Песнь совсем не о любви

      Его с силой оттолкнули на твердый, холодом застеленный, деревянный пол, а в голове раздался гул, также и боль распространилась по телу. Он не знал куда себя деть, а куда — бежать, понимал даже, что отныне сбегать больше нет смысла. Ему страшно. Очень страшно. Тот дом, в котором он привык находить защиту и помощь, больше не тот, не его. Даже сам он теперь не тот, как и всё здесь. Фонари не кажутся такими яркими, ткани красочными, а люди… про них говорить более вообще не стоит. Про них с этого момента либо хорошо, либо никак. — Жалкая сука! — Ендже наносит удар острым концом сапога прямо в живот, а Пак корчится от боли. — Стоило это всё твоих страданий?! Твоя Империя пала. Твой брат мертв, как и половина твоего народа. Твой истинный сбежал с твоей сестрой. Думаешь, они вернутся за тобой? Ты им не нужен. Кому вообще нужен такой жалкий сопляк, как ты? Им бы лишь свою шкуру спасти. А ты сдохнешь здесь, как дворовая псина, и настанет конец династии Ким, — слова Императора Пэкче врезаются в сознание острыми когтями и сердце терзают.       Он ведь действительно прав. Нет больше Великой Империи Чосон и правление ее вот-вот закончится. Принц лежит на полу под гнетом тяжёлых слов. Его бьют, его унижают, но ему абсолютно всё равно. Сначала он бился, так отчаянно, словно птица запертая в клетке, потом слезы горькие лил, долго так, а сейчас только пустота. Лишь одинокая слеза грустно падает с уголка янтарного глаза. А во взгляде этом нет ничего. Выжженная земля. Пустое и израненное сердце тихо погибает на мерзлом полу. Как хотелось бы все вернуть, отмотать назад и изменить. Однако, этого никогда не произойдет. Не будет, как и шанса на победу. Шанс этот ещё был, когда рядом был Джин. Но теперь он не здесь и не с нами, а потому и возможность умерла вместе с ним. Сейчас им больше ничего не поможет. Разве что чудо какое или дракон спустится с небес.       Ван наносит удары беспорядочно, а Принц всего лишь тихо скулит на полу. Ему не хватает сил даже дать отпор, он и не ищет их. Зачем? Руки от тяжести ослабли в позе пораженного. Столько сожаления в его глазах, сердце волком воет и кровью обливается. — Хватит! — вопит вырывающийся Тэхен.       Младшего держат солдаты Пэкче. Их нашли в укрытии под дворцом. Половину пленников кинули по темницам, других заставили работать, а Тэхена и Хосока, как более приближенных к принцу, сюда привели. Ким не может смотреть, как его друга избивают. Он вырывается изо всех сил, кричит и глаза жмурит. Хосок же просто голову опустил.       Новость о гибели Джина слишком больно ударила по его сердцу. Он не верит, не может. Из-за того, что он не видел чужой кончины, что сердце, что сознание принимать это отказываются. Не хотят. Неужели он не получит ни слов прощальных, ни улыбки слабой напоследок? У него в сердце пусто, словно вырвали и только дыра осталась. Хочется просто упасть и слезы лить. А ведь он знал, что Его высочество никогда на чувства его не ответит. Чон ему не нужен. Для него слово «любовь» было созвучным с словом «Соен». А он так, чтобы только рядом был. Однако Хо, как бы то ни было, выбор его уважал. Ему хватало того, что Ким просто всегда был где-то под боком, на троне и во дворце. Того, что не прогонял и смотреть разрешал, как Сокджин советы собирает и тысячи бумаг исписанных подписывает. Того, что просто позволял находиться вблизи с ним. Вроде бы расстояние всего в два шага, но кажется, что в непреодолимые горы. Да, Чон знал, что с Джином у них никогда и ничего не будет, но больно все равно. Сокджин был важен, просто рядом находясь, как Луна, что вокруг Солнца вертится по кругу. Такое бывает иногда, что лежит у тебя вещь пыльная и старая-старая, а потом она пропадает и все не то. Всё резко смотрится иначе, и ты понимаешь, как важна она была, что без нее картины целой не собрать. Однако, менять что-либо уже поздно.       В душе Хосока есть ещё один повод для боли — Намджун. Тот защищал их до последнего, как и подобает Генералу. От меча его пали десятки воинов, но и он против такого количества выстоять не смог. Его увели куда-то, возможно в тюрьму, Хосок не видел. Однако так страшно за него, за дурака этого, в истинность верующего. Чон просто надеется, что с ним все хорошо.       Тэхен не выдерживает, вырывается и накидывается на Ендже. «Омега — не значит слабый» — так всегда говорил Чимин. Поэтому он попытается защитить своего хёна любой ценой. Ким помнит, как радовался, когда его назначили личным слугой принца. Это великая честь, но также великая ноша. Сколько Тэ себя помнит, Пак всегда относился к нему не как к подчиненному, а как к другу. Они играли вместе, учились и постоянно разговаривали о самом разном. Тэхен может поклясться, что лучше и дороже Чимина у него нет никого и не будет больше никогда. У Чимина братом был Джин, а у Тэхена — Чимин. Настолько сильные отношения между ними были, что и словом описать нельзя.       