Когда он сказал, что любви не существует, я растерялся. Ведь... я считал, что любовь — это нечто безумное, а без безумцев нет и любви. Тогда я понял, что самое глупое — это верить в неё. Это не любовь. Это зависимость.
Сонная лощина заслоняет маревом веки. В хрупком стекле томится белое сухое и вот уже полчаса ждёт, когда Ким Тэхён — главарь стаи вампиров, выигравших бой над людьми и разгромивших святую обитель, наконец осушит его. Незаинтересованный спектаклем вампир разглядывает прилипшие к ножке пальцы, а в отражении бокала видит надвигающуюся на него проститутку, что трётся о его сгорбленную спину весь вечер. — Не трогай, — апатично кидает Тэхён. Он вертит бокал до тех пор, пока часть из созданного миниатюрного торнадо не выплёскивается за края. Дама, смерив парня недовольным взором, без особого энтузиазма плетётся к выпивке. Тэхён опрокидывает в себя остатки, не морщась, и намеревается выйти из-за стола. В местном борделе, где празднуют победу, довольно тесно и душно. А Тэхену и без того всегда тесно и душно. Его плеч снова касаются чьи-то чужие руки, и он готов кинуть очередную колкость, как видит перед собой пьяного отца, рухнувшего на никем не прогретый стул. — Сынок, — тянет он противно, потирая раскрасневшийся нос, — Мы это сделали, верно? В ответ парень молчит. Под тусклым светом фонаря очень даже комфортно, если не брать в счёт приставучих девиц. Ким-старший смотрит на сына с подозрением, приглядывается и ждёт чёткого ответа, но Тэхен и сам не знает какого. — Я сказал, мы сделали, — сухо и грубо повторяет мужчина. — Да, отец. Сделали, — отрешённо следует. — То-то же. Лихо я их обвёл, да? Ты бы видел их уродливые и озадаченные лица, когда я закричал, что их Святой Отец предался огню, ха-ха, уморы. Эй вы, — Ким-старший обращается к полуобнаженным женщинам, что исполняют незамысловатый танец и ластятся у столиков, заигрывая с каждым клиентом. Они не скрывают потрёпанную временем грудь, не стыдятся приподнять юбку, под которой ни намёка на бельё, и даже добровольно обнажаются, выставив тело на продажу в прямом смысле этого слова. Девушки флиртуют, им это нравится. Они хихикают, обращая внимание на Тэхёна и мило подзывающего их Кима-старшего. Сквозь дым сигарет пробирается одинокий луч надежды уйти и скрыться от всего помойного сумбура. В голове у Тэ единственная мысль поскорее сбежать. Несвежий жеманный запах сдавливает грудную клетку, держа парня в железных тисках женского «счастья». Однако одна из девиц, оттянув кончиком языка внутреннюю сторону щеки, всё же плывёт к столику и, вульгарно откинув парня назад к спинке, садится на колени, отчего у младшего пропадает всякое желание существовать, — Сделайте из этого мальчика настоящего мужчину, — довольствуется отец и следит, как вторая, обойдя столик, копирует предыдущую и также усаживается на него. Ким-младший не чувствует, как извивающаяся на коленях девушка ловко вбирает его пальцы в рот, как горячо облизывает их и спускает вниз, скользя мужскими кончиками по коже. Сидеть на коленях у Ким Тэхёна довольно высокая честь, и проститутка, зная это, тихо стонет, когда чужими пальцами алчно управляет и ласкает себя. Тэхен не реагирует от слова никак. С прошлой ночи Кима не покидают странные мысли, и он до сих пор не может прийти в себя. Он ничего не замечает, кроме россыпи золотых капелек на стенках бокала и не слышит звонкого смеха Хёны, что при свечах завораживает сбившихся в круг мужчин пленительным танцем. Она заигрывает с проходящими проститутками, флиртует и зовёт на танец. Порвав подол платья и высвободив ноги, Хёна мило улыбается, расслабляет губы, остановив внимание на одной рыженькой и молодой девушке, которая, судя по нескрытому стеснению, оказывается новенькой. Её смущенная полуулыбка и уголки губ поджигают в Хёне интерес. Рыжая девушка прячет взгляд от Хены, а потом сдаётся и смотрит в ответ. Лисица тянет к ней руку, приглашая на танец. Заставляет безотказно