«Сердце нам разрывают известия о бедствиях русских людей, которые должны идти в изгнание. Со святым энтузиазмом, с жертвенной любовью к Славянству шли они на войну, шли, чтобы освободить братскую Сербию. Миллионы жизней положили они за свободу народов славянских и народа нашего, и вот теперь они умирают, мучимые палачами чрезвычаек, тифом, голодом, а те, которым удалось бежать, без средств к жизни обречены скитаться в чужих землях, если только не примут их братские народы славянские и не отогреют их сердечной своей благодарностью от их ледяного отчаяния… Поэтому мы обращаемся ко всем добрым людям, оставшимся верным нашим славянским традициям: не забудьте, помогите бедным беженцам! Помогите быстро и щедро! <...>»
Премьер-министр первого чехословацкого правительства Карел Крамарж
Поселили Петрова в двухкомнатной квартире, у интеллигенции по фамилии Красич. Зоран преподавал игру на пианино на дому. Его жена Мария работала в библиотеке, а их дочь Драгана только-только окончила школу и работала младшей помощницей паспортистки, готовясь к поступлению в университет. Приняли Сашу сердечно и безо всякой неловкости. Постелили в гостиной комнате, на пузатом диване с продавленной седушкой, накормили обедом, порасспрашивали, конечно, но сильно не наседали. Саша уплел жиденькую уху с горбушкой и разомлел. От чувства безопасности, от скромной сытости, от тепла (Гага принесла ему старый отцовский свитер). Да и разговорился. Признался, что ищет человека, мол, последнего из своей семьи. Старшего брата отца. Зовут Олегом Меньшиковым. Он должен был прибыть месяца полтора-два назад, не встречали ли? И посмотрел на Гагу, которая помогала в приемке распределять семьи по квартирам. Драгана с готовностью принялась перебирать фамилии, да выпытывать у Петрова каков на вид господин Меньшиков. Впрочем, напрасно. Вспомнить Олега у нее не вышло. Саша благодарно растянул губы в улыбке, отмахнувшись. Мол, найду. Остаток дня он провел на диване, то разбирая свой заплечный мешок и раскладывая вещи по полу, то вновь собирая их, намереваясь немедленно бродить по вечерним улицам Белграда и искать, искать, искать! В конце концов, его сморил сон. Проспал он недолго - был разбужен Гагой, которая принесла радостные вести с работы. Саша понятия не имел о том, что ему нужны документы здесь, за границей. Все, что имело значение - найти Олега. А остальные бытности жизни приложились бы сами собой. Вдвоем они разобрались бы. Драгана пообещала все устроить. Даже оплату - пять сербских динар - протянула в ладошке. Петров ошалел от такой щедрости и вяло пролепетал, мол, все отработает, все вернет. Гага серьезно пообещала запомнить. Следующим утром, Саша, вымытый, причесанный, выстиранный, в подаренном свитере, вышел из квартиры Красичей и отправился в центр. Туда, где работала Драгана, пообещавшая занять поутру очередь. Чем ближе подходил Саша, зажимая в руке пять динар (на удачу), тем громче становилось вокруг. Люди заполонили улицы. Самые разные, старые и молодые, богатые и бедные. Молодежь вскакивала на поребрики и прикладывала ладони к козырькам, высматривая начало этого вавилонского столпотворения. Дети сновали под ногами у взрослых. Петрову не пришлось пробиваться с боем: люди устали воевать. Пусть даже и за место в бесконечной очереди, сулящей свет в конце страданий и лишений. Он быстро нашел человека, оставленного Драганой, и встал на свое место. Он то и дело вертел головой, любопытно озираясь, осматриваясь. И в нем будто распалась на две части исполинских размеров пружина, заведенная до предела. Он задышал полной грудью этот белградский воздух, чувствовал запах грязи и сотен людей, чувствовал ветер, несущий близкую весну. Свободу. Торжество. Опьяненный этим безумным коктейлем, он слабо улыбнулся и сел на тротуарную, подложив одну ногу под себя. Толпа скрыла его, будто волны, сомкнувшиеся над головой утопающего. Он натянул рукава на тыльную сторону ладоней и бездумно принялся крутить в пальцах перстень. Как вдруг обернулся: там... ... Прямо на мостовой сидела его единственная сбывшаяся мечта, самая горькая потеря, держащая в руках... ... Опираясь на костыль. Смотрел своими вишневыми, уходящими в черноту глазами. Саша медленно надел перстень на палец, не сводя взгляда с... ... Похудевший, щеки ввалились. Знакомые, до боли в сердце, темные брови, родные глаза, блестящие лихорадочно, нездорово. А на руке блеснуло кольцо... Его... ... Перстень, который он хранил всеми правдами и неправдами, пряча за щеку в поезде и в складках одежды во время побегов. Крепко сжимая упор костыля, Олег медленно пересек, ставший, будто в мгновение (только для них), пустой переулок, ведущий к дверям администрации. Саша, не в силах перебороть ступор, смотрел отчаянно, как Олег подходит аккуратно, встает рядом, смотрит глаза в глаза обессиленно. Петрову показалось, что исчезло все земное притяжение. Он встал на ноги, двигаясь будто во сне, преодолевая сопротивление. Шагнул на встречу и рухнул в Олега. Рухнул с самой вершины своего страха, прямиком в теплые, родные объятия. Ткнулся лицом в грудь, обхватил обеими своими руками, так, что пальцы скрючились, вцепились в полы пальто. Задышал Олегом. Слезы ручьем хлынули по щекам. Олег будто шептал что-то. Сам не помнил. Губы двигались, но слов как не бывало. Одной ладонью он прижал трясущегося Сашу, Сашеньку, живого, здорового, целого. Другой опирался, боясь покатиться по асфальту кубарем. Лед, сковавший его сердце за время разлуки, дал трещину. Сашка, одуревший, держал его, не давал пошатнуться, будто мысли читал. Льнул и льнул, словно кот. Им казалось — вечность. На деле полминуты. Артем, стоявший за Олегом, и которого Саша не признал поначалу, откашлялся. Саша опомнился, оправил пальцами лацканы олегова пальто. Не удержался — невидимо коснулся подушечками пальцев щеки, погладил мимолетно по вискам, вымазанным белизной (а было ли касание?). И отодвинулся, счастливо улыбаясь. Они вместе, и ничто и никто больше не в силах это изменить. Люди стояли кругом, не замечающие и незамеченные. Сколько еще воссоединений увидит Белград этой зимой?