Любовь она странная. И не только та, о которой поется в песнях и все друг другу обещают быть вместе до конца своих дней. Нет, есть и другие разновидности этого чертовски странного чувства: любовь к дорогому человеку. Ты никогда не клялся, что будешь с ним до конца, не обещал раскрасить жизнь и прекрасно знаешь, что у него уже есть человек, которого он, возможно, любит больше тебя. Но ты не против. Просто рад за него. Да, возможно это не та любовь, о которой поется в песнях и все друг другу обещают быть вместе до конца своих дней, но так или иначе, эта любовь крепче всего на свете.       Ким кидается на Ендже. Бьёт по лицу в отместку за друга. Чон смотрит с волнением, Пак кричит, что это того не стоит, а солдаты мигом разнимают их. Даже сделав один единственный удар, Тэхен чувствует себя победителем. Рыжеволосый внутри себя мечется, со страхом и волнением на Кима смотрит, а в голове один вопрос: «Зачем?». Тэ не нужно было, не надо, только не он. Однако внутри себя, Пак понимает, что поступил бы точно так же, просто смотреть бы не смог, а на лице императорском кровь красная. Тэхен знал, на что идёт, что будет, но смотреть не мог ни капли. — Казнить, — голосом твердым и уверенным раздались слова по тронному залу когда-то Великой Империи.       Приказ отдается звонким эхом в голове слуги дворца, но тот глушит все чувства разом лишь бы друга уберечь. Ким выдергивает руку из чужой хватки и уже было замахивается на нового Короля, но рука его так и застывает в воздухе. Чимин смотрит взглядом строгим, однако в глубине карих зрачков читается страх и тысячи переживаний. — Он не стоит и волоса с твоей головы, — младший словно меняется, будто бы и не он это стоит. Вся робость и хрупкость отпала, а на смену ей пришел тот спрятанный ото всех Королевский стержень.       Ким макушку пышную опускает и что делать не знает. За подобное отношение к правителям следует смерть и не важно захватчики это или нет, друга ты защищал или Принца какого. Пак прячет младшего за собой, не давая подобраться. — Вы и вправду Империя дураков, — произносит господин Ван, глядя свысока, с презрением, а у самого на щеке ссадина кровоточит. — Где бы это писано было, чтобы Принц жалкую шавку прикрывал. Его бы казнить, да не мучаться, а тебя в публичный дом сдать, чтобы послушным стал, — ухмылка на лице, словно гвоздь последний забивает в личном гробу Пак Чимина. — Нет, — со смехом бросает Чимин и глаза медовые подымает, смотря в ту гнилую душу. — Империя дураков — это о вас. Что ж это за Император такой, что спасти не может друга своего? Если для тебя все они, — он пробегает глазами по страже Ендже, — жалкие шавки, то для меня все мои слуги и народ — семья, — на мгновение в глазах чужих людей показалось сомнение. — Ты можешь сдать меня в публичный дом, а можешь убить — мне не важно ничуть, но не смей трогать мою семью, иначе я найду силы, восстану из мертвых и заберу тебя с собой. Твою жизнь заберу я, — и ни на секунду не было слышно хоть каплю неуверенности.       Чимину бы, в его положении, такими вещами не разбрасываться, но есть что-то неутолимо общее у Королевской семьи — вера в себя. Пака и вправду боги любят. Как у этого омеги только духу хватает? Омега — не значит слабый, всегда говорил и будет говорить рыжеволосый.       Ендже видит во взгляде напротив огонь. Возможно, не зря, ведь он, как и эта жгучая стихия — неподвластный никому. Ван выдавливает улыбку и удаляется, крича напоследок: — Жизнь любит смелых, но оттого она попытается их же и сломать. Думаю, насчёт вас ей стоит потрудиться

***

      С жутким треском в камине загорелся огонь. Яркие языки пламени танцевали на сухих поленьях, и тепло, ещё совсем слабое и робкое, начало расходиться по комнате. Юнги вглядывался в камин загородного дома семьи Намджуна, а после голову опустил.       Чимин. Он вновь оставил его. И сколько бы всего ни происходило, Мин не может перестать волноваться. Однако, если честно сказать, Юн порой думает, что рыжеволосый посмелее его будет. В нем воля живёт, жажда свободы, к звёздам любовь и горячее сердце. Такие так просто не умирают, не могут. Обычная тихая смерть не для них. Им волной о скалы биться, гореть непотухаемым огнем и жить, подобно птице в небе. Юнги бы так не смог. Он привык бежать от проблем. Когда он потерял родителей, а большой дом Ким стал для него тюрьмой, он сбежал к музыке. Когда его истинный принцем оказался, он так же бежать пытался. Если подумать, Мин и может только бежать. Он запутался, не знает, что ему нужно и что делать дальше. Как быть? Старший даже будущего своего не представляет. Но есть в том времени один аспект, который неизменным остаётся — Чимин.       