выйти. Она ведёт новоиспечённую в центр, прослеживает, как ухожено уложены ее пряди, и начинает вальсировать, глядя на свою до безобразия схожую копию в такт мелодии, сотканной местными музыкантами. Она фривольно ведёт бёдрами, играет рваной юбкой, скидывает с плеч круто накрученные кудри, поднявшиеся до лопаток, притягивает рыжеволосую к себе невидимыми кнутами и показывает себя. Та сначала теряется и не может поймать чужой ритм. Нерешительно тянет руку, а потом, доверившись чужому подмигиванию, добровольно подхватывает танец. Девушке начинает нравится, она свободно перебирает ногами, играет плечами и неловко улыбается. Хёна же, растянув в улыбке губы, льнет к девушке, касается плеч, чтобы достать тонкую палочку из собранных в пучок волос. И те мягко падают на фарфоровую кожу. Хена тянет линию челюсти к себе, заглядывает в чужие удивленные глаза и, выдохнув тёплый поток воздуха в щёку, проворно рисует кончиком языка путь от подбородка до губ. Девушка задерживает дыхание, не может совладать с собой. Вампирша врывается в чужой рот, используя прекрасный момент, пока та раскрыла от исступления рот, и завлекает девушку в поцелуй. Огненное заходящее за горизонт солнце сливается с пожаром осеннего леса. Влечение красной помадой смазывает чужие губы, сползает по коже вниз, провожаемая дорожкой нескольких грубых поцелуев, остановившихся на шее. Девушка отсрочивает себе укус, питая кокетливой мыслью сделать это позже наедине и пробовать всё поэтапно, шаг за шагом. Так интереснее. Так вкуснее. Игра приходится по вкусу всех обративших на них внимание мужчин, трогающих пропитанную алкоголем бороду. Кто-то не стесняется засунуть в штаны руку и подрочить, глядя на бесплатную эротику двух слившихся воедино рыжих бестий. Хёна чувствует нарастающий азарт в чужих глазах, губах, языке. Она чувствует это в сильной хватке чужих пальцев на талии, чувствует в каждом интимном движении, взгляде. И отпускает её, только когда остальные прислоняют к ее смазанным губам горлышко бутылки. Девушка прикрывает глаза, жадно опустошая сосуд, и продолжает соблазнительно двигаться, возвращаясь к Хёне. Манящие и плавные движения привлекают своей загадочностью. Встав в придуманную личным образом позу, рыжеволосая тянет руки в завешенные бордовыми тканями потолки с бесчисленным вкраплением имитации звёзд, и двигаясь вольготно, запевает незнакомый текст: «Je, je suis libertine Je suis une catin Je, je suis si fragile Qu'on me tienne la main». Прозрачная вуаль падает с плеч, мягко стекая по ногам, а томный, но игристый взгляд облизывает вампиршу изнутри. Проведя языком по облитому алкоголем подбородку, ластится в руки. Хёне вызов нравится. Она заливисто смеётся, запрокинув голову назад, и, довольная своей работой, тянет отражению руку. Одинаковый цвет волос и такой разный темперамент сводит планету в этой двусмысленной точке. Сводит двух одинаковых противоположностей схлестнуться в шелковистом терпком танце. Прямой тонкий нос и острый кончик, карие колдовские глаза и тонкие опьяняющие губы привлекают Хёну своей европейской чарующей скульптурностью. — Как столь милую фрау называют? — щуря глаза, наконец интересуется вампирша. Она опускается на одно колено и, не сводя взгляда, почтенно целует женскую ладонь. Сама отмечает, что поступает так впервые. Девушка дурашливо смеётся и тут же, прикрыв глаза и стянув улыбку, благосклонно представляется: — Милен Готье. — Француженка? — восхищенно разглядывает девушку Хёна, — И такая непорочная, — любуется, ведёт рукой, заставляя покружиться вокруг себя. Вампирша вдруг прижимает губы к уху, чтобы сказать что-то личное, — Ты же хочешь научиться искусству любви? Ты ведь ещё совсем неопытна, и тебе будет сложно, — так близко, дышит, упираясь кончиком носа в ярко выраженную тенью скулу, хищной лисицей обволакивает голосом юную безотказную девушку, — А я могу тебя научить. Растянув губы в улыбке и пристыжено опустив взгляд на спадающий