт к пропасти, от которой всю жизнь бежит. — Не перегибай палку, — меняется в голосе Чимин, — Я не вечный. Ничто не вечно.Если влюбленность — безумие, А любовь — болезнь, То в чём исцеление? Никто не хочет болеть, И никто не хочет умирать. Но от любви, как пишут в книжках, только и умирают.