Мин приходит в себя и от огня отрывает взгляд, поворачиваясь к принцессе. Та сидит с таким же видом поникшим и задумчивым. Юн может ее понять.       Соен до сих пор поверить не может, как и в себя прийти. Неужели всё должно случиться именно так? Неужели не было иного выхода? Ее дом, ее возлюбленный — всё это в один день, день, когда династия Ким пала. В ее и без того раненом сердце, вновь селится переживание. Теперь Со знает точно — если с Чимином что-то случится — она это не переживет. Ей больше незачем будет жить. Китай и без нее прекрасно справится. А Чимин должен жить. Пусть уже не как Принц процветающей Империи. Он ведь этого и хотел, жить, как все. Так или иначе Соен действительно надеется, что Чимин будет счастлив, даже если спасти Чосон более невозможно. Только вот Солнце перестанет светить, как прежде, и белых орхидей больше не увидишь. Джин любил их, орхидеи, и говорил о них много, как и перед смертью. В голове девушки теперь звонко звучат его последние слова… — Юнги, — вдруг взволновано произносит черноволосая. — Перед тем, как… — она не решается произвести это. — Джин просил меня передать тебе это.       Она холодными руками достает из рукава одежды связанный синей нитью свёрток — письмо. Мин кивает ей, встаёт на ноги и забирает бумагу из ее ладоней. По светлой бумаге и кое-где выступающим чернилам, можно сказать, что оно писалось недавно и в спешке. Юнги раскрывает письмо и скользит глазами по черным выразительным строчкам.       Ким вглядывается в лицо музыканта, а эмоции передают сосредоточенность и серьезность. Он пару раз перечитывает его, а потом смотрит на принцессу. — Я не могу понять, что он пытался нам сказать, — в конце концов выдает Мин. Соен забирает письмо себе в руки. — Правда там, где началась история запрета, — читает она. — Там, где ты обронила слова, — Соен поднимает взгляд на Юна. — Что это значит? — скрестив руки, спрашивает пианист. — Пойдем, — девушка резко поднимается и хватает его за руку, таща за собой.       Он ничего не понимает, но следует за ней. Со тихо выходит из дома, смотря по сторонам. На улице пусто. Крестьяне спрятались у себя в домах, а армия Ендже, скорее всего, в данный момент находится во дворце. Пусть это и большой шанс на успешный побег, но терять бдительность не стоит. Всё-таки появление принцессы и ее слуги на улице вызовет большое удивление. Их непременно схватят, кинут в тюрьму, а оттуда — на виселицу.       Они осторожно пробираются через нелюдимую улицу ближе в лес. Юнги понятия не имеет, куда его ведёт Ким, но отставать не собирается и меч наготове держит, но почему-то он более, чем уверен, что девушка в состоянии защитить себя. Ведь, похоже, скверный характер и чрезмерная смелость у них семейные. Снег приятно хрустит под ногами, затрудняя ходьбу, но все равно не любить его невозможно. Маленькая улочка и дом скрываются за многочисленными деревьями и соснами, а совсем близко виднеется ручей. Слышится журчание воды, видимо ключ очень быстр, а потому не может заледенеть. Они подходят ближе к нему, переходя через короткий мост, и останавливаются у растущей рядом сосны. Со смотрит на снег под нею, нахмурив брови. — Здесь, — коротко бросает черноволосая.       Она садится на белые снежинки и начинает ворошить снег, добираясь до земли. Мин помогает ей, достает из ножен меч и ковыряет холодную и влажную землю, откидывая ту на близкие сугробы. — Стой, — велит она.       Пианист отходит, чистит лезвие снегом и прячет обратно. Девушка руками откидывает грязь и достает свёрток в красной потрёпанной ткани. — Что это? — Юнги выжидающе смотрит на нее. — Правда там, где началась история запрета. Там, где ты обронила слова, — Со цитирует письмо Джина. — Когда-то давным-давно, — черноволосая смотрит на Юна и взгляд опускает. — Именно здесь Джин признался мне в чувствах, — она тяжело вздыхает. — А так как отношения между братом и сестрой запрещены — именно здесь началась наша история запрета, — черноволосая поджимает губы. — Также под этим деревом и на этом месте я потеряла книгу, когда он меня обнял. Так что именно тут я обронила слова, — заканчивает она, пытаясь уйти от назойливых воспоминаний. — Держи, — Соен протягивает Мину свёрток. — Видимо, раз уж не письмо, так это хотел тебе передать Джинни.       Юнги покорно кивает и забирает вещь из ее рук. Он осторожно разматывает красную ткань и достает блокнот в темном кожаном переплете. По лицу девушки можно понять, что даже она не знает, что хранят в себе страницы этой книги. Мин пролистывает блокнот, но чернила появляются лишь в самой середине, поэтому он останавливается на этой странице.