ворот, она ведёт голым плечом и охотно кивает, взяв Хёну за руку. Гости борделя провожают пару волчьим аппетитом, пока те быстро скрываются за бусинками над аркой. Накуренное помещение сгущается в сером опылении, окунаясь в одинокие свечи, расставленные на столах. Рассудок Тэхёна постепенно мутнеет. Он оседает на дно молчаливого мертвого моря, договариваясь с жителями в голове на одиночество. «Что произошло?» — единственный вопрос не даёт покоя. Не даёт опуститься на дно полностью. Тэхён смотрит в одну точку неотрывно, ищет ответ. Перед ним парень с тяжёлым поверхностным взглядом сидит через пару столиков от него и поднимает лицо. «Хоуп?» Ким теряется, сглатывая слюну, обжигающую пересушенное горло. Хоуп кажется каким-то нереалистичным, мифом, придуманным больной головой. Он делает еще глоток из кружки, что продублировал отец. Разрастающаяся боль обнимает одинокого вампира, с позволения касается плеч и пожирает изнутри, принимая, вправляя нужные нити, которыми балуются не первый день, дёргают и ждут, когда же Тэхён устанет бороться. Когда наконец впустит тьму, что обещает ему покой. И осмелится сделать быстро и безболезненно. «Разве у меня есть выход?» — горьковатый привкус застревает в глотке. Парень опирается на надежду, которой нет. «Впусти меня, и я помогу», — отвечает тьма. Голова кружится. Парень списывает это на третью кружку алкоголя. Не бокал. Тьма тянет руку. А Тэхен её принимает. Она обволакивает сдавшегося Кима заботой и перетягивает на свою сторону. Тьма улыбается. Хоуп улыбается тоже. «Расслабься. Ким Тэхён, ты в надежных руках. Теперь тебе не будет больно», — Тэхён засыпает в объятиях подоспевших проституток, считающих, что парень перебрал с ромом, который ошибочно выдавал за вино. Он шепчет что-то невнятное и закатывает глаза. Девушки не теряют времени и незаметно обыскивают чужие карманы. Отвлекают поцелуями и настырными прикосновениями ниже дорожки от пупка. А Тэхен теперь реагирует и поддаётся. Ким Тэхён бегает глазами, будто бы сошёл с сумасшедших качелей, и громко смеётся. Его кожа буквально горит и пылает. — Позовите мне Юнги. Одурманенный Ким повторяет ещё громче, потому что не верит, что вообще сказал что-то. Отравляющая спорынья съедает здравый смысл, которого в недостатке, направляя умалишенного по кривой пагубной тропе. Тэхен продолжает тихо смеяться и хихикать, а отец, отложив кружку с ромом и беспокоясь за сына, начинает трясти его за плечи. Сын смотрит на отца неистово ярким и безумным взглядом, от которого у Кима старшего холодок по коже. Ким Тэ только что отошёл от пышного триумфа и плавает под впечатлением искромётного зрелища. Отец бьёт сына по лицу, грубо дёргает и тормошит, выбивая по его предположению всю дурь. А дурь эта — самая простая тоска, пропитанная и взросшая на отчаянии, безысходности и одиночества. Она вьётся внутри, прорастает и ждёт, когда Тэхен расслабится. — Позовите Юнги, — улыбается и плачет Тэхён одновременно, — Позовите, умоляю. Мужчина сводит брови к переносице и, бросив сына дотлевать в агонии бессмысленного собственного бреда, подсаживается к другим мужчинам. Тэхен не замечает, что всё то время пил не вино, а ром, и что в борделе не подают напитки в бокалах. Не замечает под своей рукой шею проститутки, схваченную непонятно как и зачем. Единственное, что отвлекает его от тумана, это Хоуп, который раздражает своей странной улыбкой. — Чего ты хочешь? — задыхается Ким-младший, прожигает ненавистным взглядом, — Смешно тебе? Вампир скрипит зубами, а из-под руки помогают выбраться проститутке другие девушки. Она озлобленно шипит на него, и, впрочем, бесполезно — он не видит. Кого действительно он видит — это демона по ту сторону столика, который глумится над Тэхеном, улыбается и издевается. От злости и наглости челюсти сводит. Тэхен чувствует, как подпирает ярость, она зубами впивается в его мягкую плоть и впрыскивает в кровь замораживающий здравый рассудок сок. Он