Стрелы и судьбы

      Каждые пару часов Нишка неизбежно просыпалась. Ещё будили либо кошмары, либо тяжелое густое чувство тревоги. Она лежала в темноте, пытаясь отойти от пережитого ужаса, и страх постепенно, плавно вытесняло невыносимым одиночеством, тоской. От них хотелось выть и кидаться на стены, начиналась клаустрофобия, спутанность сознания, удушье. Обычно, когда темнота в комнате становилась непроницаемой, она вставала и шла бродить по ночным улицам Невервинтера, заглядывая в мрачные глазницы окон, подворовывая тут и там, пользуясь беспечностью хозяев, что забыли закрыть щеколды и замки. Это время – с двух часов ночи до пяти – было её временем, когда она своеобразно заботилась о себе. Обманывала страшные сны, скрываясь от них в переулках большого города. Рассеивала тревогу в солёном тумане доков. Каждую ночь на несколько часов Нишка переставала быть собой, а становилась просто тенью, что таилась в других тенях. Её рога и хвост исчезали во мраке, а янтарные глаза становились иссиня-чёрными. Она возвращалась, когда понимала, что опасность миновала. Ей снова повезло - она осталась собой, улизнула от кошмаров, обманув смерть.       Этот раз, сразу после знакомства с Брай и Келгаром, не был исключением. Какой-то голос всё шептал и шептал о демонической крови, о наследии прошлого, о призвании и судьбе. Он был вездесущ и навязчив, как муха в начале лета, летающая под потолком. «Мы тебя исправим», - а это уже был голос воспитательницы приюта, сухой и страшный, как тон судьи, зачитывающей обвинительный приговор. Эта фраза всегда была последней каплей. Каждый кошмар, каждый тревожный сон заканчивался ей. Нишка вздрогнула и открыла глаза. Над головой тёмно-серый купол шатра. Рокот цикад и уханье сов, кряхтение и стоны раненных беженцев, громкий храп двафра: всё это заполняло пространство, как дым. Сначала она не могла понять, где находится. Это не лес, ведь было бы небо, и не таверна, где всегда слышалась музыка, визг пьяных женщин и разборки ошалевших от тяжелой работы или безделья мужчин. И это не приют, где пахло мочой и страданием сотен несчастных, потерянных душ. Нишка снова закрыла глаза тяжелые от усталости. Её что-то стесняло, что-то сдавливало грудь совершенно непривычно и незнакомо. Это была не нехватка воздуха, не паническая атака, а что-то физическое, настоящее. Как только она подумала о реальности своего дискомфорта, сознание будто сузилось в узкий туннель ужаса. «Это ловушка», - пронеслось в её голове, как стрела, - «Я погребена. Это гроб!». Она попыталась встать, но что-то держало её, сжимая. Время будто замедлилось. Убеждённость, что если ничего не предпринять, наступит конец, усилилось. Нишка резко открыла глаза и быстро огляделась. Благодаря природным талантам расы, она видела в темноте, как днём. Выплеск адреналина развеял остатки сна, как порыв ураганного ветра. Тонкая чужая рука, высовывавшаяся из-под покрывала справа от неё, держала её за рубаху. Причём не просто за кончик - нет. В этой чужой, незнакомой ладони была большая часть свободной материи, а кулак с ней прижимался почти к самой коже. Ткань, что так бесцеремонно скомкали в захвате, стянула собой тело туго и властно. Сердце стучало, чуть не выпрыгивало из груди. Нишка дёрнулась в сторону, но не смогла сдвинуться. Было видно, как напряглись мышцы руки, как побелели костяшки пальцев. Девушка могла бы выскользнуть из рубахи, но уж больно близко она прилегала к телу. Как назло рядом ни ножа, ни сабли, чтобы избавиться либо от ткани, либо от чёртовой руки. Она дёрнулась ещё раз, на этот раз сильнее, и почувствовала, как рука дёрнула в ответ. Затем Нишку потащило в сторону, как листочек, подхваченный потоком ручья. Нишка хотела закричать, но горло сдавило от ужаса. Она ловила ртом воздух, как рыба на суше. Попыталась схватиться за что-нибудь, но рядом был лишь пологий тент, да трава. Она подумала извернуться и укусить руку, но даже с её природной гибкостью это было невозможно. В конечном итоге, Нишка решила атаковать хозяина руки, и уже занесла кулак над накрытой покрывалом предположительно головой агрессора, как ткань съехала в сторону, и она оказалась в крепких, почти болезненных объятиях Брай. Глаза её были закрыты. Девушка явно спала. Её лицо не было безмятежным, скорее хмурым, но она спала – это факт. Нишка не сразу поняла, кто это, но мгновенно вспомнила симпатию и благодарность, что остались после чудесного спасения. Образ хозяйки руки в этом угольном мешке ночи был светел, как голос старой матроны полу-орка из борделя на окраине доков из детства: «Бедняжка, бедняжка, трудно тебе».       Какое-то время они лежали без движения. Если сказать точнее, то неподвижность Брай была спокойствием спящего, а Нишка скорее удивлённо замерла в свете необычного опыта. Приятное воспоминание детства немного рассеяло бездумное стремление бежать без оглядки, но сознание ещё не утвердилось до конца. Ей было трудно дышать от сдавливающего захвата сильных тренированных рук, но этот захват, что удивительно, приносил с собой и что-то позитивное. Нишка пару раз моргнула и ощутила тепло. Настоящее физическое тепло тела рядом. Не горячий, обжигающий огонь прикосновений мужских и женских рук во время секса, и не противная теснота в окружении потных сирот приюта, а что-то совсем другое. Оно было мягким и уютным, сопровождаемым размеренным дыханием спящего человека и его бессознательным, а оттого правдивым желанием близости. То, что почувствовала Нишка, было настоящим открытием, потому что таким был мир без чувства одиночества и отвращения к окружению. Ещё ни разу она не жила в таком.       Она откашлялась, осторожно, со страхом разрушить необычную атмосферу. Брай не пошевелилась, но может лишь инстинктивно на мгновение сильнее сжала объятия. Нишка уже окончательно проснулась и продолжала волнительно осмысливать ситуацию. Её обнимали любовники. Бывало, она засыпала в нежных, как мёд, руках проституток, но это было что-то другое. Порочный круг разомкнулся. Она очнулась ото сна с концовкой: «Мы тебя исправим», но ей не хотелось идти и искать себя в ночи, развеивать сознание в пространстве, сливаться с тенями. Никакой любовник или проститутка не добивались подобного. Ей хочется остаться здесь и лежать так, лежать, пока сон снова не утвердит свои права в её голове. «Неужели Брай спасла меня и от этого?», - подумала Нишка, и ужас разлился в её животе, как расплавленный свинец. Ведь это лишь одна ночь, а сколько их ещё впереди! Ей хочется больше, ей нужно это всегда. Как теперь спать, без этого тепла, как жить без него? Нет, теперь она нуждается в этом, как в воде и еде.       Нишка смотрела сверху вниз на макушку Брай, что уткнулась своим лицом в её ключицу, и понимала, что это объятие делает её зависимой. Но как может такая удача свалиться на голову? Вчера она ночевала одна под кустом, страдая от боли одиночества, а сегодня у неё есть это. Мир раскололся на «до» и «после». Она сцепила руки за спиной Фарлонг и не смогла удержаться от улыбки. Трудоёмкий мыслительный процесс впитывал в себя энергию, и, не заметив сама, Нишка уснула крепко и спокойно.