«Написано: первый день первого зимнего месяца; Когда: тогда, когда меня не станет»

      «Все знают меня, как жестокого Короля, что пыль в лицо крестьянам бросает. Так думал даже мой брат. Намджун и Хосок уставали приказы о казнях нести и никто не понимал, зачем и для чего. Даже среди своего народа я принял титул и маску «Кровавого Короля», но никто не знает, чего мне это стоило. Я убивал и убивал, пусть не своими руками, но они по локоть в чужой крови. Всё это я делал для того, чтобы защитить свою семью. Не бывает счастья без жертв, поэтому роль убийцы я принял на себя. Наверное, я действительно слаб.       Каждый помнит ту самую старую легенду о братьях-драконах Элисе и Фа, и все так же знают, что Чимин больше похож на сына Элиса. Однако, они сильно ошибаются.       Больше всего на свете я любил свою семью. Я защищал ее и оберегал. Я принуждал Чимина посещать собрания чиновников, чтобы он знал обо всех политических делах Империи, я заставлял его учиться обороне, потому что Королевская семья всегда в опасности. Я ведь даже запретил выпускать его за пределы дворца. И все это было не без причины.       Я самый старший в семье и должен был занять престол. Когда-то давным-давно я дал своему отцу обещание и поклялся, несмотря ни на что, исполнить его. Что ж, мое дело отныне закончено. Я знал, что умру, я должен был.       Когда ещё я был юным принцем, а Соен было пару лет, в нашем роду родился ребенок от покойной Пак Черен. В то же время у семьи главного чиновника, мужа сестры Черен, с которым дружила Императорская семья, родился сын. Обе сестры были рыжеволосым девицами, но лишь один ребенок унаследовал огненный цвет волос. В одну из темных ночей на новорожденного принца напали. Возникла большая угроза его жизни. К тому же ребенок был альфой, что сильно повышало риск войны за трон. Путем долгих раздумий и метаний моего отца, было принято совсем нелегкое решение. Через пару дней Император поздней ночью вызвал к себе семью Мин с их сыном — омегой. В тот день раздался приказ, изменивший множество судеб и жизней. Голосом моего покойного отца по тронному залу раздалось: «Поменять детей местами ради будущего Королевства». Семья Мин отказалась, а за непослушание их обвинили в государственной измене и казнили. Истинный наследник воспитывался в семье офицера Ким, а то время как самозванец рос во дворце. Находились люди, что каким-то образом узнавали о секрете, что было угрозой революции и жизни обоих детей. Ради их спасения мне приходилось их казнить. Всю свою жизнь я хранил в себе эту тайну и обещал защищать и ее саму, и ее участников. Я всегда приглядывал за тобой, Юнги. Когда приходила самая большая опасность, я подтолкнул тебя уехать зарубеж, а когда все прошло и настало время для правды, я забрал тебя во дворец. Признаться, я очень злился, когда вы в самоволку ушли в Хеуречанай. Пусть Чимин и не мой брат, но я всегда любил его, как самое прекрасное сокровище. А ты, мой дорогой и родной брат, будь сильным и мудрым. Теперь судьба Чосон лежит на тебе.»

Правда ранит каждого, только по-своему, и услышавший правду хоть раз, больше никогда не будет прежним.