протекает по венам, разгоняет по телу гнев, подпитывая тьму той почвой, что изначально бесплодна и отправлена была. Хоуп сидит расслабленно и смотрит с нахальным вызовом в пустых на самом деле зрачках. Сорвавшийся пёс не сдерживает свой порыв и несётся к Хоупу. Сократив небольшое расстояние за секунду, дышит тяжело, рвёт на куски стальным, приковывающим к поверхностям, взглядом. Внутри у Тэхёна лава подкожная подкипает, вот-вот извергнет и уничтожит все живое. И первый на очереди этот мужчина, что так же не меняет позу, не меняет точку, на которую сфокусирован и вовсе не замечает Тэхёна, у которого из пасти толстые жгуты к полу тянутся. — Я спросил, смешно тебе? — клацает зубами разъярённый, но пока готовящийся к схватке зверь. И этот зверь вовсе не олень, которого в себе раньше видел. Он этого оленя собственноручно порезал и приготовил к ужину. И ужином этим лакомится сам полноправный на трон сын Сатаны, жаждущий ощущать меж пальцев смерть, а не кожу тёмных перчаток. Хоуп не реагирует. Только продолжает улыбаться. — Я тебя порву, если не ответишь. Хоуп улыбается. Смотрит в ту же точку. Не совладав с внутренними демонами, расцарапавшими грудную клетку изнутри, Тэхен кидается на парня, что оказывается вовсе не Хоупом, а одним из армии, и который вовсе не улыбался, а все то время испуганно смотрел на игру Тэхёна и просил успокоиться. Но Хоуп в глазах Тэхёна не перестаёт делать то, что делал. Улыбаться. Тэхен глядит сверху на него, натягивая на кулак ворот, и услышав в голове какой-то щелчок, цепенеет. Тело не слушается и не может сдвинуться. Он не отпускает ворот перепуганного вампира, который все тот же Хоуп из иллюзий Кима, и собрав всю силу, швыряет врага о стол. Следующим за щелчком оказывается звук хруста шейных позвонков. Бедный парень, который вовсе ничего не сделал, а оказался фантомом карусельной пьесы брыкается в судорогах и затихает, распахнув стеклянные пустышки. Отец всё это время, следя за бреднями сына, каменел. Дрогнув рукой, ставит наполненную ромом кружку обратно. Он таращится на то, как Ким осматривает других и ищет в них того улыбающегося Хоупа. Как рычит и психует, разыскивая жертву. — Кто ты такой?! — брызгая слюной, дерёт горло Тэхён истерическим воплем, — Я не понимаю! — сорвавшийся голос, походящий уже вовсе на медвежий, красное лицо и бешеный взгляд сдирает кожу честью внимания. Свирепый и разъярённый зверь, подражающий тому, что был вчера, опрокидывает стулья и направляется к выходу. С замиранием сердца армия ждёт, пока Ким покинет бордель. С тенью недоверия спустя пару рюмашек скользит сквозь разряженную атмосферу тревога отца. Он хлопает ладонью по столу, вставая, и велит девушкам оставить их. — Главарь наш невменяем, — слышится издалека. — Да. Я об этом и хочу всех предупредить сейчас, — цедит Ким-старший в ответ на очевидную колкость, — Не забывайте про наше следующее место, — обводит сидящих недовольным взглядом, — Нас ждёт его Величество Пак, и если этот дурень не увидит своего братика, боюсь, вам и нам мало не покажется, — мужчина скрупулёзно обращает внимание на взъерошенную Хёну, что снизошла выйти на собрание, и, поджав губы и сделав вид, что не заметил её отсутствия в важный момент, продолжает, — я его учил убивать. Я знал его взгляд. Но это тот самый случай, когда ученик превосходит своего учителя. Времени мало.***
Наутро, когда вся прислуга, отойдя от проведённых родов, спокойно почивает в своих комнатках и смотрит дивные сны, а за окнами ещё не щебечут ранние птицы, в это время не спит Намджун. Он ещё раз поднимает лицо на сонного Юнги, чтобы найти в нём поддержку. — Я же говорю, что Хосок просто так не мог уйти. Он обязан был оставить причину своего внезапного ухода. Он ничего не делает просто так, — тревожно переводит взгляд в открытое окно, где дремлет солнце, и сминает кончиками пальцев простыни, сидя на коленях у кровати. — Во-первых, встань с пола, холодно, — беспокоится Юнги, скрещивая ноги в позе лотоса, — А ещё сядь, пожалуйста, рядом и скажи мне, что именно тебя беспокоит. Непредвиденный визит Намджуна в покои хоть и удивил пробудившегося Юна, однако взгляд старшего и дрожь в голосе оттолкнули все сомнения о не чрезвычайности. — Послушай, я должен пойти туда и разобраться во всём. Я должен своими глазами увидеть, что всё хорошо, — руки Намджуна, прижимаемые тёплыми ладонями, начинают трястись. Голос дрожит, нервы сдают с каждой последующей секундой. Юнги убеждается, что дело не в беспочвенной тревоге или переживании, а в том, что Намджуна видит таким впервые. Сильного духом и телом парня, что никогда и глазом не моргнёт перед указом свыше и что ни за что на свете не проронит и слезинки, молящими глазами, обрамлёнными синевой бессонницы, просит на коленях взять разрешение у короля отпустить его за Хосоком, — Там в первую очередь Джин! Один с Идоном. Я уверен, что он пошёл туда, потому что просто некуда больше. А Пак тебя послушает, и я уверен, он даст добро. Но я молю, дай мне волю прямо сейчас, иначе я сойду с ума от мыслей, которые просто съедают меня, Юнги! Ты же можешь меня понять. Юнги просит подождать. Потому что одного отпускать его тоже не хочет. — Намджун, мы сейчас вместе пойдём и передадим всё королю как есть. Он отправит тебя и ещё нескольких опытных людей на разведку, ведь я уверен, что он тоже задавался вопросом о Хосоке. Вчера всем нам было не до этого, и это печально, но сейчас, прошу, не отчаивайся и не делай преждевременных выводов, — просит Юнги и быстро покидает кровать, направляясь за ширму. Наспех надев первую попавшуюся рубаху и штаны, он не перестаёт разговаривать с Намджуном, что видно пытается сдержать свои порывы прямо сейчас сорваться и сбежать. — Хорошо. Юнги, хорошо, только быстрее.***
За горизонтом лениво прячется солнце и не спешит выходить. А Намджун, всё же услышав в ответ, что Пак занят сном ребёнка, не отходит от него и велит никого не впускать, тянет поводья и гонит без спроса коренастого королевского коня из загона, невзирая на переглядывания прислуг, что охраняли животных. Он потом попросит за это прощения, вернёт долг, понесёт десять ударов плетью, но сейчас важнее увидеть Джина в целости и сохранности. И ничего этого нет. Почему-то мысли кричат о другом. Конь бежит быстрее ветра, топчет под собой сухие листья и фырчит размеренно. Колючие ветви уберегают глаза от страшной правды, цепляются за одежду, не пускают. Намджун замечает одинокого чужого коня у дерева и останавливает своего. Черный масляный отлив наталкивает парня на мысль, что конь может быть королевским. Штамп на коже является подтверждением, от которого сцены в голове сходятся в единый пазл. Он командует коню скакать дальше, оглядывается для очередной зацепки. Тело обдаёт жгучим кипятком, когда Намджун, слетев с коня, видит лежащего на земле Джина. Прибитый страхом на ватных ногах парень бежит к возлюбленному с тысячью молитв и обещаний к Богу, лишь бы он был жив. Трясущими руками он хватает его, поворачивает к себе измазанное лицо и, прикусив губу, неверяще и потрясённо осматривает рану в щеке. Невозможно больно. Прочувствовать пульс — первое здравое, что приходит в голову. Но он боится так ничего и не почувствовать. Пальцы дрожат от холода кожи. Однако пульс есть. Джин жив. Но не здоров и болен. И Намджун, пригвождённый к состоянию Джина, не сразу замечает картину выше. Он поднимает голову и, охваченный ужасом, не может вздохнуть. Увиденное ещё долго будет преследовать его в кошмарах. Взяв Джина на руки и осторожно задержав свои губы на макушке, он прочно привязывает его тело к себе ремнями, окутывает плащом и просит коня вести их бережно. Намджун до этого никогда не лил слёзы и не жаловался на боль. И Намджун никогда не знал, что такое уязвимость. Однако сейчас Намджун эту уязвимость держит в своих сильных руках и сотрясается от беззвучных рыданий и заполняющей душу боли, что впитывает за двоих.